Рука Саттона задрожала.
Нераспечатанное письмо, отправленное шестьдесят веков назад!
Заброшенное в эту кучу мусора, лежащее бок о бок с обгрызенной костью и идиотским гаечным ключом.
Нераспечатанное письмо… и с маркой, которая одна стоит теперь целое состояние. Саттон снова прочитал штемпель. “Бриджпорт”… “Бис”… или “Вис”?.. “Июль” похоже на 22… “22 июля 198…”. Недостающая цифра года была слишком выцветшей, чтобы ее можно было разобрать. Может, только с хорошей лупой это удалось бы сделать.
Адрес, сильно поблекший, но еще читаемый, гласил:
МИСТЕР ДЖОН К.САТТОН
БРИДЖПОРТ
ВИСКОНСИН
Так значит, этот “Вис” означает — Висконсин.
А фамилия — Саттон.
Что сказал этот андроид-юрист от Бастера?
Полный сундук фамильных бумаг.
“Надо будет заглянуть в историческую географию, — подумал Саттон. — Надо будет найти, где был этот Висконсин. Но Джон К. Саттон? Это совсем другое дело. Это просто еще один Саттон. Тот, кто стал пылью на все эти годы. Человек, который иногда забывал вскрывать свою почту”.
Ашер перевернул письмо и посмотрел клапан. Клей рассыпался от старости, и, когда он провел ногтем вдоль одного угла, клейкое вещество высыпалось порошком. Бумага, как он заметил, стала хрупкой, и с ней надо было обращаться осторожно.
“Полный сундук фамильных бумаг”, сказал андроид, когда зашел в его комнату и очень проворно уселся на краешек кресла, положив папку точно на середину стола.
А на самом деле это был полный сундук мусора. Кости, гаечные ключи, скрепки да вырезки. Старые тетради, письма, да вот еще какое-то письмо, запечатанное шесть тысяч лет назад и никогда не открывавшееся.
Знает ли Бастер о письме? Но спрашивая себя об этом, Саттон чувствовал, что Бастер знает.
И робот старался спрятать его, весьма в этом преуспев. Он забросил его сюда вместе со всякой всячиной, хорошо зная, что его найдут, но найдет только тот человек, для которого оно было предназначено. Потому что сундук был сделан так, чтобы казаться неинтересным. Он был стар и потрепан, и ключ торчал в замке, и вид его как бы говорил: во мне ничего нет, но если угодно потратить время, что ж, давай, смотри. И даже если бы кто-то и посмотрел, ему этот хлам показался бы тем, чем был, — никчемной грудой изношенных сантиментов… за одним исключением.
Задумавшись, Саттон протянул палец и постучал по объемистому пакету письма, лежащему на столе…
Джон К.Саттон, предок, живший шесть тысяч лет назад. Его кровь бежит в моих жилах, хоть и сильно разбавленная. Но он был человек, который жил, дышал и умер, который видел рассвет над земными висконсинскими холмами… если, конечно, в Висконсине, где он жил, были холмы.
Он чувствовал жару лета и дрожал от холода зимы. Читал газеты и разговаривал о политике с соседями. Беспокоился о многом, большом и малом, но преимущественно о малом, как это обычно бывает.
Ходил рыбачить на речку в нескольких милях от дома и, наверное, копошился в своем саду в преклонные годы, когда было мало работы.
Такой же человек, как и я, хотя не без маленьких различий. У него был аппендикс, который мог причинять беспокойства; у него были зубы мудрости, которые тоже могли причинять хлопоты. И, наверное, он умер в восемьдесят лет или около того, хотя запросто мог умереть и раньше. А когда мне стукнет восемьдесят — думал Саттон — я только еще буду в расцвете сил.
Но наверняка у него были и какие-то преимущества. Джон К.Саттон жил ближе к земле, потому что земля была всем, что он имел. Ему не досаждала чужая психология, и Земля была не местом управления обитания, а местом обитания, где ничто не произрастало ради одной потребительской выгоды и ни одно колесо не вертелось только с экономической целью. Он мог выбирать дело своей жизни из всей обширной области человеческих отношений вместо насильственного помещения на государственную службу, в работу по управлению шаткой громадой Галактической империи.
И где-то еще, ныне потерянные, были Саттоны до него и после него, тоже забытые, много Саттонов. Цепь жизни ровно бежит от одного поколения к другому, ни одно из звеньев не выдается, разве что иногда случайно увидишь какое-нибудь звено. С помощью случая в истории или случая неоткрытого письма.
Звякнул дверной колокольчик, и Саттон, испугавшись, схватил письмо и сунул его во внутренний карман пиджака.
— Войдите, — нервно крикнул он.
Это был Херкимер.
— Доброе утро, сэр, — сказал он.
Саттон свирепо посмотрел на него.
— Что тебе нужно? — спросил он.
— Я принадлежу вам, — вежливо ответил Херкимер. — Я та часть вашей трети собственности Бентона.
— Моей трети… — проговорил Саттон, и тут он вспомнил.
Таков был закон. Если кто-то убил другого на дуэли, он наследует одну треть собственности мертвеца. Был такой закон, который он забыл.
— Я надеюсь, вы не возражаете, — продолжал Херкимер. — Со мной легко ужиться, я очень быстро учусь и люблю работать. Я могу готовить, шить, выполнять поручения, читать и писать.
— И следить за мной.
— О нет, я бы никогда этого не сделал.
— Почему же нет?
— Потому что вы — мой хозяин.
— Посмотрим, — кисло поморщился Саттон.
— Но я — это не все. Есть еще и другое, — объяснил Херкимер. — Есть астероид, охотничий астероид, оснащенный лучшей дичью, и еще космический корабль, маленький — это верно, но очень неплохой. Также — несколько тысяч долларов и поместье на западном берегу, какое-то рискованное планетарное предприятие, множество мелочей, слишком малоценных для упоминания.
Херкимер залез в карман и вынул оттуда тетради.
— У меня все они записаны, если хотите послушать.
— Не сейчас, — отмахнулся Саттон, — у меня еще есть работа.
Херкимер просиял.
— Что-нибудь, что могу сделать я, несомненно. Что-нибудь, в чем я могу помочь?
— Ничего такого, — ответил Саттон. — Я собираюсь повидать Адамса.
— Я бы мог нести ваш портфель — вон тот.
— Я не беру портфель.