— Что? Что вы такое сказали?
— Не обращайте на меня внимания, — ответил старик. — Я часто брожу и бормочу себе под нос. Иногда люди слышат это и думают, что я сумасшедший.
— Но судьба? Вы что-то сказав насчет судьбы?
— Тебя это интересует, парень? — спросил старик. — Однажды я написал об этом рассказ. Тогда мне это ничего не стоило сделать. Я занимался писательством в молодые годы.
Саттон успокоился и лег на спину.
Стрекоза пролетела над поверхностью, веды, невдалеке, выше по течению, небольшая рыбка выпрыгнула из воды и оставила на поверхности расходящиеся круги.
— Как же все-таки насчет рыбной ловли? — снова поинтересовался Саттон. — Неужели для вас неважно, поймаете ли вы что-нибудь или нет?
— Даже лучше, если нет, — ответил старик. — Понимаешь, нужно снимать рыбу с крючка, снова насаживать, забрасывать удочку. Затем придется чистить рыбу — Это неприятная работа.
Он вынул трубку изо рта и снова, тщательно прицелившись, плюнул в реку.
— Вы когда-нибудь читали Торо, парень?
Саттон покачал головой, пытаясь вспомнить. Это имя вызывало у него какое-то воспоминание. Был отрывок в учебнике по древней литературе, которую он изучал в колледже. Все, что осталось у него в памяти, так это впечатление, что это было какое-то большое произведение.
— А его следует почитать, — сказал старик. — У него были правильные мысли.
Саттон поднялся и отряхнул свои брюки.
— Оставайся, — предложил старик. — Ты мне не мешаешь. Совсем не мешаешь.
— Мне нужно идти, — объяснил Саттон.
— Найди меня когда-нибудь в другой раз, — продолжал старик, — мы можем еще поговорить. Меня зовут Клиф, но подчас меня уже называют старик Клиф. Спроси старика Клифа, меня здесь каждый знает.
— Как-нибудь я так и сделаю, — ответил Саттон вежливо.
— Не хотите ли глотнуть, прежде чем уйти?
— Нет, спасибо, — ответил Саттон, отодвигаясь, — нет, спасибо, спасибо.
— Ну хорошо, — старик поднял кувшин и сделал долгий глоток, сопровождающийся бульканьем. Затем опустил кувшин и выдохнул воздух, но теперь это выглядело менее внушительно: не было бабочки.
Саттон поднялся по берегу и вышел под обжигающее солнце…
— Да, конечно, — сказал работник станции. — Саттоны живут как раз за рекой, в округе Грант. Можно добраться туда несколькими способами. Какой предпочитаете?
— Самый длинный, — ответил Саттон. — Я не спешу.
Луна уже всходила, когда Саттон поднялся на холм, приближаясь к мосту. Он не спешил, поскольку в его распоряжении была вся ночь.
Земля была дикой, более дикой, чем любое из тех мест, какие видел Саттон на поверхности его родной земли, покрытой подстриженными газонами, аккуратно подрезанными деревьями в парках с искусственными поливом. Местность резко поднималась вверх и была загромождена громадными валунами, как будто огромная рука разбросала их в ярости в какие-то давно забытые, древние времена. Каменные гряды устремлялись вверх, покрытые кое-где могучими деревьями, которые тоже стремились достичь той же высоты, того же могущества, что и каменные нагромождения. Но остановились, не сумев этого сделать, и теперь стояли, убежденные в том, что представляют собой нечто меньшее, чем каменные громады, но все же сохранив достоинство и терпение, которым они обучились когда-то раньше, стремясь быть такими же.
Летние цветы прятались между камнями или же прижимались к основанию огромных деревьев, покрытых мхом. Белка сидела где-то неподалеку на ветке и издавала свое щелканье, словно в каком-то возмущении, что уже встает солнце.
Саттон с трудом поднимался вверх по узкой тропинке, которая вилась от дороги. Иногда он шел, но чаще полз на четвереньках, пробираясь сквозь густые заросли. Он часто останавливался и отдыха! прислонившись к дереву, упираясь каблуками в грунт и вытирая пот с лица. В долине внизу река, казавшаяся грязноватой, когда он был рядом с ней, сейчас приняла голубой цвет, подобный голубизне неба, отражавшегося в реке. И воздух над ней был кристально чистый. Более чистый, чем он когда-либо видел. Ястреб упал с неба, промелькнул в пространстве между голубизной неба и реки, и Саттону показалось, что он мог видеть каждое отдельное перышко его сложенных крыльев.
Сквозь заросли он увидел небольшую расщелину среди камней и каменных нагромождений и вдруг понял, что это то самое место, о котором упоминал Джон К.Саттон в своем письме.
Солнце взошло только около двух часов назад. У него еще было время, так как Джон К.Саттон как раз только что поговорил с тем человеком, а затем пошел обедать.
С этого момента Саттон стал двигаться не спеша, постоянно наблюдая за расщелиной в камнях. Он достиг вершины и обнаружил большой камень, о котором упомянул его предок, и нашел его удобным для сидения.
Он сел на камень и взглянул в долину, с благодарностью приняв прохладу деревьев. Здесь было спокойствие, как и говорил Джон К. Саттон. Мир и спокойное достоинство пейзажа, раскинувшегося перед ним. Странное свойство трех измерений пространства, которое было как бы живым существом, простершимися над долиной. И необычность, необычность ожидания… И что-то, что могло произойти.
Он посмотрел на часы. Была половина десятого, поэтому он сошел с камня и прилег в ожидании за кустами. Почти в тот же момент раздался мягкий шуршащий звук двигателей. Вниз опускался корабль — очень небольшой, рассчитанный на одного человека. Он спускался по поисковой траектории над деревьями и приземлился на пастбище за изгородью.
Человек вышел из корабля и облокотился на трап, глядя на небо, как бы в удовлетворении, что он достиг места своего назначения.
Саттон внутренне улыбнулся и успокоился.
— Как декорация в театре, — подумал он. — Появление совершенно необычное и неожиданное, тем более в случае, когда испортился двигатель, и потому нет никакой нужды объяснять свое присутствие. Теперь нужно только подождать, пока придет человек и заговорит с ним. Самая естественная вещь в мире. Вы ere не ждете, он видит вас, подходит, и, конечно, начинает разговор с вами. Здесь нет нужды идти по тропинке, открывать калитку, стучать в дверь и говорить: “Я пришел для того, чтобы узнать обо всем скандальном, чтобы извлечь любую грязь, которая имеет отношение к семейству Саттонов. Вы разрешите присесть и поговорить с вами?”
Но можно приземлиться на пастбище, если у вас испортился корабль, и сначала поговорить о кукурузе и траве на пастбище, о погоде, а, в конце концов, перейти к вещам, касающимся семьи Саттонов.
Этот человек достал ключ, начав что-то делать с кораблем.
Кажется, приближался тот самый момент.
Саттон приподнялся на руках и внимательно огляделся сквозь плотно сплетенные ветви кустов миндаля.
Джон К.Саттон спускался вниз по холму. Тучный человек с аккуратной белой бородой, в старой черной шляпе. В его походке было нечто неуклюжее и, в то же время, изящное.
— Это неудача, — подумала Ева Армор. — Вот как ощущается неудача. Сухость в горле, тяжесть в сердце, усталость в мозгу. Я зла, — сказала она себе, — и у меня есть все основания быть такой. Хотя я уже так устала метаться и испытывать неудачи, что острота этой злости притупилась. Психометр в комнате Адамса остановился, так сказал Херкимер, и экран погас, когда он выключил видеофон. Не было и следа Саттона, поэтому психометр не мог контролировать. Это означало, что Саттон… но не мог быть он мертв, потому что является историческим фактом то, что он должен написать книгу. А он пока еще не написал ее.
Однако история — это нечто такое, чему нельзя доверять. Она могла быть неправильно изложена или неправильно кем-то переписана, или же исправлена человеком, заинтересованном в этом, или же, в конце концов, неверно интерпретирована. Правду так трудно сохранить, а мифам и выдумкам так легка придать видимость правды, чтобы они казались более истинными, чем сама правда. Ева знала, что половина биографии Саттона была легендой, однако в ней были моменты, которые должны быть правдой.
Кто-то должен был написать книгу и это должен был быть Саттон, поскольку никто другой не мог расшифровать язык, на котором написаны его заметки. И снова книги несли в себе такую искренность, которая была присуща именно Саттону.
Саттон умер, но не на Земле и даже не в Солнечной Системе, когда ему еще не было и пятидесяти. Он умер на планете, вращающейся вокруг какой-то отдаленной звезды. Одновременно он был жив в течение еще многих и многих лет. Это была та правда, которую нельзя было исказить. Это была та правда, которая останется правдой до тех пор, пока не будет доказано обратное. И все же психометр остановился.
Ева встала со стула, прошлась по комнате, подошла к окну, которое открыло вид на ухоженную человеческими руками поверхность Ориона А. Светлячки усеяли кусты, сверкая холодным непостоянным светом. Поздняя луна выходила из-за облака, похожего на горную гряду.
— Так много усилий, — подумала она, — сколько лет усилий, планов. Андроиды, у которых не было знака на лбу и которые выглядели точным подобием человека, и другие андроиды, у которых были знаки на лбу, но которые уже не были андроидами, созданными в лабораториях восьмидесятого столетия. Тщательно разработанные и законспирированные сета шпионажа в ожидании того часа, когда Саттон вернется домой. Годы уходили на разгадывание прошлого, его надписей, в попытках определить, где правда, где полуправда, а где самая настоящая ложь.
Годы ожидания и спешки, устранения ударов службы контрразведки ревизионистов. Годы, когда была проведена основная подготовка к тому дню, который станет днем действия. И всегда нужно было быть очень осторожными… очень осторожными, поскольку восьмидесятый век не должен знать об этом, не должен даже догадываться.
Но был ряд моментов, которые были упущены из виду. Кто-то подал ему мысль, что Саттон должен быть убит.
Два человека ожидали их на астероиде.