Он был готов к этому дню, знал, что этот день наступит, когда Херкимер или ревизионисты, или правительственные агенты выйдут из-за дерева и пойдут рядом с ним.
Знал ли он об этом?
Нет, этого нельзя было сказать. Он больше надеялся, вернее, готов был надеяться.
Много лет назад его попытка написать книгу — книгу Судьбы — без заметок, написанных за это десятилетие, оказалось безнадежной. Все, что осталось от нее — это кучка пепла, смешавшаяся за прошедшие годы с землей, с дождевой влагой, просочившейся вглубь почвы, и впитанная корнями пшеницы, кукурузы в виде химических элементов.
Он был готов… его разум был собранным и ясным, он готовился к этому в течение многих лет.
Саттон сошел с дороги и направился вниз по пастбищу, следуя за человеком впереди. Тот быстро шел к небольшой возвышенности у реки, но, несмотря на это, разум Саттона опережал его, ощупывая темноту и отыскивая дорогу, как гончая собака, которая пользуется только обонянием, когда идет по следу куницы. Он нагнал его уже через несколько минут, когда человек только входил в тень лесных деревьев, и шел за ним на небольшом расстоянии, осторожно ступая, легко и бесшумно, как пантера, боясь спугнуть преследуемого.
Корабль лежал в глубоком овраге. В нем зажегся свет, и люк открылся. В круге света стоял второй человек и напряженно вглядывался в темноту.
— Это ты, Гас? — спросил он.
— Конечно, я. Кто еще, по-твоему, может шляться по этому лесу ночью? — грубовато ответил первый.
— Я уже начал беспокоиться, — проворчал человек с корабля. — Ты отсутствовал дольше, чем я предполагал. Я уже собирался идти на поиски.
— Ты постоянно суетишься, — недовольно ответил Гас. — Между нами говоря, ведь нас никто не услышит в этом мире, я должен сказать, что мне все это надоело. Пусть Тревор поищет кого-нибудь другого для этой работы. Я больше не намерен выполнять ее.
Он взобрался по трапу на корабль.
— Собирайся, — обратился он ко второму человеку. — Мы уходим отсюда.
Он повернулся для того, чтобы закрыть люк, но к этому времени его уже закрыл Саттон. Гас медленно отступил назад на два шага, пока не уперся в привинченное к полу кресло и остановился, нелепо улыбаясь.
— Взгляните-ка на него! — воскликнул он. — Эй, Пинки! Погляди, кто шел за мной до самого корабля.
Саттон невесело улыбнулся им.
— Если вы не возражаете, джентльмены, то я прокачусь с вами.
— А если мы возражаем? — спросил Пинки.
— Тогда я сам поведу этот корабль, — твердо сказал Саттон. — С вами или без вас? Выбирайте.
— В этом весь Саттон, Гас, — рассмеялся Пинки. — Этот самый мистер Саттон. Тревор будет рад увидеть вас, Саттон.
Тревор… Тревор…
Он уже слышал это имя раза три. И когда-то он слышал его еще раз. Саттон стоял, прислонившись спиной к закрытому люку. Его мысли вернулись в прошлое, в другой корабль, к другому человеку.
— Тревор, — говорил Кейс. Или это сказал Прингл?
Тревор… Ну, конечно, это глава корпорации.
— Все эти годы я мечтал о том, чтобы встретиться с мистером Тревором, — усмехнулся Саттон. — Нам есть о чем поговорить.
— Включай двигатель, Пинки, — приказал Гас, — и пошли срочное сообщение. Пусть Тревор выставляет почетный караул. Мы везем Саттона.
Тревор поднял кусочек бумаги и бросил его в чернильницу, стоявшую на столе. Бумажный шарик попал точно в чернила.
— Хорошее попадание, — усмехнулся Тревор. — Я попадаю семь раз из десяти. Когда-то я промахивался семь раз из десяти.
Он изучающе посмотрел на Саттона.
— Вы похожи на обычного человека. Я хотел бы поговорить с вами, хотел бы, чтобы вы поняли меня.
— Вы хотите сказать, что у меня нет рогов и копыт? — улыбнулся Саттон, — если вы это имеете в виду.
— А также сияния и нимба вокруг головы, насколько я понимаю, — подтвердил Тревор.
Он бросил другой клочок бумаги в чернильницу, но не попал.
— Семь из десяти, — повторил он и бросил еще раз. На этот раз попал, — чернила забрызгали стол. -
— Саттон, — сказал Тревор, — вы очень много знаете о Судьбе. Вы когда-нибудь думали о том, как показать ее?
Саттон пожал плечами.
— Вы пользуетесь неудачным и старинным термином из незамысловатой и откровенной пропаганды девятнадцатого столетия. Была страна, которая сделала этот термин избитым.
— Пропаганда, — повторил Тревор. — Лучше назовем ее психологией. Можно говорить о чем-то очень часто, много и хорошо в настоящий момент, и наступит время, когда все поверят в это. И, в конце концов, даже тот, кто ведет эту пропаганду, поверит в нее.
— И это показывает Судьбу? — спросил Саттон. — Человеческой расе, я полагаю.
— Естественно, — ответил Тревор. — В конце концов, мы именно те существа, которые могут использовать это наилучшим образом.
— Вы упустили один момент. Человек не нуждается в этом. Он уже считает себя великим, во всем правым и почти святым. Вы ведь не желаете пропагандировать именно это?
— Если все упростить, то вы правы, — согласился Тревор. — Но только — если упростить.
Он неожиданно ткнул пальцем в Саттона.
— Как только мы захватим всю Галактику, что мы тогда будем делать?
— Как? — спросил Саттон. — Ну, я полагаю…
— Вот именно. Вы не знаете, что делать потом. И этого не знает вся человеческая раса.
— А если мы будем иметь Судьбу, которую можно показать? — спросил Саттон. — Если мы будем иметь именно такую Судьбу, то все будет выглядеть иначе?
Слова Тревора были произнесены почти шепотом:
— Существуют другие Галактики, Саттон. Еще более огромные, чем наша. Много других Галактик.