После разборки с комитетчиками, я, выполняя приказ Петра Ивановича, пока все были заняты пленными и ранеными, перешел дорогу и спрятался среди заснеженных кустов. Через три минуты ко мне присоединился Сергей Иванович. Ещё через минуту бойцы отогнали машины комитетчиков на обочину и попрыгали в грузовик. Затем «волга» Ивашутина, сопровождаемая шишигой и БМП, тронулась. Спустя секунду-другую машины и бронетехника превратились в черные точки и растаяли вдали.
Почти сразу же нас подобрали Василий и Алла на «ниве», и я отогревался в салоне машины, вспоминая в деталях встречу с Романовым. Разговор получился насыщенным и продуктивным. После меня Григорий Васильевич ещё около часа общался с Ивашутиным. Потом позвали меня. Романов посмотрел списки, многообещающе хмыкнул, когда я добавил, что особенно активно распространяла слухи о разбитом сервизе некая Людмила Дьяченко, работавшая старшим преподавателем в Ленинградской Высшей Партийной школе. Она рассказывала «по секрету» друзьям и многочисленным знакомым, как «лично была на свадьбе» и видела всё «своими глазами». После этого Романов так многозначительно посмотрел на Ивашутина, вызвав у начальника ГРУ кривую ухмылку и согласный кивок, что я невольно пожалел эту врунишку.
Романов взялся поговорить с Гришиным и договориться со Щелоковым о встрече с Ивашутиным. Начальник ГРУ пообещал помимо видеозаписи предоставить и другие материалы: документы, разработанные в МИПСА и ВНИИСИ о крахе СССР и стратегических преобразованиях на основе «шоковой терапии», записанные разговоры «молодых реформаторов», обсуждающих будущий крах СССР и особенности построения капитализма в одной отдельно взятой социалистической стране и ещё много иных интересных доказательств. Эти документы он предварительно покажет Романову и Щелокову. Потом, когда Петр Иванович закончит расследования, все доказательства будут продемонстрированы членам Политбюро на тайной встрече, которую брался организовать Григорий Васильевич. В то же время Ивашутин отдельно пообщается с маршалом Огарковым и министром обороны Устиновым. И только после этого, можно всем вместе идти к Брежневу, получать от него «добро» и начинать зачищать заговорщиков.
Ивашутин и Романов обговорили ещё кучу мелких деталей и варианты подстраховки, не особо стесняясь меня. После нескольких часов тяжелых переговоров и согласований, мы все были вымотаны. Григорий Васильевич лично проводил нас до машины. Когда мы с ним прощались, я заметил, что Артём с кем-то несколько минут разговаривал по «Алтаю». Как потом оказалось, выполнял поручение Ивашутина и давал Сергею Ивановичу и бойцам ГРУ последние инструкции.
«Кстати, там о полковнике хоть позаботятся? Если умрет, много вони будет», — возникла неожиданная мысль, и я спросил у капитана:
— Сергей Иванович, а если этот комитетчик загнется? Андропов пока еще в силе, может всю ситуацию перевернуть или нас крайними сделать.
— Навряд ли, — усмехнулся ГРУшник. — Товарищ генерал лично перезвонил в часть. Там уже военных хирургов из ближайшего госпиталя срочно вызывают. А Соломатин так проинструктирован, что его бойцы начнут стрелять в любого, кто попробует, даже не отобрать пленных, а приблизиться слишком близко. Петр Иванович дал ему однозначный приказ доставить их в часть, охранять и никого не подпускать, предупредил, что эти кадры совершили нападение на начальника ГРУ, и капитан теперь за них головой и погонами отвечает, поскольку дело государственной важности. Только Устинов и Огарков смогут что-то сделать. Всех остальных капитан будет зубами рвать при малейшем подозрении на попытку вызволить этих засранцев.
А потом Петр Иванович своих специалистов для допросов вызовет и сам в них поучаствует. Все будет хорошо, не переживай.
— Да я особо не переживаю. Так и думаю. Расколют комитетчиков. Только кроме полковника никто из них ничего не знает, скорее всего. Простые исполнители.
— Посмотрим, — улыбнулся краями губ Сергей Иванович.
— Кстати, товарищ капитан, хотел у вас один вопрос уточнить, — я замолк, вопросительно глядя на офицера.
— Спрашивай, — разрешил ГРУшник.
— Откуда на бойцах бронежилеты? Их же сейчас массово не выпускают? Сделали в конце пятидесятых около полутора тысячи штук моделей 6Б1 и отправили на склады. Лишь в случае войны планировались поставки в войска.
— Можно сказать благодаря тебе, — ухмыльнулся капитан. — Рассказы об Афганистане так впечатлили Петра Ивановича и твоего деда, что они сумели заинтересовать Ахромеева, а затем продвинуть вопрос в Генштабе. Убедили Огаркова, а потом уже все вместе Устинова, начать разработку улучшенных моделей, а затем серийное производство бронежилетов. Потому что, в случае какого-либо конфликта, каждый день без такой защиты — погубленные жизни бойцов. А ведь сразу ими пользоваться на полную катушку не получится. Надо притереться, научиться надевать, посмотреть, насколько комфортно в них будет бойцам.
Поэтому договорились раскидать имеющиеся модели по частям, и оснастить ими в первую очередь подразделения ГРУ, выполняющих задачи специального назначения. Командирам была поставлена задача, прогнать бойцов в бронежилетах, поработать с ними как следует, посмотреть, насколько они практичны и эффективны в полевых условиях. А заодно в ускоренном темпе приучить подразделения пользоваться такой защитой, и протестировать её и спецназовцев в разных ситуациях. Так что, они уже почти месяц с такой экипировкой кроссы бегают и боевые задачи отрабатывают.
— Это хорошо, — обрадовался я. — Если даже десятки жизней наших парней они спасут, будет здорово.
— Согласен, — одобрительно кивнул Сергей Иванович. — Иногда приходится жертвовать людьми. Служба у нас такая. Я сам бывал в подобных ситуациях. Один раз мы с кубинцами схлестнулись с южноафриканскими коммандос. Тогда выполняя приказ, мы прикрывали отход…Неважно кого. Думал, всё кирдык мне и ребятам пришел. Обошлось. Но…
Капитан на секунду замолк.
— Знаешь, я помню каждого нашего парня, погибшего в Анголе и Вьетнаме. Все ребята мне до сих пор снятся. А самое страшное, даже не то, когда пули над головой свистят, и снаряды рядом рвутся. Я наверно кощунство скажу, но… И к трупам с распотрошенными телами, без ног, рук и голов со временем привыкаешь. Сначала блевать тянет, руки ходуном ходят, плохо очень, а потом отупение какое-то наступает. Как будто это где-то там далеко происходит, не с тобой рядом. Так вот. Самое страшное, это когда приезжаешь к родителям погибшего офицера, приносишь деньги, документы, вещи сына, и смотришь им в глаза. Они стоят старенькие, морщинистые, замершие в своем горе. Качаются, поддерживают друг друга. Ты им что-то говоришь, но старики уже ничего не слышат. А на лицах такая боль, такое страдание, что у тебя душу рвет на части, хочется сквозь землю провалиться. Понимаешь, что это война, что ни в чем не виноват, парень сам выбрал профессию, и ты ничего поделать не мог, но чувствуешь себя….
Сергей Иванович шумно выдохнул и продолжил:
— Провалиться сквозь землю хочется. И думаешь: «Господи, за что? Лучше бы я погиб вместо него, чем стоять вот так перед стариками и видеть всё это»….
Я промолчал. В горле опять образовался огромный тяжелый ком. Дышать стало невыносимо трудно. Перед глазами встали лица погибших в Афгане парней: Саша Клименко, Паша Мороз, Ержан Баймуратов, Гоша Чиковани, Азиз Ахметов, Витя Коломийцев…
Что я мог сказать капитану? Только сочувственно промолчать, вспоминая своих парней. И мысленно пообещать себе, что сделаю всё возможное, чтобы в этот раз сохранить им жизни.
— Такие дела, — пробормотал капитан, глядя куда-то вдаль затуманенными глазами. Вася управлял машиной, всматриваясь в ночную мглу. Алла молчала, покраснев и стиснув челюсти. Видимо, исповедь начальника тоже пробудила у оперативницы неприятные воспоминания.
Минут двадцать мы молчали, наблюдая за пролетающими мимо машинами, деревьями и домами. Я задумался, прикидывая варианты борьбы с Андроповым. Очередное озарение яркой вспышкой сверкнуло в сознании.
Я встрепенулся, глянул на нахмуренного, задумчивого капитана, и сказал:
— Сергей Иванович, мне тут в голову ещё кое-что пришло насчёт Андропова.
— Что? — вздохнул ГРУшник, выплывая из тумана грустных воспоминаний.
— Есть перспективное направление работы. У Андропова имеется первая жена — Нина Ивановна Енгалычева — дочь заведующего череповецким отделением Сбербанка. Он женился на ней в 1935 году. А уже в 1940 году встретил новую пассию Татьяну Лебедеву, ставшую его второй женой. Первую семью с детьми Андропов подло бросил. Даже во время войны Нина писала возмущенные письма в партийные органы, что Юрий не помогает детям, они ходят в рваной обуви и голодают. И только после возмущенной реакции коллег по партии, Андропов начал поддерживать первую семью материально. От брака с Ниной у председателя КГБ родилось двое детей. Дочь — Евгения и сын — Владимир, который имел две судимости за кражи. Интересно, что с подобным багажом, партийная карьера Андропова не должна была развиваться. А в КГБ вообще не принимали людей с такими родственниками. Но Юрий Владимирович умудрился обойти эти запреты. Летом 1975 года его сын скончался в возрасте 35 лет, и Андропов даже не приехал на его похороны. К чему это рассказываю? Первая жена очень зла на мужа из-за его бесчеловечного отношения к семье и детям. И может рассказать немало интересного о Юрии Владимировиче. Её удерживает только страх за дочь. И сам Андропов, начинает трястись и белеть, когда его спрашивают о первой семье. Видимо, ему есть чего бояться. Нужно чтобы опытные опера покопали в этом направлении. И здесь есть два варианта. Либо обратиться за помощью к Щелокову, чтобы выделил лучших людей. Но этот вариант чреват утечкой информации. Либо задействовать уже знакомого нам Ставропольского оперативника — Виктора Кузьмича Проценко, с которым мы работали по Горбачеву и брали теневика. Там ещё вор в законе под замес попал. Я знаю, что вы, Сергей Иванович, поддерживаете с ним отношения. Проценко должен справиться.
Уверен, если грамотно построить диалог и дать понять женщине, что дни Андропова сочтены, а её показания помогут добиться справедливости, мы узнаем немало интересного.
— Хорошо, — задумчиво кивнул капитан. — Попробуем. Я доложу Петру Ивановичу о твоём предложении. Думаю, он не будет против.
Ночная трасса сменилась знакомыми очертаниями домов. Мы подъезжали к Авдеевке.
— Через пять минут будем уже на месте, — бодро заявил Василий, поворачивая на небольшую утоптанную дорогу у заснеженного холма.
— Замечательно. Высадим Алексея, и в Москву, через пару дней нам в Германию вылетать. Кстати, Леша готовься, будешь сыном бизнесмена из туманного Альбиона. Завтра ближе к вечеру Алла вместе с Васей к тебе заедут. Товарищ капитан тебя по английскому погоняет, чтобы оценить уровень знаний и произношение.
— Без проблем, — пожал я плечами. — Пусть оценивает.
Тем временем мы уже заехали в Терехово. В ночной тьме, безжизненные черные силуэты домов, окутанные зловещей тишиной, смотрелись жутковато. Не лаяли собаки, не доносилось ни одного шороха. Только зловещей, тревожной музыки не хватало для полной ассоциации с голливудским фильмом ужасов. Наконец в свете фар появились очертания знакомого забора. Машина притормозила у калитки. Первым из машины выскочил Сергей Иванович. Я — за ним. Капитан осторожно подергал калитку, постучал по деревянным планкам забора. Внутри клацнул замок, дверь дома распахнулась и на пороге появилась знакомая темная фигура в ватнике. Иван Дмитриевич, не торопясь, вышел к нам. Лязгнул железный засов и большие ворота начали отворяться.
Хозяин запустил машину во двор, мазнул по мне взглядом, кивнул. Обменялся рукопожатием с капитаном.
— Как всё прошло, нормально? — спросил он у Сергея Ивановича.
— Более чем, — улыбнулся капитан. — Все идёт согласно плану, без лишнего шума и пыли.
— В дом пройдете? — уточнил хозяин. — Я сейчас самовар запущу, чайку с пряниками попьем.
— С удовольствием, Иван Дмитриевич, — ответил ГРУшник. — Только ненадолго. Нам в Москву надо.
— Как скажете, Сергей Иванович.
6 января 1979 года. Гамбург
«Боинг» мягко приземлился на взлетную полосу, и покатился по асфальту, замедляя вход. Когда самолет остановился, людская масса, сидящая на креслах, зашевелилась. Защелкали ремни безопасности. Пассажиры вставали, натягивали на себя шубы, пальто и куртки, снимали чемоданы и сумки с багажного отделения сверху, и нетерпеливо толпились в проходе. Кого тут только не было. Впереди от нас стоял почтенный бюргер, похожий на гигантский пельмень в сером пальто, обтягивающем его шарообразную фигуру, весело переговаривалась парочка негров с прическами напоминающими вороньи гнезда, каким-то чудом оказавшимся на их головах, дальше стояла смазливая мулаточка, задорно встряхивающая африканскими косичками, торчащими во все стороны из-под разноцветной вязаной шапочки, степенная индуска в широкополом пальто, больше напоминающем просторную арабскую галабею[2], чопорный и сухопарый джентльмен с таким высокомерным лицом, как будто все окружающие должны ему огромные суммы денег.
— Артур, минуту-две подождем, — обратился ко мне сидевший рядом Сергей Иванович. — А потом спокойно выйдем, когда проход опустеет.
— Ок, дадди, — кивнул я, глянул на капитана и с трудом удержался от улыбки. Длинные седые бакенбарды, клубящиеся на скулах, кокетливый венчик усов в сочетании с надменным выражением лица, агрессивно выдвинутой нижней челюстью, делали Сергея Ивановича неузнаваемым. Мой новый «папаша», по легенде английский коммерсант Уолтер Барлоу. Одет «бизнесмен» в длинное клетчатое пальто из дорогой шерсти, серые брюки со стальным отливом, такую же клетчатую кепку с твердым козырьком и кожаные ботинки «Анелло энд Дэвид» с замшевыми вставками. Вылитый буржуин из старых аристократических семей Англии.
Алла, она же миссис Барлоу, просидевшая весь рейс рядом с «мужем», с каменным лицом, нетерпеливо поерзала попкой по сиденью.
Оперативница уже надела норковую шубку и кокетливую небольшую шапочку из этого меха. Подчёркнутые яркой красной помадой пухлые губы, золотистые локоны, спадающие волной из-под шапочки, подкрашенные черные ресницы и небесно-синие глаза — вылитая голливудская блондинка эпохи 50–70 годов. Алла была похожа на молодую Мамми Ван Дорен или Эльке Зоммер, блиставших на экранах американских кинотеатров в эти годы. И при этом держалась естественно и одновременно величественно, как настоящая леди.
Мой «братишка» Вася в клубной темно-синей куртке и таких же брюках выглядел типичным отпрыском богатого коммерсанта. Идеально перевоплотился в Виктора Барлоу, сына от первого брака. Сидел сзади, болтал с нами, демонстрируя лондонский акцент, глазел в иллюминатор. Вел себя непосредственно, как и полагается обеспеченному мажору. Даже попытался клеить соседку — ту самую милую мулаточку с африканскими косичками, за что заработал строгий взгляд мачехи, а потом получил холодное замечание отца «не приставать к этой…. девушке». Впрочем, мулаточка была не против общения с Васей, и после холодного требования отца заметно погрустнела…
Вася поймал мой взгляд, и незаметно ободряюще подмигнул. Тем временем проход уже освободился. Последние пассажиры тонкой струйкой покидали салон, стекаясь к выходу. Тащить парочку чемоданов и сумки с вещами пришлось нам с братом, мистер и миссис Барлоу такой ерундой не утруждались, важно шествуя впереди. «Папаша» держал в руках небольшой черный портфель, у мамаши — небольшая дамская сумочка из крокодиловой кожи.
На выходе из самолета сверкала белоснежной улыбкой стюардесса в темно-синей форме «Люфтганзы».
— Спасибо, леди, у вас было очень мило, — любезно отвесил дежурный комплимент «папаша».
— Да, сервис на высоте, — высокомерно, и чуть холоднее подтвердила «мамаша». Взгляд, которым «супруг» окинул стройную изящную фигурку стюардессы, её явно разозлил.
— Благодарю вас, господа, — на безупречном английском ответила девушка, «не заметив» предвзятого отношения «дамы». — Рада, что вам понравилось. Спасибо, что пользуетесь услугами нашей компании.
Гамбург встретил нас холодным ветром и крохотными снежинками, сразу же тающими на одежде. В здании аэропорта усталый пограничник за стеклянной перегородкой просмотрел документы, задал родителям пару вопросов, и буркнул «добро пожаловать в Гамбург, можете проходить». После прохождения всех формальностей мы вышли из аэропорта Рядом стояло несколько такси. Сергей Иванович перекинулся парой слов со смуглым и чернявым таксистом. Сорокалетний полный мужчина, напоминающий то ли цыгана, то ли итальянца, отлично владел английским языком, и сразу же согласился отвезти нас в отель. Капитан дал команду загрузить сумки и чемоданы в багажник, а сам вместе с «супругой» уселся в машину.
Когда мы все заняли места в сером «опеле аскона», таксист повернулся к разведчику.
— Куда едем? — спросил он, оживленно сверкая хитрыми черными глазками.
— В Атлантик отель, — ответил «папаша». — И не вздумай круги нарезать, я дорогу знаю.
Глаза таксиста потускнели, лицо разочарованно вытянулось.
— Мистер, никто и не думал вас обманывать, — расстроено пробормотал он, повернулся к рулю и дернул ключ в замке зажигания. Мотор ожил, радостно заурчал, и машина плавно тронулась с места.
Галабея — национальная арабская одежда, напоминающая длинную рубаху, доходящую до пят.