Вокруг Мадди клубилась непроглядная темнота, прерываемая какими-то странными видениями. Они роились, теснились, наползая одно на другое, смешиваясь в одну причудливую картину. Мадди решила положить этому конец. Очень медленно, с огромным трудом, она открыла глаза, чувствуя свинцовую тяжесть век. Она чувствовала себя смертельно усталой.
Кристофер увидел, что ее глаза открылись, и бережно взял ее за руку.
– Мадди, привет, дорогая моя.
Она не поняла, почему отец сидит здесь, рядом с ее кроватью.
– Что ты тут делаешь, папа? – спросила девушка и попыталась сесть, но обнаружила, что тело не подчиняется ей. До нее издалека донесся голос отца:
– Не надо шевелиться, родная. Это лекарство сделало тебя такой сонной.
Кристофер увидел, как на лице дочери промелькнуло выражение панического ужаса.
– Какое лекарство? Где я? Папа, мне приснился ужасный сон, будто я танцевала Одетту, и во время сцены с озером… – В эту секунду Мадди, наконец, заметила осунувшееся лицо отца и подняла руку, чтобы прикоснуться к нему. У ее запястья была прикреплена пластмассовая ампула. Увидев ее, девушка вдруг все вспомнила. Слезы застлали ее глаза.
– О, Боже, – прошептала она, – значит, все это правда? Это случилось на самом деле? Я в госпитале?
Кристофер кивнул.
– Сколько времени я здесь нахожусь?
– Несколько дней.
– Значит… – мысли Мадди путались, ей никак не удавалось сосредоточиться. – Выходит, я пропустила премьеру… О, папа, я пропустила свою премьеру!
Кристофер взял со столика, стоявшего возле кровати, платок и вытер дочери глаза.
– Не волнуйся, девочка, и не думай об этом, – ободряюще улыбнулся он, – у тебя еще будут премьеры.
– Она… Николь танцевала Одетту-Одилию?
Кристофер кивнул:
– Да.
Почувствовав, как сжалось сердце, Мадди еле слышно спросила:
– Когда меня выпишут?
Кристофер положил ей руку на плечо.
– Давай пока порадуемся тому, что ты, наконец, пришла в себя. Ты очень сильно ушиблась.
– Да, я помню. Но я так ненавижу больницы.
– Пожалуйста, доченька, лежи спокойно, – он заметил, как на ее лице появилось выражение беспокойства, а потом смертельного ужаса. Она снова сделала попытку пошевелиться.
– Папа! – испуганно пролепетала она. – Я совсем не чувствую ног.