— Детка, идем вниз, — мягко сказала Наира.
— Что? — вздрогнула Аине, повернулась, глотая слезы. Озадаченно крякнул Севдин, отвернулся, что-то бормоча под нос.
— Тетя…
— Что, милая?
— Зезва…
Наира прижала племянницу к груди, затем поцеловала в лоб, взглянула в глаза, ласково улыбнулась всхлипывающему Медвежонку, но больше ничего не сказала и не спросила. Старая монахиня все давно поняла. И слов тут не было нужно никаких.
— Хватит, девки, ныть! — проворчал отец Севдин. — Пошли вниз, работы невпроворот. Аинэ, ты к послушницам, поможешь с марлями и кипятком, раненых, чую, будет много, охо-хо…
— Да, дядя Севдин.
Зезва снова пересек дворик, в этот раз без приключений; как видно, ыги то ли перезаряжали баллисты, то ли подвозили камни, и Ныряльщик на мгновение вообразил, что противник решил взять передышку. Однако ыги были другого мнения, и, пригибаясь и шарахаясь от каменных брызг, Зезва добрался до крепостной стены, отряхивая с себя пыль и снег. Уши заложило от грохота. Переведя дух, Ныряльщик помчался по лестнице вверх, едва не попал под дождь обломков от разрушенных зубьев монастырской стены, прошел темный и холодный коридор, тянущийся на втором уровне, и, наконец, присоединился к джуджам под командованием Геронтия Огрызка. Командор оценивающе взглянул на тяжело дышащего Ныряльщика.
— Малого отвел вниз? Хорошо.
— Что тут у вас? — отдышавшись, спросил Зезва, чувствуя, как ноет не до конца зажившее плечо.
— У нас? — оттопырил нижнюю губу Огрызок. — Сплошные чувства и на-най! Холодно, темно и кушать хочется.
— А неприятель?
— Неприятель на месте. Копошится за палисадами. Снова перешел на настильную. Вот только…
— Что?
Геронтий молча поднял руку в перчатке. Зезва облизал пересохшие губы. Снова забили барабаны, сначала далеко, словно нерешительно, но постепенно грохот нарастал, становясь громче и громче. Джуджи заволновались, зазвенели оружием, бросая на командора выразительные взгляды. Геронтий расправил плечи, наклонил голову сначала к одному плечу, затем к другому. Сплюнул на каменную кладку.
— Музыканты херовы.
С шумом явился дозорный, что прятался над воротами.
— Командор, у чантлахов две баллисты вышли из строя! Мороз, не иначе, вот и не выдерживают машины. У других запас камней почти на исходе. Со стороны леса слышно ржание и двигаются люди, много!
— Сколько? — помрачнел Огрызок.
— Сотни, не одна и не две, а больше.
— Что еще?
Когда дозорный закончил доклад, Геронтий бросил на ощупывающего свою сумку Зезву быстрый взгляд, затем повернулся к нервничающим джуджам.
— Солдаты Принципата! Неприятель начинает штурм. За мной, на стены! Джу-у-у-уввв!!
— Дж-у-уу-ув!! — взревели карлы, бросаясь за командором.
— Мзум и Ламира! — закричал и Зезва, вместе со всеми занимая позиции за зубьями стены.
Валил снег, мороз щипал щеки, а внизу, на белоснежной земле, строились в боевые порядки вражеские войска. Прижимаясь к холодному камню, Зезва увидел лестницы и боевой таран с приделанными рогами горного тура.
— Сотен пять, не меньше, — услышал он хриплый голос. — Это не считая тех, кто за палисадами и в лесу.
Оглянувшись, Зезва встретился взглядом с Абессаломом Весельчаком. Джуджа угрюмо кивнул и отвернулся.
— Слишком слаженно для ыгов маршируют гютфераны, — процедил Геронтий. Спросил, не оборачиваясь: — Весельчак, что справа и слева, все, как я велел?
— Да, командор, справа — Орлонос, Косой и человеки держат левый фланг. Часть топоров с нами.
Ныряльщик прищурился, стараясь высмотреть сквозь снегопад исполинскую фигуру отца Кондрата, что вместе с топорниками Гуса Орлоноса держал правый фланг. Вот он, прислонился к стене, облокотившись о дубину! Зезва помахал рукой иноку. Неужели не видит, курвин корень?
Отец Кондрат, словно почувствовав, обернулся, нашел взглядом Зезву, приветственно поднял руку.
С тяжелым сердцем Зезва оторвал взгляд от своего друга, и стал смотреть, как, разделившись на группы, вражеские воины медленно приближаются к стенам. Оглушительно ревел ыговский барабан. У кромки леса фигурки расчетов возились у баллист, за ними неподвижно стоял большой отряд кавалерии, еще дальше — пехота. Много, слишком много…
— Внимание! — разнесся по стене рев Геронтия.
Барабан бил и бил, трель стала намного быстрее, и вскоре стремительно затараторила, словно обезумев. Прикрываясь щитами, ыги подходили все ближе. Зезва уже отчетливо видел облезшую красную краску на «голове» вражеского тарана, что, шевеля рогами, словно сказочный дракон, неумолимо двигался к воротам. Сверху таран защищал деревянный навес, покрытый сырыми кожами, и покачивалось подвешенное на цепях бревно. Оно заканчивалось конусом, обитым железом.
— Спокойно! — надрывался Огрызок. — Спокойно, ребяты-ы-ы!
Зезву била мелкая дрожь, рука, сжимающая рукоять меча Вааджа, вспотела, и даже лютый холод не помогал.
Барабан надрывался, непрекращающийся бой звенел в голове, как гигантский невидимый молот, джуджи матерились, а снег валил и валил.
Шаг, еще шаг. И еще. Стучит в голове ыговский барабанщик.
— Не боятся, чантлахи… — Весельчак вскочил по молчаливому сигналу Геронтия. — Арбалеты, готовь, ха! Не высовываться, не высовываться!!
Зезва увидел, как ыги остановились перед замерзшим рвом. После недолгих колебаний, таран двинулся дальше. Лестницы шевелились, словно заледеневшие гусеницы-скелеты.
— Спокойно, ребяты, спокойно…
Выругался кто-то из джуджей, указывая рукой. Еще несколько карлов злобно загремели оружием
За линией подступавших к стенам осаждающих, прячась за невысокими палисадами, выросли вражеские катапульты. Барабан стучал, словно бешеный.
— Будут прикрывать, — сплюнул Весельчак. — Хорошая выучка у ыгов, а, командор?
— Палисад деревянный, Абессалом.
— Деревянный, а толку? Все равно у нас нет баллист. Гютфераны будут метить по нам без помех.
Катапульты дали первый залп, но под насмешливые выкрики осажденных большая часть камней лишь взметнула снег перед стенами. Потратив кучу камней, вражеские наводчики наконец пристрелялись, и целый град мелких камней обрушился на стены. Джуджи и люди с криками прятались, спускались по лестницам, или искали защиты за множеством тюфяков, которыми были обвешаны стены и обложены позиции. Зезва услышал дикий крик, обернулся. Несколько джуджей смотрели вниз, во внутренний двор, где в нелепой позе лежал окровавленный труп арбалетчика.