— …неприятель уничтожил все три моста, путь прегражден. Инженерные бригады приступили к ремонту переправы, но были атакованы вражескими лучниками. Кроме того, на другом берегу вражеская пехота возвела укрепления из насыпей и деревянных палисадов. Под прикрытием стрелков и катапульт противник днем и ночью возводит крепостные стены…
Олаф в сердцах пнул головешку, которая улетела в сугроб и резко зашипела, умирая.
— …рмены попытались пройти севернее и отыскать брод, однако мятежники были начеку и наши кавалеристы были вынуждены отступить. Таким образом, мы остановлены, Самарий просит передать, чтобы господин командующий присылал свежие войска, по причине полной измотанности джуджей и рменов.
— Свежие? — взорвался Олаф. Часовые попятились, а гонец втянул голову в плечи. Глаза командующего сверкали от ярости. — Где я ему возьму свежих солдат? А?! Где?! Из задницы достану?! А?! А?! Что он…
Гнев гиганта иссяк также быстро, как и возникнул. Олаф отвернулся. Глухо бросил:
— Дальше.
— Последние сведения из Даугрема и Кеман… — гонец глубоко вздохнул. Олаф резко повернулся. Ветер усилился, и длинные волосы гиганта взметнулись в воздух.
Самарий Огрызок смотрел на склонившегося перед ним пожилого джуджу. Тот выпрямился, неожиданно пошатнулся и упал бы в снег, если бы Самарий и еще один карл не подхватили его за руки. Огрызок обернулся, закричал:
— Лекаря, быстрее, я ваших матерей шатал, ну?!
Гус Орлонос открыл глаза, закашлялся. Самарий молча ждал, и тиски тяжкого предчувствия сжимали сердце карла. Шрамы на лбу командора темнели двумя взбухшими от крови полосками. Жалкие остатки спасшихся из Кеман джуджей набрели на передовой отряд рменов на рассвете. Их преследовали всадники мятежников, и рмены с ходу вступили в бой, захватили нескольких пленников, вынудив противника отойти. Организованно, без паники. Рмены опрометчиво бросились в погоню, и были атакованы лучниками. Потеряв семь человек, мзумская кавалерия отступила. Едва узнав про случившееся, Самарий примчался, как вихрь, и несколько его телохранителей тщетно пытались его догнать.
Теперь Самарий всматривался в бледное лицо старого Гуса и ждал вестей о брате.
— Прости меня, командор… — Орлонос вцепился в руку Самария, его губы на мгновенье дрогнули, но пожилой джуджа тут же заговорил ровным и твердым голосом.
— Командор, я привел солдат Принципата. Нам удалось покинуть Кеманы. Крепость захвачена противником после жестокого штурма. Ранее надежные люди вывели гражданских, тех, кто успел бежать. Кеманы во власти мятежников, те из солнечников, кто не ушел, преданы мечу. Их жилища захвачены новыми хозяевами либо сожжены.
Гус умолк. Поднял глаза на Самария. Ни один мускул не дрогнул на лице командора. Лишь еще сильнее набухли кровью шрамы на лбу. Орлонос глубоко вздохнул.
— Командор, твой младший брат Геронтий Огрызок храбро и мужественно сражался. Благодаря его приказам нам, а также простолюдинам удалось покинуть деревню Кеманы. Геронтий принял смерть с мечом в руке. Мне стыдно, — голос Орлоноса чуть задрожал, — что я остался жив. Прошу смерти, — старик опустил голову. Седая борода затрепетала на ветру. Поддерживающие его телохранители переглянулись.
Самарий сглотнул. Его рука метнулась к поясу, замерла на полпути, снова дернулась, чтобы окончательно замереть на рукояти джувского топора.
— Он мучался перед смертью?
— Нет, командор.
— Спасибо тебе, старый друг, — тихо проговорил Самарий, водя сухими глазами по пасмурному небу. — Не проси смерти у меня, ты не заслужил ее…
Вокруг командора уже собралось множество карлов. Бородачи еле слышно переговаривались. Слышалось ржание: то несколько рменов наблюдали за разыгравшейся сценой. Звенело оружие, и гул голосов становился все громче по мере того, как новые и новые джуджи присоединялись к своим товарищам, обступившим командора.
Самарий Огрызок повел плечами. Медленно извлек топор и так же медленно, словно нехотя, поднял руку, сжимающую оружие, над головой. Взоры обратились на него. Командор сбросил с головы шлем, повел вокруг взглядом.
— Солдаты Принципата Джув! — громко произнес Самарий, потрясая топором. — Примите мою клятву и будьте свидетелями, во имя отцов и дедов наших!
— Принимаем! — ответили хором джуджи.
— И пусть ястребы Джува выклюют мое сердце, а кости останутся гнить непогребенными в глубоком ущелье, да пронзят меня ножи восьмируких рвахелов, да замерзну я насмерть в буране, да будут прокляты навеки имя мое и род мой, если нарушу я клятву… — голос командора гремел над собравшимися. — Клянусь отомстить душевникам, ыгам, барадам и элигерцам, клянусь выпить их кровь за моего брата кровь, клянусь вырвать их глаза и зубы, клянусь сжечь их поганые тела, клянусь везде, где только смогу, убивать мятежников. И месть моя да прекратится лишь когда я напьюсь вражеской кровью!! Принимаете ли вы клятву мою, народ Джува??
— Принимаем, принимаем!! — нестройные и яростные крики обрушились со всех сторон, и Самарий опустил свой топор. А потом и голову.
Олаф передернул плечами. Гонец молча ждал. Затем провел языком по пересохшим губам. Ближайший часовой — бородач с изображением солнца на коротком плаще поверх кольчуги, молча протянул початую баклажку. Посланец благодарно схватил флягу, приложился к ней.
Командующий смотрел на тракт. Войска продолжали медленно продвигаться в сторону переправы. Наконец, рыжий гигант повернулся.
— Кастор.
— Господин? — словно неоткуда появился невысокий офицер, подвижное лицо которого украшали пышные, с сединой, усы.
— Дуй вперед, останови авангард. Стрелкам — занять позиции вдоль всего берега. Рменам — отойти в тыл. Рыцарям — отдыхать. Махатинская пехота выдвигается на фланги и занимает позиции… — Олаф на мгновение задумался… — в Тихом Лесу и у Каласской Стены. Артиллерии — обустроить позиции на крутом берегу, как раз посередине между Тихим лесом и Стеной. Инженерные бригады незамедлительно приступают к сооружению палисадов и насыпи. Что с фуражом?
— Плохо, господин, — лицо Кастора скривилось, — его осталось совсем мало.
— Рмены пусть отходят в Цум, — устало сказал Олаф, — лошадей на постой, фуражирам — найти корм где хотят… Это приказ! Эры должны понимать: лучше кормить мзумские войска, чем узреть перед собственным домом мятежника с факелом. И…еще, Кастор.
— Господин командующий?
— Отведи этого человека в обоз, пусть его накормят и напоят хорошенько.
Кастор отсалютовал и увел обрадованного донельзя посланца. Олаф накинул капюшон и поднес руки к огню. Часовые молча посторонились. Олаф почувствовал их взгляды, резко поднял голову. Махатинцы потупились. Все, кроме бородача, того самого, что дал напиться гонцу Самария.
— Осмелюсь задать вопрос, господин командующий.
— Говори, — кивнул Олаф. — У меня есть немного времени.
— Я так понимаю, мы занимаем оборону?
Костер шипел и злился, уничтожая непрерывно летящие снежинки. Ветки лениво потрескивали.
— Правильно понимаешь, сотник.
Бородатый махатинец поворошил палкой костер. Взлетели искры, тая в воздухе под напором снежинок. Товарищи бородача хмуро переглядывались.
— Осмелюсь спросить: почему не начинаем переправу?
Олаф поднял голову. Бородач снова не отвел глаз, лишь чуть сощурился.
— Зимой наступать собрался, солдат? — холодно спросил командующий. — Фураж на исходе. Чем лошадей будем кормить? Снегом, что ли? Морозы усиливаются, припасы почти все съедены. Или ты думаешь, эры пшеницу как икру мечут? То, что случилось в Даугреме — страшное недоразумение, оно не должно повториться! Теперь нас разделяет река, противник успел соорудить защитные насыпи и палисады, Ашары опять соединились с Рощей, вся западная граница с Элигером контролируется мятежниками. Бунтовщикам постоянно идет помощь, в основном ыги и барады, но есть еще и… вы знаете, о ком я говорю. — Олаф сплюнул в огонь.
— Элигерцы, господин? — пробурчал бородач. — У меня в сотне пятеро элигерцев.
— Местные, — уточнил Олаф.
— Местные, так точно, господин командующий. Цумские, в основном, один вообще из Даугрема родом. А еще один, — махатинец покачал головой, — из Директории приехал недавно, снова завербовался. Еще у Роина служил.
— Почему?
— Его брат, солдат королевского гарнизона, погиб при штурме Даугрема. Теперь он хочет выпить кровь тех, кто убил его родича.