Зезва холодно засмеялся, хотя по его спине катился ледяной пот.
— Кнут! — велел Ута, скривившись еще сильнее.
Конвоир одарил Зезву затрещиной, подождал, пока пленник выпрямится, ухмыльнулся в ответ на яростный взгляд и сунул в руки мзумца кнут. Три арбалетчика вскинули оружие, нацелив его на пленного солнечника. Народ заволновался, люди вставали на цыпочки, пытаясь рассмотреть получше. Гул голосов несся над морем из голов и копий. Заорали сержанты, и встрепенувшиеся солдаты принялись усердно орудовать копьями и щитами, сдерживая напор толпы.
— Горгиз! — бросил Ута, не сводя колючего взгляда с пораженного Зезвы.
Юный душевник молча открыл двери клетки и зашел внутрь. Кто-то вскрикнул в толпе, затем заголосила женщина.
Не глядя на Андриа, Горгиз взял слепого за локоть. Старец обратил к нему обезображенное лицо, но юноша смотрел в сторону, упрямо хмурясь.
— Сынок, — позвал настоятель.
Тщетно. Вздохнув, Андриа дал вывести себя из клетки. Он не видел страха на лицах окружающих, но чувствовал, как дикий, животный ужас поразил людей вокруг. Всех, кроме Горгиза и еще кое-кого. Кого именно? Старик поднял голову. Ветер заиграл седыми кудрями.
— Привязать!
Горгиз осторожно положил топор на снег. Подвел слепого пленника к клетке, повернул его лицом к прутьям и быстро привязал запястья и ступни к железным кольям. Руки и ноги старика оказались расставлены, словно несчастный слепец вознамерился обнять свою железную тюрьму. У Зезвы перехватило дыхание. Он опустил взгляд на кнут в руках. Курвин корень, уж не думают они, что…
Горгиз поднял топор, отошел в сторону. Отец Виссарий оглянулся на безмолвных каджей. Громко забулькал чач в глотке Яндарба.
— Ута, — наконец кивнул Виссарий. Лицо старца Рощи стало еще более бледным, словно его изрисовали мелом. Даже зеленые глаза, казалось, потускнели, потеряв искру жизни.
Чернобородый оскалился.
— Двадцать ударов чудовищу для начала! — велел он Зезве. — Когда боль заполонит звериную сущность, он не сможет сдерживаться и гызмаал выйдет наружу! Бей!
Ныряльщик поиграл кнутом, внимательно осмотрел плетеную часть, фол и венчающий его крекер. Хороший кнут, сработан на совесть. Не «змея», но все равно замечательный, да…
— Двадцать ударов! — похоже, Ута терял терпение. — Шевелись и, возможно, тебе сохранят жизнь!
Оторвавшись от созерцания кнута, Зезва поймал на себе взгляд рыцаря с орлиным носом. Элан Храбрый пристально смотрел на мзумца, затем что-то шепнул стоявшему рядом элигерцу. Тот отсалютовал и растворился в толпе. Ныряльщик насмешливо кивнул рыцарю, расправил плечи и громко проговорил вежливым голосом:
— На хер.
В толпе кто-то громко загоготал, несколько человек подхватило. Ута побагровел.
— Что ты сказал, богохульник?!
— На хер, говорю, пошел, я твои дубы поленом трахал в дупло! — старательно выговаривая слова, отвечал Зезва. — Засунь кнут себе в зад, козодрючер, едрит твою налево душу проститутку мать, ага. Понял, баран чернобородый, э? Гютферан траханый. Только салом смажь, чтоб зад не болел. На!
С этими словами солнечник бросил кнут к ногам раскрывшего рот Уты.
Толпа оцепенела от такого кощунства. Простолюдины принялись со страхом поглядывать на небо — эры были уверены: вот-вот грянет гром, и богохульник будет незамедлительно испепелен молнией. Но небольшой снежок из тучи, что недавно закрыла солнце, по-прежнему лениво кружился в воздухе. Никаких молний не последовало, и мзумский детоубийца все так же презрительно смотрел по сторонам, кривя в усмешке небритое, в кровоподтеках, лицо.
В давящей тишине раздалось тихое, едва слышное шипение. Зезва сглотнул. Повернул голову. Нестор щелкнул пальцами, обращаясь к толстому сержанту рядом. Рощевик раболепно склонился перед каджем, затем громко свистнул. Небольшая возня, волнение в толпе, и два рощевика волочат безжизненное тело совсем юной девушки. Голова несчастной прыгает на груди, рыжеватые, спутанные волосы волочатся по грязному снегу. Солдаты бросили девушку к ногам Уты. Чернобородый присел на корточки перед ней. Та застонала, повернула голову. Старец дал знак, и один из солдат дал пленнице глотнуть чача. Она закашлялась, испуганно подобралась, скорчилась, затравленно озираясь.
— Добрые жители Кеман! — провозгласил Ута, вставая. — Перед вами юная дева, которую вчера вечером поймали дозорные — она собиралась поджечь дом, в котором расположились доблестные командиры наших доблестных воинов-освободителей!
Девчушка затряслась, в ужасе прислушиваясь к старцу Рощи. Зезва вглядывался в лицо несчастной, силясь ее узнать. Может, он видел ее в селе? Не может же быть, чтобы она ни разу не встречалась ему на пути, деревня ведь маленькая совсем. Или…
Толпа заревела, задергалась, словно грязная дождевая лужа на ветру.
— Мзумская шалава!
— Сука!
— Кол ей между ног, шлёндре!
— Гниль солнечная!
Зезва вздрогнул, когда Ута подошел к нему вплотную. От старца пахло луком и вином.
— Будешь бить? — одними губами поинтересовался чернобородый, переводя взгляд на извивающуюся в руках солдат пленницу.
Зезва смотрел на девочку.
— Ты возьмешь кнут…
Зезва не отрывал глаз от залитого слезами лица. Рев толпы, ухмылки солдат и Яндарба. Хмурые лица элигерцев.
— Возьми кнут, — увещевал Ута, — иначе… — он взмахнул рукой. Горгиз криво усмехнулся и взвесил топор в руке. — Ему не впервой, солнечник. Ну?
Горгиз медленно приблизился к скулившей от ужаса девочке, лениво оттолкнул солдат и схватил ее за волосы. Толпа блаженствовала. Вопли и требования растерзать мзумскую ведьму понеслись с новой силой. Сын банщика резко дернул, и голова девочки задралась вверх, обнажая шею. Горгиз поднял глаза на Зезву. Лицо юного душевника ничего не выражало, кроме усталости.
Зезва дернулся, словно невидимое лезвие укололо его прямо в грудь. И чей-то голос звучит в голове:
— Сын мой, возьми кнут…
Это не голос чернобородого изверга в рясе… Нет. Зезва повернулся к клетке. Голова отца Андриа была повернута в его сторону, волосы развевались на ветру, и Ныряльщик прочитал по шевелящимся губам:
— Кнут, сынок, возьми его…
— Смерть шалаве! — выли в толпе.
Зезва сжал кулаки, разжал. И снова сжал. Сопровождаемый улыбкой Уты, двигаясь как деревянная кукла, поднял кнут. Толпа разочарованно притихла. Тут же воодушевилась, зашевелилась, вздевая к пасмурному небу кулаки. Горгиз отпустил девочку. Та закрыла лицо ладошками, уткнулась в коленки. Солдаты терпеливо подняли ее за локти. Подошло еще несколько рощевиков, закрыли пленницу от жадных глаз черни.
— Двадцать ударов, — снова велел Ута.
Уже возле клетки Зезва услышал тихий голос отца Андриа:
— Ничего не бойся, мальчик. Просто бей.
Зезву трясло.
— Бей, сын мой. Иначе они убьют несчастную девушку. Не бойся, Ормаз с тобой. Ну?!