— Королева, сын мой? Их величество далеко, а пьяный насильник с саблей вот он, рядом, стучится в ворота! О, Дейла… Не думайте, что я…вовсе нет, свидетель тому Ормаз! Гнусные деяния вооруженных банд моих соплеменников, запятнавшие себя кровью невинных эров-мзумцев, тоже не дают мне покоя. Что же это творится? Где честь, рыцарство, сострадание? Иногда хочется самому схватить меч и…
— Недавно, — дрогнувшим голосом вмешался отец Гулверд, — какие-то лиходеи взяли в плен нескольких мятежников. Допросив, закопали живьем! А предводителя зарыли, оставив сверху руку в приветственном жесте! Я до сих пор не могу смотреть в глаза братьям душевного происхождения.
— Это война, святые отцы! — поднял голову Ныряльщик.
— Нет, сын мой, — покачал головой Андриа, — не война, когда казнят пленных. Не война, когда сжигают целые села. Не война, когда грабят и насилуют, не война, где…
— Отче! — грустная улыбка тронула губы Зезвы. — Все тобой перечисленное и есть война. Настоящая. А не та лубочная обманка, о которой в книжках пишут, на забаву девицам из женской школы для купчих! Кровь настоящая. И вонь, что стоит на поле боя, тоже. Ты же сам только что про зверя речи вел.
— Конечно… — прошептал настоятель. — Зверь в каждом из нас…
Отец Гулверд кашлянул.
— Если королева сменит гнев на милость, то можно надеяться на мир. Тем более, уже зима. Кто будет воевать в морозы? Где брать фураж для лошадей?
— Когда прибудет отец Виссарий? — вдруг спросил Андриа. Гулверд вздрогнул. Каспер и брат Кондрат переглянулись. Зезва хмуро ковырял ногтем в столе.
— Э-э, наверное, скоро, ваше высокопреподобие. Но я не…
— Думаю, присутствующие должны знать, что Виссарий мой двоюродный брат.
Зезва поднял голову. Настоятель Кеманского храма с улыбкой кивал.
— Удивлены, дети мои? — Андриа вдруг помрачнел. — Мой кузен, да… В Священной Роще приближен к старцам.
Настоятель умолк, и тогда заговорил Гулверд:
— Именно Виссарию принадлежит идея отделения Ашарской епархии от Мзумской Кафедры.
— Наслышаны, как же, — кивнул отец Кондрат, — в Цуме встретился я как-то с одним из таких вот…братьев. Еретиком меня наречил!
— Но в чем их аргументы? — спросил Каспер. — При чем здесь ересь? Понятно, если бы еретиком обозвали баррейнца или какого-нибудь ткаесхелха из эстанских резерваций, но у нас с душевниками одна вера, одни боги!
— Сынок, — возразил Андриа, вздрогнув, — не обвиняй других в неправильной вере. Разве может быть неправильной…вера? Нигде, ни в одной святой книге, даже если это Заветы Дома, которые чтят баррейнцы, ты не найдешь призывов к убийствам и грабежам… И если, допустим, арранец молится Ормезу, а не Ормазу, что ж мне, ненавидеть его за это? Разве могу я презирать рменов за то, что они чтут святого Сергиса, не признаваемого нашей Кафедрой? Человеком должен ты быть, настоящим человеком, а молись, где хочешь! Дорогу к храму каждый выбирает сам.
Брат Кондрат шумно выдохнул воздух, но ничего и не сказал. Зезва заметил слабую улыбку на губах инока-гиганта. Ну вот, подумал Ныряльщик, не бывать тебе настоятелем, раз такие взгляды разделяешь. Хотя, Андриа стал…
— Судя по всему, — проговорил отец Гулверд, скрещивая на груди худые руки, — Виссарий явится, чтобы заручиться поддержкой настоятеля Кеманского храма. Если Ламира все же сменит гнев на милость (а все идет к этому), то старцам Рощи очень важно заложить первый камень мира именно здесь, в храме, одинаково святом для мзумцев и душевников.
Зезва кашлянул. Брат Кондрат осенил себя знаком Дейлы, а Каспер хмуро отвернулся к окну.
— Гамгеон Антан отдал приказ о направлении сюда гарнизона, святые отцы.
Гулверд вытаращил на Ныряльщика глаза. Отец Андриа ничем не выдал волнения, но его голос заметно дрожал, когда он обратился к Зезве.
— Как такое могло случиться, сын мой?! — рубцы на лице слепого налились кровью. — Антан лично обещал, что территория храма не будет осквернена оружием… Вы не в счет, дети мои, три железки не прогневят Ормаза, но целый гарнизон! В округе несколько душевных и рменских сел…
— Но в основном здесь живут мзумцы, — возразил Зезва, — и им необходима защита.
— От кого, юноша? — воскликнул Андриа, приподнимаясь.
— Ваше высокопреподобие, — вмешался брат Кондрат, — сюда идут джуджи.
Наступила тишина. Отец Андриа медленно опустился на стул, извлек из кармана батистовый платок и вытер лоб. За окном лениво гавкнула собака.
— Гамгеон Антан, — пояснил Зезва, — полностью осознает всю хрупкость ситуации вокруг Кеманского храма. Поэтому было решено отправить сюда сто джуджей из экспедиционного корпуса Принципата Джув.
— Под чьей командой? — спросил Гулверд задумчиво.
— Командиром поставили Геронтия Огрызка, младшего брата Самария Огрызка.
— Надо же, — пробормотал отец Андриа. — Мне доводилось встречаться с этим Самарием. Джуджа честный и благородный, хоть и не дурак покутить и девок потискать… Но Геронтия не знаю.
— Поверьте, святой отец, — почтительно сказал брат Кондрат, — Геронтий — просто копия старшего брата, разве что не такой толстый.
— Когда они будут в Кеманах?
— Скоро, ваше высокопреподобие. Если этот снежок не превратится в метель, то к вечеру, — Зезва прикрыл рот ладонью, зевая. — Прошу прощения, вроде выспался, а нет же…
— Где расквартируем джуджей? — казалось, к отцу Андриа снова вернулось душевное спокойствие. — За стенами монастыря или пусть селятся в деревне?
— Не волнуйтесь, отче. Брат Кондрат уже разговаривал с братом Севдином. Устроим карлов по-королевски.
— Ну, — с улыбкой кивнул настоятель, — раз в дело вступил наш славный Севдин, гостям остается только позавидовать.
Отец Гулверд взглянул на Зезву, чуть прищурившись. Ныряльщик поднял голову, но худой монах поспешно отвернулся. Во дворе взвыла собака, и Гулверд вздрогнул. Теперь уже Зезва Ныряльщик пристально смотрел на него, барабаня пальцами по шероховатому столу.
Джуджи не прибыли к вечеру. Поднялась жуткая метель, и отец Севдин, сидя с братом Кондратом за кружкой пива в трапезной, предположил, что, верно, командир Геронтий разбил лагерь поблизости, мудро решив, что негоже шастать ночью по горам, да еще в такую, спаси Ормаз, погоду. Отец Кондрат подверг эти резоны решительному сомнению, заметив, что намного разумнее было идти уже к Кеманам, а не ночевать в снегах, когда до деревни рукой подать. Так они и спорили, толкаясь и оглашая пустую трапезную громогласными отрыжками.
Зезва открыл глаза, вскочил и схватился за меч. Вытащил наполовину из ножен. Нет, показалось. Лезвие темное. Приснилось, что ли? Наверное. Он почесал щеку. Курвова могила, и впрямь пора побриться, а то чесаться стало. Аинэ вот… Ныряльщик нахмурился, потянулся к огниву и зажег свечку. Призрачный мечущийся огонек освятил небольшую комнату и Каспера, который сидел на своей кровати и смотрел на Зезву.
— Дуб мне в зад, Победитель! Ты в своем уме?! Хочешь, чтобы я тебя спросонья пырнул?
Каспер молча прижал палец к губам.
— Курвин корень, что ты…
Зезва замер. Он услышал.
— Воет, — прошептал Каспер.
Где-то выла собака. Вой был странным, с рычанием и, казалось, пес скребется лапами в дверь, в тщетных попытках открыть.
— Да псина это бесится, — предположил Зезва, зачем-то придвигая к себе ножны. — В каждом селе собаки на луну глотки дерут, так что же, не спать теперь?
— Было бы на что выть, — возразил Каспер, натягивая сапоги. — Новолуние, к твоему сведению.