- Покажи мне что-нибудь интересное для девушки, как это будет... узнавательно?
- Познавательно, - сказал Мазур.
- Недавно приходила шхуна, и моряки оставили такой... журнал. Мы с девушками листали... - Она, фыркнув, кратенько обрисовала ему жарким шепотом увиденное. - Это просто для красоты или так тоже делают?
- Сейчас... - сказал Мазур.
В голове вертелось еще что-то деловое - советское консульство, шифр, собственное аховое положение, - но природа, как неоднократно отмечалось передовыми мыслителями, свое берет и в более критических ситуациях...
Новобрачная блаженно ахнула. Семейная жизнь налаживалась.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
"ДЕЛО ЧРЕЗВЫЧАЙНО ВАЖНОЕ..."
Капитан-лейтенант Кирилл Мазур, он же белый человек Джимхокинс, зять и новоявленная правая рука вождя, предпочитавшего цивилизованно именовать себя старостой, возлежал на возвышенном месте, в тени пальмы, откуда открывался невыразимо прекрасный вид на зеленые склоны по бокам и синее море впереди. Живописно задрапированный в чистенький полосатый саронг, он лениво пускал дым и наслаждался пейзажем - то есть занимался тем же самым, что и предыдущие восемь дней. Пролеживал бока, передвигаясь вслед за тенью.
Столь беззаботный образ жизни не имел никакой связи с его высоким местом в здешней иерархии, обретенным столь неожиданно. По большому счету, он попросту вел м у ж с к о й образ жизни.
В некоторых отношениях эти места были сущим раем на земле. Мечтой лентяя. Неведомый автор "Домостроя" мог бы повеситься от зависти.
Одно немаловажное уточнение: сущим раем остров был исключительно для мужеска пола. За дровами и по воду к родникам ходили женщины, стирали и готовили женщины, они же, как легко догадаться, возились на крохотных плантациях бананов и кукурузы. А также выполняли любую другую работу, какая могла обнаружиться. Мужчины же если над чем и трудились, так это над тщетными усилиями придумать, наконец, что бы еще изобрести, чтобы не было так скучно. Первые два-три дня их еще развлекал Мазур (как и они его), но потом зять старосты превратился в привычную деталь местного пейзажа и утратил в глазах односельчан обаяние новизны.
Сейчас, правда, с дюжину аборигенов мужского пола возились у воды, старательно чиня прорехи в огромных сетях. Но тут уж ничего не поделаешь ежегодная повинность. Скоро вблизи от острова должны были появиться косяки какой-то крохотной рыбки, которую дня три-четыре вычерпывали прямо-таки тоннами, сушили на солнце и продавали китайцу, а тот уж отправлял ее на Яву, где из нее, по слухам, готовили какую-то вкусную приправу. Это приносило кое-какие денежки, а потом деревня опять погружалась в нирвану до следующего аврала ровнехонько через год.
Все дело в климате, очень быстро разобрался Мазур. В краях похолоднее им пришлось бы работать на совесть - или быстренько вымереть. Здесь же можно было с грехом пополам прожить, свалив работу на женщин. Овощи кое-как произрастали, куры неслись худо-бедно, а порой староста чуть ли не пинками отправлял кого-нибудь порыбачить или договаривался с местным лесным надсмотрщиком, чтобы тот подстрелил дикого буйвола. Лентяи кое-как существовали.
Была, правда, парочка завзятых охотников, пропадавших в лесу, но основная масса мужского народонаселения, хоть и принюхивалась завистливо с наплывавшим от их хижин ароматам мясного варева, сама не выражала ни малейшего желания добывать дичину и вообще зарабатывать хлеб свой в поте лица. Точно так же и рыбачить постоянно плавали человек пять. Вместе с охотниками это и было, учено выражаясь, пассионарное ядро общества - но общество могло преспокойно прозябать и без такового...
Самое страшное, что такая жизнь всерьез засасывала. Мазур всерьез собирался то выбраться на охоту с курчавым красавцем Пенгавой, то выйти на рыбалку - но всякий раз в последний момент становилось лень таскаться по жаре или болтаться на волнах. В голову лезли назойливые мысли - да полежи ты, побездельничай, когда еще будет такой отпуск? - и Мазур, вяло ругая себя, оставался валяться в тенечке, благо молодая супруга заботливо приносила прямо под пальму то груду местных фруктов, то сушеное мясо из запасов тестя.
Словом, сущий рай. Он начинал втихомолку ненавидеть самого себя, но что тут прикажете предпринять? Из тестева японского транзистора никак невозможно было собрать рацию, чтобы связаться с невероятно далеким Главным штабом, такие фокусы удаются только в дешевых романах. Ни малейшей оказии, с которой можно было улизнуть на Большую землю, не объявлялось на горизонте. Первые дни он еще надеялся, что хитрющий староста соврал и "Нептун" вот-вот появится возле острова, разыскивая Мазура, - но так и не дождался.
Вообще-то, эту вероятность никак нельзя было списывать со счетов - что хозяйственный староста, озабоченный поисками подходящего зятя, попросту врал, как сивый мерин, и "Нептун" вовсе не погиб. Но даже если и так - а Мазур яростно хотел в это верить, - его определенно посчитали погибшим, в чем их трудно винить... Он и сам на их месте мог так решить, окажись кто-то за бортом посреди того катаклизма...
Нечего предпринять. Нечего, и все тут. Разве что сойти с ума, отобрать у Пенгавы его старенький карабин и под дулом заставить кого-нибудь из лентяев отвезти его на Лабанабуджо, где добровольно сдаться в полицию...
Но это уже было бы форменным безумием. Даже если "Нептун" уцелел, чересчур рискованно объявлять себя смытым за борт во время шторма суперкарго. А если староста все же не соврал и местные спецслужбы в самом деле заинтересовались гибелью судна... Быть может, на берег выбросило нечто неподобающее, моментально заставившее полицаев сделать стойку... На судне таких вещей хватало, они покоились в надежных тайниках, но разбушевавшееся море способно черт-те что сотворить и с судном, и с тайниками на нем...
Нет. Оставалось ждать у моря погоды. Кое-какие зыбкие надежды он возлагал на предстоящее плавание, о коем по секрету сообщил староста. Как Мазур и предполагал с самого начала, любезный тестюшка оказался далеко не так прост и уж никак не безгрешен. Его подданные, как выяснилось, время от времени добывали жемчуг у соседнего острова - и, судя по виляющему взгляду тестя, эта негоция определенно входила в некое противоречие с местным законодательством. Как бы там ни было, старосте требовался надсмотрщик.
На первый взгляд, это был шанс. Но на второй, увы... Даже если удастся принудить экипаж утлой лодчонки везти его в Катан-Панданг, где гарантия, что его именно туда и доставят, а не сдадут полиции где-нибудь поближе? Не отправляться же в побег в одиночку? Лодку украсть нетрудно, это даже не будет кражей - попросту прокрадись на берег ночью, столкни в воду любую скорлупку, подними парус и плыви, что твой Колумб и Магеллан в одном лице. Вот только куда? Ни единой карты в деревне не имелось. О навигационных приборах нечего и мечтать. Он способен был на многое - но, трезво глядя на вещи, вряд ли добрался бы в одиночку до Катан-Панданга на одном из этих челноков. Четыреста километров - не шутка, если у тебя нет даже паршивенького компаса вроде тех игрушек, что вделывают в ремешки часов... Это даже не плаванье Бомбара, это гораздо хуже...
Словом, тесть мог быть уверен, что долгожданный зятек никуда от него не денется... Знал, что делал, хрен старый.
Нет, но были в этом и свои приятные стороны... Мазур видел отсюда, как прошла возле хижины его молодая женушка - луч света в темном царстве.
За эти дни он сделал еще одно немаловажное наблюдение: жизнь по стандартам и обычаям каменного века вовсе еще не означает, что здешние женщины скучны в постели. Где там... Женушка ему досталась изобретательная и проказливая, мечта мужика.
Иногда он лениво казнил себя, вспоминая законную супругу. На свой лад он до сих пор любил Анечку, но очень уж давно и откровенно у них не клеилось слишком многое. История, старая, как мир: тебя почасту и долгонько не бывает дома, а молодая жена по самой своей женской природе жаждет постоянного присутствия в семейном гнездышке крепкого мужского плеча. Она умная, она все понимает, но известные женские инстинкты берут верх, и ситуация очень уж часто стала взрываться скандальчиками - пока мелкими. Хорошо еще, никого у нее в отсутствие Мазура не было, уж в этом-то он был уверен, - но сей факт не снимает проблемы...
Здесь, в благостной первобытности, все было наоборот. Молодой женушке просто-напросто и в голову не приходило, что она тоже неповторимая личность и у нее есть внутренний мир. Как всякая здешняя баба - пусть неглупая, толковая, с характером, - она с молоком матери всосала свод нехитрых правил: да будет жена покорной тенью мужа своего, да будет муж владыкою... Нет, конечно, и здесь случались семейные перебранки за вздернутыми циновками, а то и налево бабенки шмыгали, но неких основ это никак не потрясало. Жена оставалась тенью - в ситуациях, когда самая покорная русская баба давным-давно изломала бы об благоверного третье коромысло.
Так что были в здешней жизни чертовски притягательные стороны, ох, были! Как ни скучно валяться под пальмой, свалив абсолютно все заботы на женские плечи, но к этому начинаешь привыкать. И плохо верится уже, что где-то далеко есть асфальт, самолеты и телевизоры, что жена может преспокойно послать тебя в магазин за каким-нибудь пустяком, и ты пойдешь, как миленький, что где-то стоят холода, стреляют пулеметы и крадутся шпионы. "Ну да, да! - мысленно возопил Мазур. - Я все прекрасно помню про долг и задание, но что ж делать-то? Не биться же головой о пальму? Шишку набьешь, и только. Нет ни единого шанса, которым можно воспользоваться, ни е-ди-но-го!"
Раненая совесть кисло ухмылялась, головой крутила, но все же вынуждена была признать его правоту... Нечего предпринять, хоть ты тресни...
Вот она, оказия, кстати, - проходившая примерно в полумиле от острова двухмачтовая шхуна с тремя носовыми парусами. Отличная вещь шхуна для того, кто понимает толк, - быстроходная и легкая в управлении, не зря пираты и контрабандисты ее пользуют которую сотню лет, требует минимума экипажа, потому что не нужно взбираться на мачты, чтобы убрать паруса, их просто-напросто опускают на палубу. Пожалуй, на таком корабле есть и компас, и секстан, а то и морские карты... Но как ты до нее доберешься? Нахально взять лодку - благо тесть отправился куда-то в соседние подвластные деревни - и плыть вслед? Мало ли кто там, на шхуне...
К нему приближалась молодая жена, грациозная и стройная, и мысли Мазура поневоле легли на другой курс - глядя на эти пухлые губки, хорошо помнилось, что они способны вытворять с его мужским достоинством, аж зубы сводит...
Лейла заботливо поставила с ним рядом тестев транзистор, травяную плетенку с плодами лонтары, потом, сопроводив это лукавым взглядом, примостила рядом нечто завернутое в кусок полинялого ситца, пояснив:
- Я держала в ручье, в холодной воде... Мазур благосклонно кивнул - по здешним меркам это и так было нешуточное поощрение, способное привести в восторг каждую жену. Подумав, спросил:
- А не прогуляться ли нам в лес, моя очаровательная жена?
- Не получится, - сказала Лейла с явным сожалением. - Вон отец плывет, он говорил, что у вас с ним будут дела...
- Что, он там? - спросил Мазур, проследив за направлением ее взгляда, она смотрела аккурат на шхуну.
- Ага. Это темный человек Джонни, значит, вы будете обсуждать серьезные дела... Я пойду приготовлю угощение, отец велел...
И упорхнула, прелестница Мазур какое-то время думал над характеристикой, данной его супругой этому неизвестному Джонни. На пиджине, собственно, это звучало не "темный", а скорее уж "небелый парень-человек, но не отсюда, а из-других-мест".
Так и не уловив, в чем тут секрет, развернул ситец, откупорил бутылку давешней отравы и сделал приличный глоток. Этой пальмовой водкой приторговывал китаец, дрянь была редкостная, но за неимением гербовой...
Хорошо устроились здешние мусульмане, подумал Мазур, сделав еще глоток и завинтив пробку. Старикашка Хазинг, здешний мулла, четыре дня назад свершивший над Мазуром и Лейлой какой-то обряд (такое впечатление, наполовину его собственного изобретения), Корана уж точно не в состоянии был читать, Мазур в этом уверился, видя, как духовный пастырь что-то очень уж быстро переворачивает страницы в полном несоответствии с бормотаньем, долженствующим изображать вдумчивое чтение вслух. Однако кто-то его определенно просветил, что Коран запрещает крепкие напитки, полученные из забродившего винограда. Вот только водка, в том числе и пальмовая, не имела ни малейшего отношения к винограду, которого здесь не произрастало отроду... Так что и староста частенько прикладывался к бутылочке, и сам Хазинг, лениво порывавшийся все-таки сделать Мазура истинным мусульманином, но из-за здешней неистребимой привычки к безделью так никогда и не доводивший даже до середины свои проповеди.
Поразмыслив, он позволил себе третий глоток и принялся за лонтару. Он уже наловчился обращаться с этим фруктом: вскрывается твердая скорлупа, в мякоть втыкается расщепленная палочка, несколько раз ее крутанув, получаешь пенистую массу, по вкусу похожую на кисленькое абрикосовое варенье. Довольно вкусно, а как закуска к пальмовой водке - вообще выше всяких похвал...
Выдвинув антеннку и включив приемник, он лениво наблюдал за шхуной точно, она держала курс прямиком на бухточку, намереваясь там пристать. А вот только попутный ветер мешал как раз косым парусам - тем, из-за которых и ценится шхуна, - а потому тамошние матросики сноровисто опустили паруса на обеих мачтах, убрали стаксель и кливер, шли на одном бом-кливере. Но все равно это должно было занять немало времени, а...
Он прислушался. В череду произносимых приятным женским голоском мяукающих слов явственно вплелось:
- ... пай ма килари маси Леонить Прешшь-нефф...
"Вот она, истинная популярность нашего уважаемого Генерального секретаря, - подумал Мазур, ради торжественности момента лежа по стойке "смирно". - Даже в этих экзотических местах, даже на этом тарабарском наречии помянут... Неужели и местные откликаются на очередные мирные инициативы Советского Союза или комментируют новый гениальный труд генсека? Не дай бог, это они "Малую землю" декламируют..."
Лениво повернув колесико, он наткнулся на новый вариант фамилии пятизвездочного вождя:
- Леванить Брежьнов... Каи раттачайти мортаса...
Мазур вертел ручку настройки, все более изумляясь: как с цепи сорвались, честное слово! Леванити Прешнефф, Леванить, Леонить, ну, слава богу, кто-то почти без ошибок выговорил "Брешшнев"... Вроде не намечалось у нас очередного партийного съезда...
Охваченный смутным предчувствием, он Переключился на длинные волны. И почти сразу же поймал твердый немецкий говор: