Понадобилось еще много времени, чтобы опустела Большая арена. Зрители разошлись по кабакам и кантонам праздновать выигрыш или заливать горечь поражения. Кто-то отправился в ущелье собирать обломки болида Себульбы – на сувениры. Сам Себульба явился, хромая на правую лапу, буркнул что-то в адрес Анакина и ушел, его больше никто не видел. Машины, или то, что от них осталось, растащили по боксам. Завтра ими займутся механики. Гонщики подошли поздравить нового чемпиона, обсудили между собой, негласно приняв и его в свое общество, подробности гонки, помянули недобрым словом Себульбу, пожалели о Хаббе Кии и разошлись. Анакин решил не спешить. В голове у него еще ревели моторы, а стоило закрыть глаза, как назад уносилась пустыня, ущелье и скалы, размазываясь в желто-бурые полосы.
Как хорошо, что болид практически не поврежден. Нужно лишь подправить стабилизаторы, заглушку и перебрать левый двигатель. Ну, и обновить краску. Но это – потом.
Он поднял голову и улыбнулся Куай-Гону. Видишь, все получилось, хотел сказать он. Теперь у тебя все будет в порядке. Обещаю. Но оказалось, что язык едва поворачивается, так он устал. Рыцарь опустился рядом с ним на колени. Анакину нравилось, когда тот так делает, потому что тогда их лица оказывались на одном уровне: общаться было очень удобно. А если его сейчас еще и обнимут, он вообще окажется наверху блаженства. Мама, например, обнимает совсем не так, с мамой он – будто младенец, а Куай-Гон просто кладет свои тяжелые сильные руки на плечи, словно равному.
– Досталось тебе сегодня, – негромко сказал джедай, и мальчишка зажмурился от удовольствия, как детеныш маркота, почувствовав на плечах знакомую тяжесть. – Но ты все сделал как; надо.
Он стер с лица Анакина грязь. И опять, подумал мальчишка. Если бы это сделала мама, он почувствовал бы себя редкостно глупо и попытался сбежать, он же не маленький, в конце-то концов!
– Ну вот, – заметил Куай-Гон. – Совсем как новый. Можно идти к нашим женщинам.
И пригладил Анакину растрепанную шевелюру. Перед тем как отправиться к женщинам, пришлось сменить повязку на руке, а пока они этим занимались женщины сами пришли к ним. И тут уж не удалось избежать ни объятий, ни поцелуев. На радостях часть их досталась Куай-Гону. Тот мужественно перенес женский восторг, так что Анакин тоже решил потерпеть, только изредка морщил облупленный веснушчатый нос.
– Мы обязаны тебе, Ани, – улыбнулась ему Падме, и это была самая замечательная вещь, которая случилась за сегодняшнее утро.
Мама в очередной раз чмокнула его в щеку.
– Ма-ам!
– Ты замечательный, Ани, – сказала она. – Ты вернул надежду тем, кто отчаялся. Я очень тобой горжусь.
И снова чмокнула. Анакин сморщил нос.
Ну, ма-ам…