— Нету больше пива. Кончилося!
С Пашей Николай расстался на перекрестке. Паша торопился домой, чтобы собрать сумку и «побыть перед отъездом со стариками». Договорились, что часа в два, перед выходом, он позвонит, чтобы Николай мог проводить его до автобусной остановки.
В хлебном магазине, куда он зашел по дороге домой, Санин встретил Дору Никоновну. Она работала на почте и частенько выручала его «до получки».
— Зайди‑ка сегодня на почту, Колюшка. Там тебе посылка из Новгорода пришла. Небось опять мамка чего‑нибудь вкусненького прислала.
Поставив посылку на кухонный стол, Санин вернулся в прихожую, разделся. После ходьбы в тяжелых ботинках шлепанцы показались непривычно легкими.
Соленая рыба давала себя знать: хотелось пить. Подойдя к раковине, чтобы набрать в кружку воды, Николай вдруг заметил на деревянной решетке осколки стакана. Удивленно хмыкнув, медленно выпил холдной, пахнущей железом воды. Пока Санин пил, в памяти его всплыли и ночные звонки, и разбитый в темноте стакан, и короткие обрывки сегодняшних событий.
Осколки, телефонные звонки, чешское пиво, посылка из дома еще никак не связывались воедино, но было во всем этом что‑то такое, над чем стоило подумать. А для того, чтобы можно было хорошо поду
мать, следовало сварить кофе покрепче, сесть в любимое кресло и закурить сигарету.
«Посылка пусть постоит пока, — решил Николай, — сначала кофе».
Жужжа кофемолкой, он ходил по кухне. Думать в полную силу было еще рано, но и упускать зародившуюся догадку ему не хотелось. Как когда‑то в детстве, при запуске воздушного змея, приходилось то отпускать, то натягивать нить, Николай теперь то оставлял мысль о возникшем у него подозрении, то вновь возвращался к ней.
«Осколки… звонки… Мировая баня с клюквенным морсом… Стоп!..»
Размолотый кофе, кусочек сахара — кофеварка заливается холодной водой и водружается на плиту.
«Осколки… Звонки… Геша со своей пятеркой… Стоп!»
Санин снял закипающее варево, добавив в него столовую ложку холодной воды, чтобы осадить плавающие кофейные крупинки и налил себе маленькую чашечку. Потом придвинул «животное» — панцирь черепахи, служивший пепельницей еще со студенческих времен, закурил. И только запив первую затяжку глотком ароматнейшего напитка, Николай разрешил себе думать в полную силу.
«Так, хорошо, — подвел он некоторый итог, нали- вая очередную чашечку, — что мы имеем с одной стороны? Этакий овеянный тайной ночной звонок и весьма сомнительное предупреждение о моем «Звездном Дне». Черт, как же я у Пашки‑то забыл спросить, его это работа или нет?.. Да его, кому здесь еще такое в голову взбредет? Кстати, третий час уже, а он не звонит, поганец…
Ну, хорошо, все это с одной стороны. С другой: «Мастер и Маргарита» на неделю — факт необычный, но вполне реальный. Дальше. Баня: народу никого, отличный пар — случай редкий, но ничего сверхъестественного… Теперь пивбар. Ну чешское пиво — редкость, конечно, но что из того? Взяли без очереди? Тоже не впервой. Красная рыба. Да, хороша была
рыбка… Тоже случайность? Черт его знает. Что там у нас еще? Ага, Геша. Ну, это, пожалуй, самое невероятное. Наука здесь бессильна. Тоже на случай спишем.
Так, потом мне не хотелось тратить эту пятерку. Не хотелось же, верно? Не хотелось. И тут пиво кончается. Тоже совпадение? Не многовато ли для одного дня?
Да, еЩе ведь посылка. Мог получить вчера, мог завтра, ан нет, получите, Николай Васильевич, именно сегодня.
Надо все‑таки с Пашкой поговорить, пока не уехал. Что же он не звонит‑то, а? Как в воду канул.
Ладно, сам позвоню.»
Санин отставил кофе, подошел к телефону и, лишь сняв трубку, заметил, что аппарат отключен.
— Елки — палки! — хлопнул он себя по лбу. — Ведь сам же вчера отключил. Забыл, крокодилина!
Услышав гудок, Николай быстро набрал Пашин номер.
— Алло, Анна Ивановна? Здравствуйте, это Коля Санин говорит, Паша дома?.. Уехал?.. Когда?.. Минут сорок назад?.. Тьфу ты… Да у меня телефон отключен был, а я сижу, жду… Значит уехал… Ну, ладно, извините. До свиданья…
В кухне Санин вооружился большущим ножом и подошел к посылке.
«Значит так, — загадал он, — если этот день действительно какой‑то особенный, тогда в посылке должно быть все самое — самое.»
Отправляя посылки, матушка всегда старалась его чем‑нибудь побаловать. Но сегодня она превзошла все ожидания Николая.
Санин разбирал посылку и удивление его было тем спокойным, легким удивлением, которое вызывается у человека не столько случившимся фактом или явлением, сколько сознанием того, что все получилось именно так, как он и предполагал.
— Кофе в зернах, — сказал он вслух, — «арабика». Вот, елки — палки, знал бы — свеженького заварил бы. Дальше, что у нас там, сгущенка? Сварим… Сухая
колбаса — недурно; брусничный джем; икра черная, м — м-м — х, чай индийский, так, так… стадом в четыре слона; тушенка говяжья… три банки; рижский бальзам, н — да… А это что? Конфеты? «Птичье молоко»?! Ну, правильно, только птичьего молока и не хватало. Теперь все встало на свои места. В общем, еще один шар в пользу Звездного Дня. Цхе…»
Санин заглянул на дно ящика и достал тетрадный лист в линейку, исписанный мелким, с детства знакомым почерком. Дважды перечитал письмо и, грустно вздохнув, положил его на стол.
Всякий раз, когда он читал письма от мамы, такие родные и нежные, в груди его что‑то сжималось и Николай чувствовал себя совсем маленьким. В такие минуты ему хотелось обнять маму, прижаться к ней и долго — долго говорить ей какие — нибуд теплые, ласковые слова, которые так быстро находят дети и, которых они, вырастая, почему‑то начинают стесняться.
До междугородной он дозвонился с первого захода. Заказ на Новгород приняли сразу, чему Санин вяло удивился, и обещали соединить в течение часа.
Съев пару бутербродов с икрой, Николай решил вскипятить чайник, после чего вскрыл банку тушенки и стал есть прямо с ножа. За этим занятием его и застал телефонный звонок. Николай бросился к аппарату. В спешке зацепил дверной косяк, взвыл, но, морщась от боли, схватил трубку.
— Да, да, алло! — крикнул он.
— Ой, а куда я попала? — поинтересовалась у него какая‑то гражданка. Это была явно не междугородная.
— А куда вас послали? — зло спросил Санин, потирая ушибленную руку.
На другом конце ойкнули и повесили трубку.
Когда он поговорил с Новгородом, на улице совсем стемнело. Николай включил свет. Доел тушенку, запил холодным кофе.
Тикали ходики. Было без четверти пять.
Покончив с едой, Санин перебрался в комнату.
Некоторое время он стоял, задумчиво разглядывая свое жилище. Санин жил в «мире книг»: ими были забиты шкаф и стеллаж, книги теснили посуду в серванте, они лежали на столе, на стульях и даже на телевизоре. На полу стопками лежали газеты. В самых неожиданных местах виднелись забытые чашечки из‑под кофе, на узеньком подоконнике одиноко стоял стакан с присохшими ко дну чаинками. Картину удачно дополняла так и не застеленная тахта.
Сверху, со стены, на все это неодобрительно смотрело остановившимся взглядом чучело совы.
— Так, ну хорошо, — обратился Санин к сове, — пусть все, что сегодня было — сплошные случайности. Но, допустим, этот мой день, действительно Звездный. Что тогда?
Сова молчала.
«Что тогда, что тогда?» — передразнил себя Николай. — Дана возможность — делай имя, совершай подвиг, памятник себе нерукотворный воздвигай, чтоб потом всю жизнь день этот помнить и благодарным потомкам рассказывать как дело было…
Какое, к лешему, имя? Кто я такой? Коля Санин — радиохимик? «Радиохимик»… Последний раз я был радиохимиком пять лет назад, когда университет закончил. А теперь защитник растений — занесло. Тли, жуки и листоблошки, отчеты и прогнозы. Здесь бы и техникума за глаза хватило, если работать по специальности. Зато квартира и оклад полторы сотни чистыми.
А кое‑кто из однокурсников уже защитился, лабораториями заведуют, сами науку двигают, а тебе двадцать семь и пока без просвета, — не унимался внутренний голос.