— Мелочи, — пожал плечами товарищ. — Симулировать можно что угодно. Давление, температуру, воспаление аппендикса. Даже весьма опытный врач не всегда разберется.
— Аппендикса не надо, — сказал Бова. — Давай о давлении.
Через полчаса Григор был уже в аптеке, купил необходимые препараты и шприц. Из телефонной будки позвонил шефу, кратко информировал о своем плане лечь в биотрон, попросил связаться с больницей, замолвить словечко.
— Ого! — отозвался одобрительно шеф. — Сразу в атаку? Молодец. Только смотри — не навреди себе. А то ты такой!
— Какой?
— Неуравновешенный. Заводной. А к Сенченко позвоню. Отправляйся. Тебя примут.
Бова заскочил домой, прокипятил шприц, ввел препарат в бедро. Предупредил бабусю, что уезжает на несколько дней. Выйдя на улицу, поймал такси.
В регистратуре уже ждали. Молоденькая русоволосая девушка отвела его в кабинет врача, посадила на топчан, покрытый клеенкой.
— Подождите здесь. Сейчас придет дежурная сестра, она вас примет.
— А кто дежурит? — равнодушно спросил Григор, держась за голову, как заправский больной.
— Куренная Галина. Разве вам не все равно?
— Все равно, — согласился Григор, хоть у самого сердце застучало.
Девушка вышла. Парень ощутил; как горячая волна хлынула в голову, раскаленный обруч внезапной боли опустился на затылок. Вот оно — начинается! Это действительно не шутки! Интересно, стоило ли начинать эту игру? А вдруг давно уже нет — этого Куренного, а ему приходится такими странными и опасными способами гоняться за химерой.
Дверь отворилась, в кабинет зашла сестра. Пересиливая боль, парень поднял лицо и остолбенел от неожиданности. Подхватился с места. Сестра, не обращая на него внимания, направилась к столу. Открыла толстый журнал.
— Сядьте, почему вы встали? — тихо молвила она.
Григор смотрел на нее и молчал. Как он сможет спрашивать у нее об отце? У такой королевны? Удивительное создание. Словно незримый знак на ее челе — знак скорби и красоты. Лицо худощавое, бронзовое: черные, с синим отливом волосы, а под бровями, похожими на крылья орла, готового к полету, — прозрачно-лазоревые глаза, словно небесные самоцветы. Под белым халатом угадывается гибкое тело, как у лесной серны. Он забыл обо всем, не знал, что говорить. Сестра о чем-то спросила. Григор не ответил, кровь стучала молотом в уши.
— Вы что — онемели? — спросила она и отвернулась.
Теперь Бова видел ее профиль — заостренный, какой-то сосредоточенно-злой.
Казалось, что в ее глазах мерцали, переливались искорки гнева. Неужели она всегда такая? Почему?
— Фамилия?
— Бова, — ответил парень. — Григор Бова.
Она взглянула на открытое крутолобое лицо, впервые улыбнулась. Григору показалось, что льдинки в ее глазах растаяли, резкая морщинка возле уст исчезла.
— Бова, — повторила она, записывая. — Странная фамилия. Будто в сказке.
Бова-королевич…
— А может быть, мы и живем в сказке? — прошептал Григор, пересиливая боль и любуясь девушкой.
— Слишком суровая сказка, — снова нахмурилась она. — Безжалостная…
— Сказки бывают жестокие, — возразил Бова. — Героев убивают, предают…
— Но в сказке непременно есть живая вода, — насмешливо ответила она. — Героев воскрешают. В жизни так не бывает.
Григор промолчал. Не хотел касаться какой-то тайной струны, которая (он это ощутил остро) натянута в ее душе предельно. Еще одно усилие — и разрыв!
— Профессия?
— Юрист, — неохотно ответил Григор.
— Такой молодой прокурор — и уже гипертония? — удивилась Галя. — Тогда вам нельзя работать в юстиции. Слишком тонкая организация для таких дел…
— Почему непременно прокурор? — пожал плечами Бова. — Юриспруденция — необъятное поле. Это — космическая наука.
— Вот как? — молвила она. — Что-то не замечала такого за нею. Ковыряется в грязи людской…
— Дети тоже играют в пыли. А затем строят дворцы и сеют цветы…
— И возводят темницы, и пушки отливают, — подхватила Галя. — И начинают войны, жгут сады, дворцы, храмы…
— Правда ваша, — вздохнул Григор. — Но нельзя и перегибать палку. В мире больше прекрасного.
— Как кому, — горько молвила девушка, записывая что-то в журнал. — Это зависит от того места, на котором человек стоит. Или от чувства черного юмора. Помните известную народную усмешку… «Цыган, твоего отца повесили!» — «О, пошли наши вверх!» А впрочем, что это мы начали с вами философствовать? Раздевайтесь, измерим давление. А затем — в палату.
— Мне бы хотелось поговорить с вами по-дружески, — сказал Григор, снимая рубашку. — Вот как выйду из больницы, встретимся и тогда…
— Вы считаете, что мы встретимся? — удивилась Галя.
— А вы думаете, что… нет? — тревожно спросил парень.
Галя промолчала, готовя прибор для измерения давления.
— Почему вы… не отвечаете?
— А зачем… встречаться? — наконец отозвалась она.
— Не могу сразу сказать, — тихо ответил Григор. — Не хочу банальных слов. Очень хочется увидеть вас… много, много раз…
Лицо девушки вспыхнуло, загорелись самоцветы очей. Она остро взглянула на парня, обожгла, снова отвела глаза.
— Если вы хотите…
— Очень.
— Тогда я подумаю.