— Какой быстрый! — засмеялась она. — Вы теперь больной.
— Не больной! — возразил он энергично. — Не знаю, поможет ли мне биотрон профессора, а вы…
— Не надо, — попросила она. — Не надо так…
— Как?
— Тривиально. Как у всех. Пусть будет молчание. Еще есть время. Подумайте. Если не передумаете — встретимся…
Григор старательно побрился, надел серый спортивный костюм. Выглянул в окно — на небе кучились белые облака, воздух был душный и влажный. Подумав, Григор решил захватить плащ.
Баба Мокрина пригласила парня к завтраку. Он вошел в кухню сияющий, веселый. Дед Микита одобрительно взглянул из-под бровей.
— Теперь другой табак! На человека похож. А то — словно забулдыга, оборванец. Не иначе как на свидание собрался. Правду говорю?
— Э, такое скажете! — махнул рукою Григор.
— Не твое дело, — вмешалась баба Мокрина. — Хлопец самостоятельный, что хочет, то и делает.
— «Самостоятельный»! — скептически сказал дед. — Пока сам. А набросит сеть какая-нибудь девка размалеванная, расфуфыренная — где эта хваленая самостоятельность денется! Будет танцевать под ее дудку!
— Ты много танцевал?
— Было, было! — вздохнул дед, уткнув нос в неизменную газету — Отплясывал, как медведь на цепи. У вас, женщин, колдовская сила!
— Пока молодые, — засмеялся Григор, отхлебывая чай из стакана.
— Ясное дело, — согласился дед. — Вот я: уже одна нога в гробу, а как увижу ясные глазки и все другое… где и сила берется! Будто живчик какой-то пробуждается в тебе…
— Молчал бы уж! — сердито рявкнула баба. — Еще тебе, седому дураку, о живчиках болтать? Постыдился бы Григора!
— А чего стыдиться? — удивился дед. — Дело житейское. Я ее хвалю, а она гневается. Ну и пошутить нельзя!
— Меры не ведаешь, старый греховодник!
— А где она — эта мера? Смотри, Григор, как полюбится фифа намалеванная, то лучше и не приводи к нам, не пущу на порог — Не слушай, Григорчик, успокоила баба, — лишь бы по сердцу, а размалеванная иль нет, дело десятое. Умыться всегда можно, а вот если нутро нечистое — тогда уж не отмоешь!
Так со смехом и шутками выбрался парень из дому. Бросился сразу же к ближайшему цветочному магазину. На витрине были какие-то пузатенькие кактусы и чахлая травка. Григор разочарованно направился к Житнему рынку. Там тоже цветов не было. Парень грустно вздохнул: придется идти на свидание без цветов. Жаль!
У входа в здание рынка стоял парнишка с тремя букетиками голубых незабудок.
Григор обрадовался — это именно то, что нужно. Парнишка попросил по десять копеек за букетик. Бова дал ему рубль за все. Трамваем он добрался до улицы Артема. Оттуда направился к областной больнице пешком. Встречные девушки оглядывались, завистливо поглядывали на миниатюрный букет голубых цветов. Григор взглянул на часы. До условленного времени было еще минут сорок. Замедлил шаг.
Шел торжественно, будто прислушивался к неясному волнению в сердце.
Что же случилось? Какое-то диво. Надоедливый официоз, банальное уголовное дело — и вдруг сказка. А может быть, ЭТО лишь его буйное воображение? И ничего нет? Он придет, а ее не будет. А если и будет, то лишь для того, чтобы холодно и равнодушно отчитать его. «Что вам, собственно, нужно?» — «Как же так? Мы ведь условились!» — «Хорошо, условились. Но что вам от меня нужно?» И все. После таких слов можно развернуться на сто восемьдесят градусов и топать домой.
Григор даже остановился, вообразив такое. А что — имеет право так сказать.
Имеет! Ведь он играет недостойный, темный спектакль. Он лжец. Пришел с недостойными намерениями, а потом… влюбился. Но ведь не сказал же ей правду. А если бы сказал? Она бы выгнала да еще плюнула вдогонку Заколдованный круг!
Следует сказать обо всем, но нельзя! Тогда завянет диво, родившееся в сердце.
Завянет так, как эти незабудки, если их не поставить в воду.
Подошел к воротам больницы, остановился под каштаном, поглядывая то на вход, то на часы. В небе загремело. Черные тучи насыщались зловещей синевою. Солнце то выглядывало, брызгая весенней радостью на разомлевшую землю, то снова пряталось за грозные тучи.
Мимо прошли две женщины — молодая и старая. Молодая смотрела под ноги, лицо у нее было сухое и злое; старуха беззвучно плакала, ломая руки у груди.
— Лучше бы ты дома умер, сыночек, — послышались судорожные рыдания. — Боже мой, боже, а я даже не услышала его голоса перед смертью…
— Что уж теперь! — сказала резко молодая женщина. — Не тревожьте людей, дома хватит времени плакать…
За ними выкатился из калитки приземистый полный человек. Его сопровождал высокий худой тип в фетровой шляпе. Он угодливо сгибался над своим толстым спутником.
— Чудесно! Превосходно! Хоть к девочкам, Иосиф Семенович!
— Я тоже так чувствую! Как рукою сняло давление! Нет, что ни говори, а биотрон — чудо!
Григор уже не слыхал, что они болтали дальше, — из ворот вышла Галя. Она оглянулась, увидела парня. Улыбнулась. И все страхи растаяли. На сердце стало просто, ясно. Они шли, приближались, будто два звука в мелодии, чтобы создать единый аккорд. Она была какая-то неуловимо мелодичная. Странно! Все как у многих девушек — коротенькая темная юбочка, шерстяная кофточка, сиреневый плащ, туфли на высоком каблучке, — но почему все это так гармонично в ней сочетается? И черные, распущенные по плечам волосы похожи на крылья сказочной птицы, и очи — будто улыбка послегрозового неба…
Она поздоровалась. Григор подал ей цветы. Галя взяла букетик, задумчиво взглянула на него.
— Мне еще никто не дарил цветов…
— Не может быть! — удивился Григор.
— Почему… не может быть?
— Не знаю, — растерялся он. — Всем дарят. А тем более… таким, как вы…
Галя вспыхнула, немного помолчала. Вздохнула:
— Быть может, и дарили… но я бы не приняла.
— Почему?
— Ведь это очень важно… принять цветы.
— А от меня вы приняли…
— Приняла.
— Незабудки, — тихо сказал Григор.
— Незабудки, — повторила она.