— Ты и верблюда едал? — поразился Вырвикорень.
— Ты спроси лучше, кого я не едал! — гордо ответил Кравчина. — Моржа ел, тюленя, акулу, каракатицу, гадюку…
— Гадюку?! — ужаснулся Капшук.
— Именно! Вкуснятина невероятная, братцы вы мои! Огрубишь голову, раздербанишь змею пополам, посыплешь сольцой, заворачиваешь в лавровый лист, затем в капустный лист, после этого — в ямку, где только что прогорел костер. Забросать горящим углем, а позже… Стой! Приехали!
Мы остановились на опушке над Псёлом. Внизу плескались спокойные воды реки, вокруг шумел лес. Между зелеными кронами сосен праздничными нарядами выделялись березы, осины, дубы; на землю падали золотые, червонные, оранжевые листья, ткали под ногами цветистый ковер. Пахло мхом и грибами.
Ребята разобрали оружие, с возгласами вывалились из машины. Кравчина командовал.
— Вы с криками и песнями идите вот так! — давал он указания. — Цепочкой, цепочкой! Да перекликайтесь, чтобы разрыва не было! А я объеду вокруг, перехвачу вас. Буду ждать около Чертовой Вербы. Знаете Чертову Вербу? Там всегда кабаны бродят!
— Знаем! — весело орали охотники, вымахивая ружьями. — Давай шуруй!
Кравчина рванул на машине дальше, а мы двинулись между деревьями, как он и приказал, выкрикивая кто как умел. По правую руку от меня шел Капшук, иногда я видел его фигуру между темными стволами дубов. По левую руку — Гутя. Затем я опустился в глубокую долинку, а когда выбрался, уже никого не видел. Вероятно, ребята обогнали меня.
Я покричал, покричал, поаукал, но никто не отозвался. Где-то далеко эхом катился шум машины. Я замолчал. Стало печально, одиноко. Зачем было ехать в лес на ночь глядя? Мало Кравчине полкабана домашнего, захотелось еще в Петровку снега! Вот что с людьми делает алкоголь! И вкусная штука, а все же — вреднейшая! Если бы ученые поработали над водярой, усовершенствовали. Чтоб и весело было, как выпьешь, и на здоровье не отражалось! Вот это достижение! Я бы для такого дела академию открыл, не пожалел бы денег, сотни ученых посадил за работу!
Так размышляя, я еще немного прошел, затем решил отдохнуть. Ну его к лешему, кабана! Найдем его иль нет, а умаешься до чертиков! Кому охота — пусть бегает! А я — посижу.
Оседлав огромный дубовый пень, я оперся на ружье я задумался. Клонило в сон.
Каюсь, всегда любил в свободную минутку пойти в лесок, полежать вверх лицом под небом, подремать. Убаюкивает природа.
Хоть я и был под хмельком, но все же на землю не лег. Иначе каюк, если ляжешь на сырую землю осенью. Парализует руки-ноги, это точно. Поэтому я решил секундочку вздремнуть сидя, а затем поковылять к Чертовой Вербе.
Мою дрему разогнали тихие звуки. Зашуршали сухие ветки, кто-то остановился возле меня, положил руку на плечо.
— А? Что? — кинулся я со сна. — Это ты, Кравчина?
— Это я, сынок, — послышался тихий ответ.
Я протер глаза, взглянув перед собою. Подскочил как ужаленный. Возле меня стоял живой отец, которого я видел только на фотографии. В гражданскую он был партизаном и погиб в бою с немцами.
Я сразу узнал его. Та же папаха, что и на карточке, жупан, только сабли нет.
Длинные казацкие усы, черные бархатные брови, острый орлиный взгляд. Во рту у меня пересохло. Начал снова и снова протирать глаза.
— Напрасно стараешься, — усмехнулся он. — Я не призрак.
— А как же ты?.. — пробормотал я.
— Что?
— Откуда? Почему тут?
— Я за тобою…
— Как… за мною?
— Все уже собрались. Ждем тебя…
— Кто собрался? — ужаснулся я.
— Родня. Кто же еще? Пойдем.
Он двинулся в лесную чащу. Я несмело шагал рядом. Яростно щипал себя за руки, за уши. Но фигура отца не исчезала, я слышал его дыхание, видел широкую спину, высокую смушковую шапку.
— Тату!
— Что? — не оборачиваясь, отозвался он.
— А как же…
— Что?
— Ты же умер…
— Ну?
— А теперь — живой?
— Так. ты не рад?
— Что ты? Я рад. Только ведь это неправда?
— Что неправда?
— То, что я тебя вижу?
— А разве не видишь? — удивился отец.
— Вижу… Но ведь это мара?
— Ты уж глазам своим не веришь, — укоризненно покачал головой отец. — До чего ты дожился, сынку?
— Я верю, чего там… Но ведь наука…
— Что?
— Утверждает, что того света нет.
— Того нет, — согласился он. — А этот — есть.
— Какой — этот?