— Что с тобою, Ариман? В полете я трижды пытался связаться по твоему личному коду, а ты молчишь!
— Извини. Не отметил, — буркнул Координатор.
— Почему?
— Задумался. В последнее время со мною это бывает. Оцепенение, равнодушие. Это самое страшное.
— Что именно?
— Равнодушие. Словно незримая паутина. Мозг стынет, нет желания двигаться, мыслить, ощущать.
— Я тоже этого не понимаю, — отозвался Ягу. — Ведь еще недавно Ара была подхвачена потоком психоэнергии… Оттуда…
— Да. Так было, — медленно ответил Ариман, устало проводя ладонью по челу. — Теперь поток истощается.
— Ты догадываешься — почему?
— Они нащупывают пути к суверенности. Неужели не понимаешь? Там Космократоры, там люди Корсара.
— Но ведь они разобщены. Их энергия распылена…
— Аналитический Хроноцентр показал, что они неумолимо идут навстречу друг другу.
Магнит единства действует непрерывно. Это превалирует над любой программой.
Информацию приказа можно постепенно погасить, рассеять, веление любви — никогда!
— Это чудесно! — сказал Ягу, и в его взгляде мелькнул огонек одобрения.
— Что чудесно? — вспыхнул Ариман.
— Нерушимость любви.
— Какой? Для чего? — раздраженно спросил Координатор. — Ты ведаешь, какую беду принесла их «любовь» нашей системе? Они Мятежники и не заслуживают одобрения.
Ягу внимательно смотрел на Аримана, словно впервые видел его. Затем легонько дотронулся до руки.
— Послушай…
— Ну?
— А тебе не надоело?
— Не понимаю, — угрюмо буркнул Ариман.
— Вести эту космическую игру?
— Весьма надоело… обрыдло!
— Почему же…
— Что?
— Продолжаешь?
— Ты знаешь альтернативу?
— Не знаю.
— Ну вот. Не знаю и я. Надо сражаться. Беспощадно Сдвинуты с места космические силы. Мы уже не носители свободы воли, а рабы того действия, причина коего посеяна в предвечности. Быть может, именно эта схватка еще дает потенцию для бытия. И потом…
— Что?
— Я ненавижу…
— Тех?
— Да.
— Ариман! Ненависть никогда не строила. Она — вне Истины. Ты же помнишь основы Хартии…
— Прочь всяческие Хартии! — рявкнул Ариман ожесточенно. — О чем ты болтаешь?
Давно перечеркнуты принципы согласия и гармонии. Мы можем нынче полагаться лишь на силу, мужество, непримиримость. И ненависть, отрицание — самая страшная сила.
Знаю, знаю, что Хартия считает и ненависть — вне Истины. Впрочем, я сомневаюсь и в Истине…
— Как? — ужаснулся Ягу.
Вот так! — едко улыбнулся Ариман. — Ушедшие циклы эволюции Ары подарили нам множество расчудесных определений. Любовь, Истина, Красота, Совершенство. Наши предки, а затем и все мы не задумывались над глубинной сущностью всех этих жупелов. Мы могли говорить о совершенстве души и совершенстве разрушительного прибора, о любви к женщине, ребенку и любви к извращенным привычкам или мизерным вещам, о красоте цветка и красоте хищника. Мы приняли всю эту семантическую чепуху бездумно, как дети принимают сладости, и начали сосать, сосать, пока не стошнило. И все же — жаль выбрасывать. И мы досасываем до конца. Впрочем, придется выплюнуть, ибо нельзя же быть вечно детьми.
— Мне страшно!
— Космоследователю страшно, — насмешливо протянул Ариман. — Ты меня удивляешь.
— Я не слыхал от тебя ничего подобного раньше…
— Так слушай же. Не время играть в этические цацки. Я вызвал тебя не для абстрактных словопрений.
— Говори.
— Час решительных действий. Я вспомнил: Аналитический Хроноцентр предупредил, что они объединятся, и тогда идеи Корсара в том мире станут началом новой ступени миротворения. Они начнут прорывать коллапс…
— Это страшно для нас?
— Ты дитя! Пора тебе глубже задуматься над космогенезисом.