По дороге Элвин увидел только одно произведение, которое привлекло его. Это было нечто, как бы состоящее из потоков света, смутно напоминающее нераскрытый цветок. Медленно вырастающий из небольшого цветового сгустка, он превращался в сложное переплетение спиралей и складок, затем внезапно исчезал, Потом цикл превращений начинался сначала. Элвин проследил за десятком пульсаций, каждый раз они чем-то отличались друг от друга, хотя основная структура оставалась неизменной.
Он знал, почему ему понравилась эта неосязаемая, изменчивая скульптура. Ритм ее движения вызывал ощущение пространства, даже бегства. По этой же причине, скорее всего, она не нравилась многим согражданам Элвина. Он запомнил имя автора и решил связаться с ним при первом же удобном случае.
Все дороги, как движущиеся, так и стационарные, кончались возле парка — зеленого сердца города. Здесь, на круглом пространстве диаметром в три мили, можно было увидеть, какой была Земля до тех пор, пока пустыня не поглотила все, за исключением Диаспара. Сначала шел широкий пояс травы, потом низкие деревья, которые становились все гуще, по мере того как человек входил под их сень. Человек шел вперед по пологому уклону, и когда он наконец выходил из леса, не оставалось даже намека на то, что он в городе, скрытом за завесой деревьев.
Широкий поток с несколькими заливами и заводями, который лежал перед Элвином, назывался просто Река. Никакого другого имени не нужно было. На определенном расстоянии друг от друга были перекинуты мостики, и река текла через парк, совершая полный замкнутый круг. Эта быстро текущая река, воды которой, пробежав шесть миль, вливались сами в себя, не казалась Элвину чем-то необычным. Он бы вообще никогда о ней не задумывался, если бы на одном из отрезков Реке не приходилось течь вверх. Однако в Диаспаре было множество вещей куда более странных.
В одном из заливов плавало человек десять молодых людей, и Элвин остановился понаблюдать за ними. Большинство из них он знал если не по имени, то наглядно. В какую-то минуту он чуть было не соблазнился включиться в их игру. Но тайна, которую он нес в себе, остановила его, и он удовлетворился ролью наблюдателя.
По внешнему облику никак нельзя было отличить друг от друга тех молодых жителей города, которые только в этом году вышли из. Пещеры Творения вместе с Элвином. Разница была только в росте, сложении, а не в каких-либо возрастных изменениях. Просто люди рождались такими. И хотя, как правило, существовала определенная зависимость — чем выше человек, тем он старше, — однако это был ненадежный критерий, поскольку соблюдался только в том случае, когда возраст измерялся столетиями.
Лицо было более надежным показателем. Некоторые из вновь рожденных были выше Элвина, но выражение их лиц носило отпечаток незрелости, удивления тем миром, в котором они очутились. Это сразу отличало их от других. Элвину было странно думать, что глубоко в их умах лежат нетронутые воспоминания о безграничных панорамах прошлых жизней, которые они вскоре вспомнят. Элвин завидовал им, хотя и не был уверен, стоит ли. Существовать впервые — это тот бесценный дар, который никогда не повторится. Как прекрасно наблюдать жизнь в первый раз, как будто ощущать свежесть рассвета. Если бы только существовали другие, похожие на него, с кем бы он мог делиться своими мыслями и чувствами!
Однако физически он был сделан из того же теста, что и эти дети, резвящиеся в воде. Тело человека совсем не изменилось за миллиарды лет со времен возникновения Диаспара, так как его основные параметры были навсегда впрессованы в память города. Конечно же, в сравнении с первоначальной примитивной формой оно стало несколько иным, хотя большинство изменений касалось внутренних органов, что было незаметно для глаза. За свою долгую историю человек перестраивал себя несколько раз в попытке избавиться от всех болезней, которым подвергалась плоть.
Такие ненужные принадлежности, как ногти и зубы, исчезли. Волосы остались только на голове — и ни единого следа на теле. Но что больше всего, пожалуй, поразило бы человека, жившего на Заре Человечества, так это отсутствие пупка. Его необъяснимое отсутствие дало бы огромную пищу для размышлений. И еще древний человек был бы озадачен тем, как с первого взгляда отличить мужчину от женщины. На первых порах можно было предположить, что разницы вообще не существует, что было бы серьезной ошибкой. При определенных обстоятельствах мужественность любого мужчины в Диаспаре не вызывала сомнений. Просто теперь мужские принадлежности были более тщательно и аккуратно упакованы и спрятаны, если в них не было необходимости. Тем самым был значительно исправлен предоставленный природой крайне неэлегантный и очень опасный первоначальный вариант.
Конечно же, человеческое тело больше не утруждало себя воспроизведением, так как это слишком важная область, чтобы ее можно было отдать на произвол случайных сочетаний хромосом. Однако, хотя о зачатии и рождении не осталось даже следа в памяти человека, секс остался. Даже в древнейшие времена только одна сотая часть сексуальной активности была связана с размножением. Исчезновение этого одного процента полностью изменило человеческое общество, а также значение слов “отец” и “мать”. Но влечение осталось. Только теперь удовлетворение этого желания не таило в себе никаких более глубоких целей, чем все остальные удовольствия.
Элвин оставил своих веселых сограждан и пошел в центр парка. Повсюду были едва заметные тропинки, многократно пересекающие аллею, обсаженную низким кустарником, и то там, то здесь ныряющие в неглубокие овраги между громадными, покрытыми лишайниками валунами. Гуляя однажды, он набрел на многогранный аппарат, не больше человеческой головы, который парил среди ветвей дерева. Никто не знал, сколько разновидностей роботов существует в Диаспаре. Они держались в стороне от людей и выполняли свои обязанности так хорошо и незаметно, что было странно повстречаться с каким-либо из них.
Вскоре Элвин ощутил незначительный подъем: он приближался к небольшому холму, расположенному в самом центре парка и, следовательно, в самом центре города. Здесь почти ничто не мешало взгляду, и он хорошо мог видеть вершину холма и здание лаконичной формы, венчающее холм. Чуть-чуть запыхавшись, он достиг цели и с удовольствием остановился отдохнуть возле одной из светло-розовых колонн, оглядываясь на проделанный путь.
Есть такие архитектурные формы, которые никогда не меняются, так как они совершенны. Гробница Ярлана Зея могла быть воздвигнута создателями храмов первых цивилизаций человечества. Хотя они вряд ли бы определили, из какого материала она сооружена. Крыша была прозрачной, открытой небу, а пол единственного помещения покрыт плитами, только на первый взгляд напоминавшими природный камень. С незапамятных времен по этим плитам ходили люди, но ни одного следа не осталось на невероятно твердом материале.
Создатель этого парка — строитель, как говорили некоторые, и самого Диаспара — сидел со слегка опущенными глазами, как будто изучая чертежи, разложенные на коленях. На лице его застыло то странное, ускользающее выражение, которое озадачивало уже многие поколения жителей города. Некоторые приписывали его лишь странной прихоти скульптора, но другим казалось, что Ярлан Зей улыбается чему-то скрытому, какой-то непонятной шутке.
Само здание было загадкой: летописи города не хранили никаких записей о нем. Элвин даже точно не знал, что означает слово “Гробница”. Вероятно, Джесерак мог бы сказать, потому что он очень любит собирать вышедшие из употребления слова и вставлять их в свою речь, вызывая замешательство у слушателей.
С этой удобной возвышенности в центре города Элвин хорошо все видел: перед ним как на ладони простирался парк, вершины деревьев, а дальше — город. Первые здания начинались приблизительно в двух милях и образовывали как бы невысокий пояс вокруг парка. За ними уровень за уровнем шли, поднимаясь вверх, башни и террасы, которые и являлись основной частью города. Миля за милей медленно поднимались они к небу, становясь все более сложными и давящими своей монументальностью. Диаспар, спланированный как целое, был единой могучей машиной. Хотя его внешняя сторона поражала своей сложностью, она только лишь в незначительной мере демонстрировала спрятанные от глаз чудеса техники, без которых все эти громадные здания были бы безжизненным склепом.
Элвин пристально всматривался в границы своего мира. В десяти — двадцати милях отсюда находились внешние бастионы города, но на таком расстоянии в деталях они были не видны. На этих бастионах покоилась крыша неба. За ними уже не было ничего. Ничего, за исключением щемящей пустоты пустыни, в которой человек скоро сходит с ума.
Тогда почему же эта пустота манила его к себе, не привлекая больше никого из тех, кого он знал? Он пристально вглядывался вдаль, поверх разноцветных спиралей и зубчатых башен, окружающих жилье человечества, как будто пытался найти ответ на свой вопрос.
Ответа, однако, он не нашел. Но в этот самый момент, когда его естество жаждало непостижимого, он все решил. Теперь он понял, для чего ему жизнь.
Джесерак оказывал не такую уж большую помощь Элвину, и ему иногда казалось, что наставник просто не склонен к сотрудничеству. Это было не совсем так. В течение долгой карьеры наставника Джесераку не раз задавали подобные вопросы, и он не верил, что даже Уникальный может вызвать у него большое удивление или поставить перед ним проблемы, которые он не сможет решить.
Правда, в поведении Элвина стал проявляться определенный налет эксцентричности, который впоследствии нужно будет откорректировать. Он не влился, как это должно было быть, ни в невероятно сложную общественную жизнь города, ни в фантастические миры своих сверстников. Он не выказывал интереса к возвышенной сфере мысли, хотя в его возрасте это и неудивительно. Более странной была сумбурная любовная сторона его жизни. Очевидно, нельзя было ожидать, что он сможет образовать постоянное партнерство, по крайней мере в течение столетия: кратковременность его связей уже стала хорошо известна. Романы были бурными — пока они продолжались. Но ни один не длился больше нескольких недель. Казалось, Элвин может интересоваться только чем-то одним в каждый конкретный период времени. Иногда он полностью включался в эротические игры своих сверстников или исчезал с избранницей на несколько дней. Но как только настроение проходило, наступали долгие периоды, когда, казалось, его совершенно переставало интересовать то, что было основным занятием его возраста. Это было плохо для него, но еще хуже для его брошенных подруг, уныло бродивших по городу, — им удавалось найти утешение только через очень длительный срок. И, как заметил Джесерак, Алистра пребывала сейчас именно в таком несчастном состоянии.
Не то чтобы Элвин был бессердечным или ни с кем не считался. В любви, как и во всем, он, казалось, искал чего-то, чего Диаспар не мог ему дать.
Ни одна из этих черт не беспокоила Джесерака. От Уникального можно было ожидать подобного поведения. Через определенное время он притрется и будет полностью соответствовать жизни города. Ни один человек — каким бы эксцентричным или выдающимся он ни был — не мог повлиять на огромную инерцию общества, которое практически не изменилось за миллиарды лет. Джесерак не просто верил в стабильность — ничего иного он и представить себе не мог.
— Вопрос, который беспокоит тебя, далеко не нов, — сказал он Элвину, — но ты бы удивился, если бы узнал, сколько людей принимали мир, каков он есть, и никогда не задавались подобными вопросами. Действительно, когда-то человеческая раса занимала неизмеримо большие пространства, чем наш город. Ты уже видел, какой была Земля до того, как пустыня поглотила все и исчезли океаны. Те записи, которые ты так любишь просматривать, — самые ранние из всех. В них единственных отображена Земля, какой она была до вторжения Завоевателей. Не думаю, чтобы многие смотрели эти записи: безграничность, открытые пространства — это то, что мы не переносим.
Но даже Земля — только песчинка в Галактической Империи. И ни один здравомыслящий человек не может представить себе тот кошмар, которым являются расстояния между звездами. На заре истории наши предки пересекали эти пространства, чтобы построить Империю. И они пересекли их в последний раз, когда Завоеватели вышвырнули их на Землю.
Легенда рассказывает, — однако, это только легенда, — что мы заключили договор с Завоевателями. Им была отдана Вселенная, которая была им так нужна, а нам пришлось довольствоваться тем миром, где мы родились.
Мы не нарушили договор и вскоре забыли бесплодные детские мечты, как и ты, Элвин, забудешь свои. Те, кто построил город и спланировал наше общество, были титанами мысли, победителями материи. Они заключили все, в чем только могла нуждаться человеческая раса, в стенах города и позаботились о том, чтобы человек никогда не выходил за его пределы.
Однако физические преграды не самые главные. Возможно, существуют пути, которые ведут за стены города. Хотя я не думаю, чтобы ты ушел очень далеко, даже если бы отыскал их. А если ты и преуспеешь в этом — что хорошего? Когда город перестанет охранять и кормить твое тело, оно не сможет долго выдержать в пустыне.
Джесерак замолчал.
— Но если существует путь, ведущий из города, — медленно начал Элвин, — что может остановить меня?
— Глупый вопрос, — ответил Джесерак. — Я думаю, ты и сам знаешь ответ.
Джесерак был прав, однако, совсем в другом. Элвин знал… скорее, догадывался. Его сверстники подсказали ему ответ своей повседневной жизнью или во время приключений в вымышленном мире саг, которые он разделял с ними. Они никогда не смогут покинуть Диаспар. Единственное, чего Джесерак не мог предположить: запреты, которые руководили всей жизнью города, не действовали на Элвина. Возникла ли его уникальность в результате случайности либо была запланирована древними, Элвин не знал. Но это было ее следствием.
“Скольких же еще подобных Элвину мне придется встретить?” — подумал Джесерак.
В Диаспаре никто никогда не спешил. Это правило даже Элвин редко нарушал. Он обдумывал проблему тщательно в течение нескольких недель и провел много времени в поисках самых ранних записей истории города. Часами лежал он, поддерживаемый невидимыми и неосязаемыми руками антигравитационного поля, пока гипнопроектор передавал прямо в его мозг информацию. Запись кончалась, проектор вспыхивал и исчезал, а Элвин все лежал в прострации, прежде чем вернуться через века к действительности. Он снова и снова смотрел на бескрайние воды, которые медленно несли волны к золотым берегам. В его ушах звучал шум прибоя, замолкший миллиарды лет назад. Он вспоминал леса и прерии и странных животных, которые когда-то населяли тот мир вместе с человеком.
Сохранилось очень мало старинных записей. Было общеизвестно (хотя и непонятно, почему это произошло), что в период между приходом Завоевателей и строительством Диаспара все записи о древних примитивных временах были утеряны. Забвение было таким полным, что это едва ли можно было приписать случайности. Человечество потеряло свое прошлое, за исключением нескольких хроник, которые, вполне возможно, были просто легендами. До Диаспара были просто века “Зари Человечества”. В этом невероятно далеком периоде неразрывно переплелось все: от первобытных людей, начавших использовать огонь, до тех, кто расщепил атом; от тех, кто построил первую деревянную лодку, до тех, кто достиг звезд. В этом отдаленном конце пустыни времени они все соседствовали друг с другом.
Элвин вновь решил совершить прогулку, однако одиночество в Диаспаре достигалось не так уж легко. Не успел он выйти из своего жилища, как наткнулся на Алистру, которая и не пыталась скрывать, что ее присутствие не случайно.
Элвину никогда не приходило в голову, что Алистра красива, потому что он никогда не видел человеческого уродства. Когда красота всеобща, она теряет силу воздействия на сердца людей, и только ее отсутствие может вызвать какие-либо эмоции.
На мгновение эта встреча вызвала у Элвина раздражение от воспоминания о страстях, которые его больше не трогали. Он был еще слишком молод и самоуверен, чтобы ощущать потребность в длительных связях. Со временем, возможно, ему станет еще сложнее вступать в них. Даже в самые глубоко интимные моменты его уникальность становилась барьером между ним и его партнершей. Ведь несмотря на свое полностью сформировавшееся тело, он все еще был ребенком и будет оставаться им годами, в то время как его сверстники, друг за другом, будут вспоминать прошлые жизни и оставят его далеко позади. Он уже видел, как это происходит, и это научило очень осторожно вести себя с другими. Даже Алистра, которая кажется такой наивной и безыскусной сейчас, очень скоро станет сгустком воспоминаний и талантов, которые даже трудно представить.
Но легкое раздражение почти сразу же исчезло. Почему бы Алистре не пойти с ним, если она хочет? Он совсем не был эгоистичен и поэтому не собирался держать новые знания при себе, как скупец. И потом — по ее реакции он тоже сможет что-то определить.
Она, как обычно, не задавала ему никаких вопросов, пока канал быстрого передвижения не вынес их из людного центра города. Они с трудом протолкались к центральной скоростной части, ни разу не взглянув на чудо под ногами. А инженеры древности просто медленно сошли бы с ума, пытаясь понять, как явно твердая поверхность дороги может быть неподвижной по бокам, а ближе к центру двигаться со все более возрастающей скоростью. Но для Элвина и Алистры было совершенно естественно, что существуют виды материи, которые — в одном направлении имеют свойства твердых тел, а в другом — жидкости.
Вокруг них дома вздымались все выше и выше, как будто город стремился воздвигнуть неприступную стену перед окружающим миром. Как было бы интересно, если бы эти взлетающие вверх стены стали прозрачными, как стекло, и через них можно было бы наблюдать жизнь снаружи. В закрытом пространстве города находились его друзья: те, кого он уже знал или узнает позже; и неизвестные, которых он никогда не узнает… Однако таких будет очень немного — ведь за свою долгую жизнь он столкнется почти с каждым жителем Диаспара. И хотя большинство сидит в отдельных помещениях, они не одни. Ведь стоит только оформить желание мысленно, и они окажутся (хотя и не физически) с теми, кого захотят увидеть. Им не скучно, потому что они могут получить все, что только можно представить. Такая жизнь полностью устраивает тех, кто был для нее создан. Того же, что это совершенно бессмысленно, — не понимал даже Элвин.
По мере того, как Элвин и Алистра удалялись от центра, навстречу им попадалось все меньше и меньше людей. Дорожка медленно остановилась у ровной, блестящей платформы из цветного мрамора. Здесь вообще никого не было. Они ступили на застывший водоворот материи, в который вливалось вещество движущейся дорожки, в котором обретало свою первоначальную сущность. Перед ними была стена, испещренная освещенными тоннелями. Без колебаний Элвин выбрал один из них и шагнул туда. Алистра ни на шаг не отставала. Поле внутри тоннеля подхватило их и понесло вперед. Они удобно откинулись, рассматривая то, что проносилось мимо.
Казалось совершенно невероятным, что они находятся в тоннеле глубоко под землей. Здесь была мастерская творца, который использовал Диаспар как холст. А небеса над ними как будто были открыты ветрам. Вокруг, блестя на солнце, сверкали все шпили и башни города. Это был не тот Диаспар, который знал Элвин, а город более раннего периода. И хотя большинство из самых высоких зданий были знакомы, они неуловимо отличались от современных, и это вызывало особый интерес наблюдателей. Элвину хотелось задержаться, но он не знал, как остановить движение по тоннелю.
Очень скоро они были мягко доставлены в большое овальное помещение; стены его почти сплошь состояли из окон, через которые можно было увидеть мучительно прекрасные сады в переливах цветов. В Диаспаре тоже были сады, но эти существовали только в воображении художников, которые скрывали их от всех. Конечно же, такие цветы в природе не существовали.
Алистра была просто очарована их красотой. Она скорее всего предполагала, что Элвин привел ее сюда, чтобы полюбоваться цветами. Он наблюдал, как она весело перебегала от одного окна к другому, и радовался каждому ее открытию. Возможно, когда-нибудь поток жизни снова вернется сюда, и здесь появятся люди, но пока они — единственные, кто знает этот секрет.
— Мы должны идти дальше, — наконец сказал Элвин, — это только начало.
Он прошел через одно из окон, и иллюзия исчезла: за стеклом больше не было сада, а был круглый коридор, полого поднимающийся вверх. Он видел Алистру в нескольких метрах позади себя и знал, что она его не видит. Алистра, не колеблясь, в тот же момент оказалась рядом с ним.
Пол под ногами стал медленно двигаться вперед, как будто стремясь доставить их к цели. Они прошли несколько шагов, но скорость настолько увеличилась, что тратить силы стало бессмысленным. Коридор вел вверх и через какую-то сотню метров поворачивал под прямым углом. Это можно было определить только логически, поскольку с точки зрения ощущений они двигались по абсолютно ровной поверхности. То, что они в действительности поднимались вертикально вверх по шахте глубиной в тысячи метров, не вызывало у них никакого чувства опасности — ведь даже немыслимо было подумать о сбоях поляризующего поля.
Коридор постепенно стал спускаться, пока снова не повернул под прямым углом. Движение пола замедлилось и, наконец, совсем прекратилось в конце длинного зала, по бокам которого были расположены зеркала. Элвин знал, что здесь торопить Алистру бесполезно. И не только потому, что некоторые черты сохранились в женщинах со времен прародительницы Евы. Никто не мог устоять перед очарованием этого места. Насколько Элвин знал, ничего подобного во всем Диаспаре больше не существовало. По прихоти художника, только несколько зеркал отражали действительно то, что существовало, но даже и они — Элвин был уверен в этом — постоянно меняли свое отражение. Остальные отражали нечто, и это приводило в замешательство: человек видел себя в постоянно меняющемся и абсолютно невероятном окружении. Иногда это были люди, ходившие взад-вперед, и не единожды Элвин узнавал знакомые лица. Он хорошо понимал, что видит своих друзей не в этой жизни. Благодаря творению неизвестного художника, он видит их такими, какими они были в предыдущих воплощениях. Мысль о собственной уникальности навевала грусть: сколько бы он ни всматривался в эти меняющиеся сцены и лица, он не увидит никого, кто отдаленно напоминал бы его самого.