— Мы на верном пути, — решил Элвин.
Теперь оставалось только узнать, кто или что установило здесь этот аппарат и каково его назначение. Наклонное кольцо явно направлено в космос. Тогда, может быть, вспышка, которую они видели, — какой-то сигнал? От этой мысли у них дух захватывало!
— Элвин, — неожиданно сказал Хилвар взволнованным голосом, — у нас гости.
Элвин резко обернулся… На него в упор смотрели расположенные треугольником глаза без век. Таково было первое впечатление. Затем он увидел и всю небольшую, но сложную машину. Она висела в воздухе в нескольких ярдах над землей и не была похожа ни на одного робота, виденного им раньше.
Придя в себя от неожиданности, Элвин почувствовал себя хозяином положения. Всю жизнь он отдавал приказы машинам, а то, что это была неизвестная конструкция, положения не меняло: ведь он видел лишь ничтожный процент роботов, обслуживающих людей в Диаспаре.
— Ты умеешь говорить? — спросил он.
Молчание.
— Кто-нибудь тобой управляет?
Снова молчание.
— Уходи! Иди сюда! Вверх! Вниз!
Ни один его мысленный приказ не дал никакого результата. Машина оставалась вызывающе безучастной. Этому могло быть два объяснения: либо она столь несовершенна, что не понимает его, либо она очень разумна и, обладая собственной волей, сама решает, что делать. В последнем случае с ней нужно обращаться как с равной. И в этом случае он может ее недооценить, но она не будет на него в обиде, поскольку роботы не часто обладают таким пороком, как тщеславие.
Хилвар не мог удержаться от смеха при виде растерянности Элвина. Он уже собирался предложить свои услуги в установлении контакта, но слова замерли у него на устах. Покой Шалмирана был нарушен громким и совершенно определенным звуком — всплеском, с которым всплывает на воду очень большое тело.
Теперь уже во второй раз Элвин пожалел, что не остался дома. Потом, напомнив себе, что в таком состоянии не отправляются на поиски приключений, он медленно, но уверенным шагом направился к озеру.
Существо, появившееся на поверхности темной воды, казалось огромной чудовищной пародией на робота, продолжавшего их молчаливо изучать. Те же расположенные треугольником глаза (что не могло быть простым совпадением), щупальца и членистые конечности — все было воспроизведено. Однако на этом сходство кончалось. У робота не было (ему и не нужно было) ни мелких перистых отростков, непрерывно колотивших по воде, ни коротких многочисленных ног, при помощи которых животное выталкивало себя на берег, ни вентиляционных отверстий, откуда доносилось судорожное сопение.
Большая часть тела животного оставалась в воде. Только около трех метров возвышалось на берегу и выглядело совершенно чуждым, неестественным. Всего же это чудовище имело около двадцати метров в длину, и даже совершенно незнакомый с биологией человек определил бы, что с ним не все в порядке. Весь его вид представлял невероятную смесь неаккуратности и незаконченности, как будто отдельные составные части создавались без предварительного плана и собрались воедино, когда возникла необходимость.
Несмотря на размеры животного и первоначальные сомнения, Элвин и Хилвар перестали волноваться, когда хорошо разглядели обитателя озера. В этом существе была некая милая неуклюжесть, и его нельзя было считать опасным, даже если бы оно почему-то решило проявить враждебность. Человеческая раса давно избавилась от детского страха перед необычностью внешнего вида. Этот страх исчез после первой встречи с дружественными внеземными расами.
— Предоставь это мне, — спокойно сказал Хилвар, — я привык иметь дело с животными.
— Но ведь это не животное, — прошептал в ответ Элвин. — Я уверен, что это разумное существо, и робот принадлежит ему.
— Или он принадлежит роботу. В любом случае разум у него очень странный. Мне не удается уловить и следа мысли. Но смотри, что это?
Наполовину высунувшись наружу (что удавалось ему не без труда), чудовище неподвижно лежало у кромки воды. Но внутри треугольника между глазами начала образовываться полупрозрачная мембрана, потом она запульсировала, задрожала и начала издавать слышимые звуки: вибрирующее гудение. Слова разобрать было невозможно, хотя существо явно пыталось говорить.
Невозможно было без сочувствия наблюдать за этой отчаянной попыткой общения. Несколько минут оно изо всех сил пыталось произнести что-либо членораздельное, но поняло, что совершает ошибку. Дрожащая мембрана уменьшилась и стала издавать звуки на несколько октав выше, и наконец они достигли уровня нормальной речи. Постепенно стали получаться отдельные слова, хотя они и шли вперемешку с тарабарщиной. Создавалось впечатление, что существо силится вспомнить слова, которые знало давно, но не имело возможности ими воспользоваться в течение долгого времени.
Хилвар пытался помочь ему изо всех сил.
— Теперь мы тебя понимаем, — проговорил он медленно и четко. — Можем ли мы тебе помочь. Мы видели твой свет. Это и привело нас сюда из Лиса.
При слове “Лис” существо как будто поникло от горького разочарования.
— Лис, — повторило оно; “с” получалось у него плохо, и слово звучало, как “Лид”. — Опять из Лиса. Никто другой ни разу не приходил. Мы призываем Великих, но они не слышат нас.
— Кто это Великие? — спросил Элвин, с готовностью наклоняясь вперед. Маленькие подвижные щупальца поднялись в направлении неба.
— Великие, — сказало существо, — с планет вечного дня. Они придут. Мастер обещал нам.
Очевидно, оно не собиралось ничего объяснять. Прежде чем Элвин продолжил допрос, снова вмешался Хилвар. Он расспрашивал так терпеливо и сочувственно и так дотошно, что Элвин, несмотря на нетерпение, предпочел не вмешиваться. Ему не хотелось признавать, что Хилвар превосходит его по уму, но его талант общения с животными распространялся даже на это фантастическое существо! Более того, оно начало отвечать ему. По мере развития беседы речь животного становилась более отчетливой, а резкость на грани грубости уступила место подробным ответам и добровольной информации.
Сколько времени Хилвар провел, складывая по кусочкам эту невероятную историю, Элвин не знал: он потерял чувство времени. Всей правды они все равно не узнали, оставалось много неточностей и сомнений. По мере того, как существо все охотнее отвечало на вопросы Хилвара, внешность его постепенно менялась. Оно глубже погрузилось в воду, и короткие ножки, поддерживавшие его тело, казалось, слились с ним. Затем случилось нечто еще более удивительное: три огромных глаза медленно закрылись, сжались до размера булавочных головок и полностью исчезли. Похоже было, что существо увидело все, что ему нужно, и глаза ему были больше не нужны.
Происходили и другие, менее заметные изменения, и вскоре на поверхности осталась только дрожащая диафрагма, при помощи которой животное говорило. Когда в ней исчезнет необходимость, она тоже превратится в аморфную массу протоплазмы.
Элвину трудно было поверить, что разум может существовать в такой неподходящей форме. Но самое удивительное ждало их впереди. Хотя это существо было явно внеземного происхождения, даже Хилвар при его знании биологии не сразу понял, с каким организмом они имеют дело. Существо не являлось единым целым, и во время разговора называло себя “мы”. На самом деле оно было ни чем иным, как колонией самостоятельных существ, организованных и управляемых неведомой силой.
Существа, отдаленно напоминающие это, например, медузы, некогда процветали в океанах Земли. Некоторые из них достигали огромных размеров. Их полупрозрачные переливающиеся тела и целый лес жалящих щупалец иногда могли расплываться в воде на двадцать, а то и тридцать метров. Но ни у одного из этих созданий не было и намека на интеллект — ничего, кроме возможности реагировать на простейшие раздражители.
Здесь же безусловно присутствовал разум, хоть и ущербный, вырождающийся, — но все же интеллект. Никогда Элвин не мог позабыть эту фантастическую, нереальную сцену: Хилвар сидит на берегу и медленно, по крупицам складывает воедино историю Мастера, а протеиновый полип у его ног с усилием выталкивает из себя незнакомые слова; темные воды озера набегают на руины Шалмирана, а над всем этим висит трехглазый робот и наблюдает за ними немигающими глазами.
Мастер прибыл на Землю, когда там царил хаос Переходных веков. Галактическая Империя распадалась, но линии связи между звездами не были еще полностью прерваны. Мастер был по происхождению человеком, хотя родиной его была планета-спутник одного из Семи Солнц. Еще в юности его вынудили покинуть родную планету, воспоминания о которой преследовали его всю жизнь. Свое изгнание Мастер приписывал мстительности врагов, но дело было в том, что он страдал той неизлечимой болезнью, которой среди разумных существ подвержены только Homo sapiens. Болезнь эта — религиозная одержимость.
Человечество на протяжении своей ранней истории породило бесконечную череду пророков, ясновидящих, мессий и евангелистов, убедивших себя и своих последователей, что им и только им открыты тайны мироздания. Некоторым из них удалось создать религии, пережившие многие поколения и вдохновлявшие миллиарды людей; другие же были забыты еще при жизни.
Развивающаяся наука последовательно разоблачала эти космологические догмы, создавала чудеса, непосильные для пророков, и, наконец, уничтожила все эти верования. Однако ей не удалось уничтожить благоговейный страх, трепет и смирение, которые испытывают разумные существа, созерцая величие Вселенной. Наука, несомненно, ослабила и повергла в забвение бесчисленные религии, каждая из которых с невероятным высокомерием утверждала, что она одна обладает истиной, а миллионы ее предшественников и противников погрязли в заблуждениях.
Начиная с самого примитивного уровня цивилизации, время от времени возникали обособленные культы, хотя и не обладавшие достаточной силой. Но какими фантастическими ни были их убеждения, им всегда удавалось привлечь учеников. Эти культы достигли особого расцвета в смутные времена. Неудивительно поэтому, что в Переходные Века наблюдался всплеск интереса к иррациональному. Когда действительность угнетает, люди ищут забвения в мифах.
Хотя Мастер и стал изгнанником, он покинул свою планету не с пустыми руками: Семь Солнц были центром власти и науки в Галактике и у Мастера, вероятно, были влиятельные друзья. Он совершил побег на корабле — небольшом, но одном из самых быстроходных и захватил с собой в ссылку еще одно достижение галактической науки — робота. Вот этот робот и стоял сейчас перед Элвином и Хилваром.
Возможности машины были неисчерпаемы. В каком-то смысле она стала вторым “я” Мастера; без нее религия Великих, очевидно, погибла бы после смерти Мастера. Они вместе скитались среди звездных скоплений, и зигзагообразный путь привел их, наконец, в мир, откуда были родом предки Мастера, что было, конечно, не случайно.
Десятки тысяч томов были написаны об этой саге, и каждый из них вызвал к жизни многочисленные комментарии. В результате этой цепной реакции подлинники исчезли под грудой толкований и пересказов. Мастер побывал во многих мирах и всюду оставил учеников. Он был, очевидно, мощной личностью, так как вдохновлял равно и людей и нелюдей, и несомненно, что религия, привлекавшая к себе столь многих, была возвышенной и благородной. Возможно, Мастер был самым удачливым — и самым последним — из мессий человечества. Никому из его предшественников не удалось завоевать столько последователей и пронести свое учение сквозь время и пространство.
Что это за учение, Элвин и Хилвар точно не знали. Большой полип изо всех сил старался изложить его, но многие слова были просто бессмысленны, кроме того, привычка полипа быстро и механически повторять предложения или целые отрывки почти не давала возможности следить за рассказом. Вскоре Хилвар постарался вывести беседу из бессмысленных глубин теологии и сосредоточиться на выяснении фактов.
Мастер прибыл на Землю с группой верных последователей в то время, когда города еще не были разрушены, а космопорт Диаспара был открыт для полетов. Они прибыли на кораблях разного типа. Корабли полипов, например, были заполнены морской водой — их естественной средой. Было ли учение Мастера хорошо воспринято на Земле — точно не известно. Но активного сопротивления оно не вызвало, и после долгих скитаний Мастер нашел последнее убежище в лесах и горах Лиса.
Когда жизнь Мастера приблизилась к закату, он мысленно обратился к дому, откуда был изгнан, и попросил друзей вынести его на открытое место, где можно было наблюдать звезды. Силы медленно покидали его, и он, слабея, ждал, пока Семь Солнц достигнут зенита, неумолчно бормоча что-то. Это предсмертное бормотание должно было стать основой новых бесчисленных толкований в будущем. Снова и снова говорил он о “Великих”, покинувших эту вселенную пространства и материи, которые обязательно однажды вернутся. Он поручил своим последователям остаться здесь, чтобы приветствовать Великих при возвращении. Это были его последние слова. Мастер потерял сознание, но перед самым концом пробормотал слова, на протяжении веков не дававшие покоя всем, кто их слышал: “Как чудесно следить за цветными тенями на планетах вечного света”. Сказал и умер.
После смерти Мастера многие приверженцы отказались от учения, другие же оставались верны и постепенно обогащали его на протяжении веков. Сначала они верили, что кем бы ни были эти Великие, — они обязательно вернутся, но проходили столетия, и вера угасала. Здесь история становилась очень запутанной, в ней слились воедино правда и вымысел. Элвин лишь смутно представлял себе поколения фанатиков, ждущих неизвестного великого события, которое произойдет в неведомом будущем.
Великие так и не вернулись. По мере того, как разочарование и смерть лишали силы движение приверженцев, оно постепенно слабело. Первыми ушли недолго живущие земляне. По иронии судьбы, последним приверженцем пророка-человека стало существо, совершенно непохожее на него.
Большой полип оказался последним учеником Мастера по очень простой причине: он был бессмертен. Миллиарды отдельных клеток, составлявших его тело, могли отмереть, но перед смертью порождали новые. Время от времени чудище распадалось на мириады отдельных клеток, продолжавших жить сами по себе и размножавшихся делением, если они находились в благоприятной среде. В этот период полип переставал существовать как осознающее себя разумное целое. Это напоминало Элвину то, как жители Диаспара проводили в бездействии тысячи лет на Берегах Памяти.
В определенное время некая таинственная биологическая сила соединяла разрозненные клетки воедино и начинался новый цикл существования полипа. Он приходил в себя и вспоминал предыдущие жизни, но из-за случайных нарушений работы клеток памяти воспоминания его были несовершенны и неточны.
Наверное, никакая другая форма жизни не могла бы так долго хранить верность учению, позабытому другими миллиарды лет назад. В каком-то смысле большой полип был беспомощной жертвой собственной биологической природы. Будучи бессмертным и неспособным к изменениям, он был принужден вечно воспроизводить один и тот же неизменный образ.
На последних стадиях развития религия Великих начала отождествляться с почитанием Семи Солнц. Поскольку Великие упорно не желали появляться, были предприняты попытки послать сигнал в их далекую обитель. Давным-давно уже подача сигнала стала просто бессмысленным ритуалом, который сохранялся животным, разучившимся познавать, и роботом, не умевшим забывать.