Они приближались, не испытывая никакого сопротивления, потому что не существовало такой пехоты, которая могла бы сдержать их продвижение с помощью пластиковых мин или акустических орудий. Противотанковые ракеты, классическое оружие защиты против бронетехники, уже пятьдесят лет как вышли из употребления, ввиду развития контрартиллерийских средств, скорость реагирования которых равнялась половине световой, что делало невозможным их использование на поверхности планет. Они приближались медленно, но неотвратимо, из принципа выжигая все возможные места укрытия для пехоты там, где проходили.
Их приближение, превращало нашу защиту холма в насмешку. Потому что, если пехота Содружества и не прокатится валом над нами, прежде чем сюда подойдет бронетехника, мы просто будем поджарены в наших ячейках. Это было совершенно ясно мне, как ясно и солдатам подразделения, потому что я услышал тихий гудящий шум, раздавшийся по холму, там, где солдаты, находившиеся в других стрелковых ячейках, заметили сполохи.
— Тихо! — резко бросил из своей ячейки форс-лидер. — Удерживайте свои позиции. Если вы не…
Но у него не оказалось времени, чтобы закончить, потому что в это мгновение началась первая серьезная атака пехоты Содружества вверх по склону холма, на наши позиции.
Игла из вражеской винтовки попала в грудь форс-лидера, почти под самой шеей, и он упал назад, захлебнувшись кровью.
Но остальные солдаты патруля не заметили этого, потому что наступающие иглометчики Содружества были прямо перед ними, волна за волной, на полпути вверх по склону. Скрытые в своих ячейках, кассидиане отстреливались. И то ли безнадежность их позиции, то ли необычно большой опыт ведения боевых действий сказывался на них, но я не заметил ни одного человека, парализованного страхом боя и не пользовавшегося своим оружием.
У них было полное преимущество. Склон становился несколько круче по мере приближения к вершине холма. Атакующие вынуждены были замедлять свое продвижение, и их легко подстреливали, как только они приближались. Наконец они не выдержали и снова побежали вниз в лощину между холмами. И снова наступила пауза в стрельбе.
Я выскочил из своей ячейки и побежал к форс-лидеру, чтобы узнать, жив ли он. Это было глупо — выставлять себя напоказ подобным образом, даже несмотря на берет и униформу журналиста. У отступающих среди погибших были друзья и соратники по оружию. И это вызывало естественную реакцию во что бы то ни стало отомстить неприятелю. И вот теперь один из них прореагировал. Всего лишь в нескольких шагах от ячейки форс-лидера что-то резко ударило по моей правой ноге и подкосило меня, и я полетел вперед лицом на землю.
В следующий момент я очнулся уже в командной ячейке подле форс-лидера, и надо мной склонился Дэйв, рядом с ним находились двое взводных, в звании сержанта, подчиненные форс-лидера.
— Надо отступать, — говорил один взводный другому. — Надо убираться отсюда, Акке. В следующий раз они нас сомнут или, через двадцать минут, за них это сделают танки!
— Нет! — прохрипел форс-лидер подле меня. Я думал, что он мертв, и когда я повернулся, чтобы посмотреть на него, оказалось, что кто-то уже наложил давящую повязку на его рану и нажал на контрольный рычажок, так что ее волокна должны были уже находиться внутри раны, затыкая разрывы кровеносных сосудов и блокируя отток крови. И все же он умирал. Я ясно видел это в его глазах. Взводные не обращали на него внимания.
— Послушай меня, Акке, — снова произнес только что говоривший взводный. — Ты теперь командир. Надо двигаться!
— Нет. — Форс-лидер едва лишь мог прошептать, но он прошептал. — Приказываю. Удержаться… любой ценой…
Взводный, имя которого, очевидно, было Акке, выглядел неуверенно. Лицо его было бледно, затем он повернулся, чтобы бросить взгляд на радиостанцию, лежавшую в ячейке подле него. Другой взводный заметил направление его взгляда, и игловинтовка, лежавшая у него на коленях, как бы сама собой случайно выстрелила. Послышался удар и звон внутри радиостанции, и я смог увидеть, что огонек готовности на инструментальной панели погас.
— Я приказываю вам, — произнес форс-лидер. Но в этот момент ужасные челюсти боли снова сомкнулись на моем колене и я почти потерял сознание. Когда я очнулся, то увидел, что Дэйв разорвал брюки на моей левой ноге поверх колена и только что закончил наложение аккуратной давящей повязки вокруг колена.
— Все в порядке, Тэм, — говорил он мне. — Игла из игловинтовки прошла насквозь. Так что все в порядке.
Я осмотрелся вокруг. Форс-лидер по-прежнему сидел рядом со мной, с наполовину вытащенным из кобуры пистолетом. Теперь у него была еще одна рана от иглоружья, на этот раз на голове, и он был мертв. Не было и взводных.
— Они ушли, Тэм, — произнес Дэйв. — И нам тоже надо отсюда убираться. Он показал на подножие холма. Пехота Содружества решила, что мы не стоим их усилий. Они отошли. Но приближается их бронетехника — а ты не можешь достаточно быстро двигаться с таким коленом. А теперь попытайся встать.
Я попытался. Это было так, словно одно мое колено находилось на кончике копья и несло на себе половину веса моего тела. Но я стоял. Дэйв помог мне выбраться из ячейки. И мы начали наше хромающее отступление вниз по другом склону холма, чтобы уйти с пути бронетехники.
Когда-то в детстве я представлял себе лес — пристанище Робин Гуда. Его открытость, полумрак и цвет, вызвали во мне восхищение. Но теперь, когда я пробирался сквозь него, с каждым шагом или, точнее, прыжком чувствуя, как раскаленный гвоздь боли ввинчивается в мое колено, этот лес представлялся мне чудовищем, темным, зловещим ненавистным и полным жестокости. Мы оказались в его ловушке, где нас в любое время могла обнаружить бронетехника Содружества и уничтожить либо тепловыми лучами, либо просто обрушив деревья на наши головы, прежде чем у нас могла бы появиться возможность объяснить им, кто мы.
Я отчаянно надеялся, что мы сможем выбраться на открытую местность. Потому что надвигавшиеся позади нас бронемашины охотились в лесу, а не на открытом пространстве. В особенности в траве, хотя бы и до колен, было бы трудно водителю бронемашины не заметить мою накидку, прежде чем открыть огонь.
Но, очевидно, это была местность, где деревьев было гораздо больше, чем открытых мест. К тому же, как назло, все направления среди этих деревьев были похожи друг на друга. Мы не были уверены в том, что не ходим кругами по этому злосчастному лесу, и поэтому единственным правильным решением было уйти с этого места назад, по направлению, которое показывал мой наручный указатель. Но это означало, что путь наш лежал через лесные массивы, которые нам однажды уже пришлось преодолеть и которые вывели нас к тому самому холму, что так отчаянно и безнадежно защищал кассидианский патруль.
Тем временем мы двигались столь медленно из-за моего колена, что даже относительно медленно двигавшаяся бронетехника скоро могла настичь нас. Кроме того, я по-прежнему плохо чувствовал себя после разрыва акустического снаряда. А сейчас постоянные приступы сумасшедшей боли в моем колене привели меня в состояние лихорадочной спешки. Это походило на какую-то разновидность предпочитаемой пытки — и оказывается, я не такой уж и стоик в том, что касается боли.
Но я не был трусом, хотя и не считал, что было бы честно назвать меня храбрецом. Просто так уж я создан, что на определенном уровне моя реакция на боль выливается в ярость. И чем больше эта боль — тем больше моя ярость. Наверное, какая-то доля древней крови берсеркеров все же разбавляла ирландскую в моих венах, если вам нравится романтический аспект. Но так уж это и было — таков факт. И теперь, когда мы ковыляли через вечный сумрак среди этих золотисто-серебряных, облезлых стволов, я просто взорвался изнутри.
В своем гневе я не испытывал никакого страха перед бронетехникой войск Содружества. Я был уверен, что они смогут увидеть мой красно-белый плащ вовремя, прежде чем откроют огонь. Кроме того, я был уверен, что если они и откроют огонь, ни их луч, ни падающие деревья или их ветви не попадут в меня. Короче — я был уверен в своей собственной неуязвимости и единственное, что меня беспокоило, это то, что рядом был Дэйв, и что если с ним что-нибудь случится, то Эйлин не сможет пережить этого.
Я орал на него, я его проклинал. Я приказывал ему оставить меня и идти самому вперед и спасать собственную жизнь. Я доказывал ему, что мне не угрожает опасность.
Его единственным ответом было то, что я не оставил его тогда, когда мы попали под обстрел акустических орудий. И он не оставит меня. Ни при каких обстоятельствах он меня не оставит. Я был братом Эйлин, и его обязанностью было заботиться обо мне. Все было так, как она писала в своем письме: он был верным спутником. Он был чертовски, излишне верным, он был излишне верным дураком — и я так ему это и сказал, ругаясь весьма неприлично и довольно долго. Я пытался оттолкнуть его от себя. Но, прыгая на одной ноге, точнее, ковыляя на одной ноге, сделать это было невозможно. Я без сил опустился на землю и отказался идти дальше. Но он просто взвалил меня на свою маленькую спину, пытаясь таким образом тащить меня.
Это было еще хуже. Я пообещал ему идти с ним дальше, если он меня опустит на землю. Он уже сам шатался от усталости, когда опустил меня. К этому времени, наполовину обезумев от боли и ярости, я был готов сделать все, что угодно, чтобы спасти его от самого себя. Я начал как можно громче звать на помощь, несмотря на все его попытки заставить меня замолчать.
Это сработало. Менее чем через пять минут после того, как он наконец заставил меня замолчать, мы оказались под прицелами игловинтовок двух молодых разведчиков войск Содружества, привлеченных моими криками.
Я ожидал, что в ответ на мои крики они появятся еще быстрее, поскольку разведчики войск Содружества находились вокруг нас почти с того момента, когда мы покинули холм, оставив его мертвым, под командой мертвого форс-лидера. Эти двое могли быть среди тех самых разведчиков, которые и обнаружили окопавшийся на холме патруль еще в самом начале. Но, обнаружив его, они продолжили разведку.
Потому что их задачей было обнаружение очагов кассидианского сопротивления, с тем, чтобы, вызвав подкрепление, ликвидировать их. Они должны были иметь акустические пеленгаторы, являющиеся частью их снаряжения, и если бы эти устройства засекли двух спорящих людей, то они могли бы не обратить на них внимания. Два человека были слишком мелкой дичью, чтобы ими заинтересоваться.
Но один из них, намеренно взывающий о помощи — это было само по себе весьма необычно, поэтому они и решили проверить, что там происходит. Солдат Господа не должен был быть настолько слаб, чтобы звать на помощь подобным образом, независимо от того, нуждался он в ней или нет. А мог ли взывать о помощи кассидианин здесь, в месте, где не было пока никаких боевых действий? И кто другой, кроме Солдат Господа или их вооруженных врагов, мог находиться в этом районе?
Теперь они знали, кто мог быть здесь: журналист и его помощник; оба — гражданские, об этом я немедленно сообщил им. Тем не менее, игловинтовки по-прежнему были нацелены на нас.
— Протрите ваши глаза! — заорал я на них. — Разве вы не видите, что мне нужна медицинская помощь? Немедленно доставьте меня в один из ваших полевых госпиталей!
Они посмотрели на меня своими поразительно невинными глазами, сиявшими на их гладких молодых лицах. Тот, что стоял справа, имел на воротнике одну-единственную нашивку старшего рядового, второй же был обычным младшим солдатом. Обоим не было еще и двадцати.
— У нас не было приказа поворачивать назад, — произнес старший солдат, говоря за них обоих, как старший по рангу. — Я только могу препроводить вас на сборный пункт для пленных, где, без сомнения, о вас побеспокоятся.
Он отступил, по-прежнему держа нас под прицелом.
— Помоги ему поддержать этого человека, Гретен, — произнес он, переходя на молитвенную речь и обращаясь к своему спутнику. — Поддержи его с другой стороны, а я последую за вами и понесу винтовки.
Второй солдат передал ему игловинтовку, и, поддерживаемый им и Дэйвом, я начал продвигаться несколько более комфортабельно, хотя гнев по-прежнему кипел и бурлил во мне. Наконец они привели нас на поляну, но не настоящую поляну, открытую лучам солнца, а на место, где одно из огромных деревьев упало и приоткрыло что-то вроде небольшого просвета среди других гигантов. Здесь находилось около двадцати уныло выглядевших кассидиан, обезоруженных и охраняемых четырьмя молодыми солдатами Содружества, во всем подобными тем, что только что захватили нас.
Дэйв и молодой солдат Содружества осторожно посадили меня, прислонив спиной к стволу огромного упавшего дерева. Затем Дэйв был препровожден к остальным кассидианам в форме, которые сгрудились около длинного ствола упавшего дерева, где четверо охранников не спускали с них глаз. Я заорал, что Дэйв должен оставаться со мной, поскольку он не военный, указав при этом на белую нарукавную повязку и отсутствие знаков различия. Однако солдаты в черной форме проигнорировали меня.
— Кто здесь старший по званию? — спросил старший рядовой четырех стражников.
— Я старший, — ответил один из них, — но мой ранг ниже твоего.
И действительно, он был обычным рядовым. Тем не менее, ему уже было больше двадцати, и в нем чувствовался опытный и осторожный солдат.
— Этот человек — журналист, — произнес старший рядовой, указав на меня, — и утверждает, что другой находится под его защитой. Определенно, журналист нуждается в медицинской помощи. И хотя никто из нас не может доставить его в ближайший полевой госпиталь, может быть, ты смог бы доложить об этом по команде, используя коммуникатор?
— У нас его нет, — ответил более старший по возрасту солдат. — Центр связи находится в двухстах метрах отсюда.
— Я и Гретен останемся здесь, чтобы помогать твоим стражам, пока один из вас сходит к вашему центру связи.
— В приказе ничего об этом не сказано, — старший по возрасту солдат выглядел упрямым, — никому из нас нельзя отлучаться даже в этой ситуации.
— Но это же особая ситуация?
— Не было такого положения.