— Вот еще что, — сказал Мак-Кей. — Я почувствовал запах дрожжей.
— Дрожжей?
— Именно. У отверстия прыжковой двери создается разница давления. Поэтому запах дрожжей и донесся до меня.
— Все это очень ценные наблюдения. Вы абсолютно уверены в своих наблюдениях относительно пан спехи?
— Я видел не только его шрам, но и его глаза.
— Глубоко утопленные, фасетчатые, переходящие один в другой?
— Именно так.
— Если нам удастся этого парня представить пред светлы очи других пан спехи, у нас будет рычаг, с помощью которого мы сможем выбить Эбнис из седла. Подвести под это дело криминал, вы понимаете?
— Как мы должны действовать? Пан спехи взовьется, когда увидит нашего человека. Он попытается броситься в прыжковую дверь, чтобы прикрыть Эбнис. Она же знает половину наших наблюдателей. Мы — другое дело.
— Но это будет убийство!
— Прискорбный несчастный случай, не больше.
— У этой женщины есть власть и влияние, данные ей, но…
— И она снесет нам головы, если сможет убедить суд, что она — частное лицо и мы пытаемся саботировать ее инициативу.
— Щекотливое положение, — сказал Сайкер. — Я надеюсь, вы не поднимете по этому поводу никакого официального шума.
— Но я это уже сделал.
— Вы это сделали?
— Я официально предупредил ее.
— Мак-Кей, вы приняли на себя тяжелые обязательства.
— Послушайте, Сайкер, Эбнис должна предпринять секретные юридические шаги. Посоветуйтесь с юридическим отделом. Она может что-то предпринять против меня лично, но если она выступит против Бюро, мы можем потребовать слушания дела и оказать персональное противодействие. Но это ей отсоветуют ее юристы.
— Может быть, она и не выступит против Бюро в суде, — сказал Сайкер. — Но, несомненно, натравит на нас своих собак. И ситуация может оказаться для нас неблагоприятной. И так уж в последнее время Бильдун словно взбесился. Он теперь в любое время может уйти в колыбель. Вы знаете, что это означает.
— Кресло директора будет свободным, — сказал Мак-Кей. — Я ожидал этого.
— Да, но это доставит нам множество новых забот.
— Вы прекрасно подходите для этой должности, Сайкер.
— Вы тоже, Мак-Кей.
— И я подхожу.
— Вы подадите письменное заявление? Как бы то ни было, у меня хватает забот с Бильдуном. Он взорвется, когда услышит об этом пан спехи. Это может его доконать.
— Он уже будет к этому готов, — без особой уверенности сказал Мак-Кей.
— Я надеюсь, вы понимаете, что я не подхожу для этого.
— Вы знаете об этой работе все, что необходимо, — сказал Мак-Кей.
— Я могу представить себе только сплетни, — сказал Сайкер. Он прервал связь.
Мак-Кей снова увидел тускло-красный свет внутри шара калебана. Он обливался потом. В помещении было жарко как в печи. Он спросил себя, скоро ли он потеряет в весе от такой жары. Потеря влаги в его теле, очевидно, была значительна. В тот момент, когда он подумал о воде, он почувствовал, что горло у него пересохло, как наждак.
— Вы все еще тут? — прокряхтел он.
Тишина.
— Фанни Мей?
— Я остаюсь в моем доме, — сказал калебан.
— Хотите общими силами положить конец бичеваниям? — спросил Мак-Кей.
— Если мой договор это позволит.
— Тогда порядок. Скажите Эбнис, что хотите, чтобы я был вашим учителем.
— Вы будете выполнять функции учителя?
— Вы хотите от меня что-нибудь узнать? — спросил Мак-Кей.
— Все смешанные связи изучены.
— Связи, — пробормотал Мак-Кей. — Надеюсь, мне удастся дожить до старости.
— Объясните, что такое “старость”, — сказал калебан.
— Уже лучше. Но сначала мы должны обсудить договор. Может быть, существует возможность его обойти. По каким законам он заключен?
— Объясните, о каких законах идет речь. Вы имеете в виду моральные или юридические законы?
— Какими достойными уважения формулировками вы связаны? — терпеливо спросил Мак-Кей.
— Естественной честью высокоморальных мыслящих существ.
— Эбнис не знает, что такое честь, и никогда не думала о морали.
— Я представляю себе честь.