- Ну, что я говорил? Прирожденный спринтер. Рысак прусских кровей!
- По-моему, тебе пора вмешаться, Эрнст, - сказала Эльсинора.
- Ни за что! Когда еще такое увидишь?
- Тогда я вмешаюсь сама.
- Умоляю тебя! Мальчишку ему все равно не поймать, а променад только на пользу, - сгонит фунт-другой сала.
Казалось, Дюммель вот-вот схватит кучера, но тот ужом скользнул между колес и оказался по другую сторону экипажа. Барон полез следом и застрял, тяжело дыша и всхрапывая. Мальчишка вскочил на козлы, хлестнул по лошадям, и экипаж тяжело, словно через ухаб, перевалил через Дюммеля, въехал во двор.
- Какого компаньона потеряли! - весело сокрушался Симмонс. - Готовь некролог, Люси. Гражданская панихида, похороны по первому разряду. Сам венок понесу перед гробом.
- Как ты можешь, Эрнст! - упрекнула Эльсинора, но не удержалась и прыснула.
Барон между тем, кряхтя, встал на четвереньки, с третьей попытки принял вертикальное положение и, держась за поясницу и изрыгая проклятия, заковылял к дому.
- Пропал твой кучеренок! Слопает его теперь Дюммель!
- Ну это мы еще посмотрим! - воинственно встрепенулась Эльсинора. - Герр Дюммель!
- Что? - плаксиво откликнулся барон, тщетно пытавшийся взойти на крыльцо.
- Как это прикажете понимать?
- Что? - всхлипнул немец.
- Ваше поведение, что же еще? - вмешался Симмонс, высунувшись из окна. - Связался черт с младенцем! Не стыдно? Глава акционерного общества гоняется с кулаками за арбакешем! Да вас уже за одно это разжаловать следует!
- Но вы же ничего не знаете! - взмолился Дюммель, бессильно опускаясь на ступеньку. - Этот негодяй оскорбил меня!
- Когда он только успел? - поразился Симмонс.
- В прошлом году. Я его с тех пор разыскиваю.
- Ай-яй-яй, барон! А я-то понять не мог, чем вы_заняты, почему все дела забросили. Сатисфакции, стало быть, жаждете. Уж не на дуэль ли вы этого сопляка хотите вызвать?
- Какая дуэль?! - застонал немец. - Морду набить хочу!
- А вот это уже ни в какие ворота, барон. Вы подумали, что про вас в деловых кругах говорить начнуг? Да про вас полбеды, что про акционерное общество скажут? Хулиганы, мордобоем занимаются! Право, Дюмель, я был о вас лучшего мнения.
Не слезая с коляски, Джума с опаской прислушивался к разговору. Он не понимал ни слова, но по тому, как улыбалась пэри, чувствовал, что чаша весов склоняется в его сторону.
- Что же делать? - окончательно сник немец.
- Для таких случаев существует туземная администрация.
- Верно! - спохватился барон и даже попытался встать, но тут же со стоном плюхнулся обратно. - Завтра же миршаба * вызову.
- Ну уж нет! - решительно запротестовала Эльсинора. - С сегодняшнего дня этот мальчик служит у меня кучером. Джума!
- Ляббай! ** - встрепенулся новоиспеченный кучер.
- Помоги встать господину Дюммелю.
- Хоп болади! ***
Но барон отпихнул подбежавшего было Джуму, кое-как поднялся сам и, бормоча под нос, пошел к двери.
- Что вы там бубните, барон? - окликнул его Симмонс. Немец пропустил вопрос мимо ушей.
- Попомните мои слова, - игнорируя шефа, обратился он к Эльсиноре. - Филантропия до добра не доводит. Вам она тоже выйдет боком.
- Типун вам на язык, Дюммель! - рассмеялся Симмонс, но немец уже захлопнул за собой дверь. - Пророк нашелся!
Худакь-буа вонзил лопату в землю и, не спеша, развязал бельбог - широкий поясной платок, в который за неимением карманов были завернуты два куска черствой лепешки. Расстелил платок на поросшем травой берегу арыка и, приложив к бровям заскорузлую, в буграх мозолей ладонь, поглядел на дорогу. Пустынная, она просматривалась до самого кишлака Кыркъяб, утопавшего в лучах знойного полуденного солнца. В прозрачном золотистом мареве мерно колыхались плоские крыши глинобитных домиков, кроны вековых карагачей, ярко отсвечивал облицованный голубыми изразцами купол мечети.
* Полицейский.
** Чего изволите?
*** Будет сделано.
- Не торопится Якыт, - вздохнул Худакь-буа. - Видать, что-то ее задержало.
Он опустился на траву, вытянув ревматически хрустнувшие ноги, обмакнул лепешку в мутную, кофейного цвета воду арыка и стал медленно жевать беззубыми челюстями. Укоренившаяся с годами привычка думать вслух оставляла его лишь когда рот был занят едой, или под языком покоилась очередная порция жгучего ядовитого насвая *.
"Совсем из ума выжила старуха, - размышлял он, вяло перекатывая во рту неподатливо жесткий кусок. - Вроде бы и лет немного, сорока еще нет, а уже память теряет. И то сказать: семерых детей похоронила. Один Джума и выжил. Любая женщина голову потеряет. Якыт еще молодчина - и по дому управляется, и коровенку содержит, и к сыну в Ургенч нет-нет да выберется. А от Кыркъяба до Ургенча три таша ** идти, не меньше, Да еще не с пустыми руками: загара *** напечет, гекберекь ****. Балует парня. Не сладко Джуме живется. Жаббарбий - зверь лютый, даром, что из нашего кишлака родом. Еле упросил я его Джуму на службу принять. Взять-то взял, зато три шкуры дерет с бедняги. Едва на хлеб себе зарабатывает парень. Уйти бы, да некуда".
Лепешка наконец поддалась. Старик разжевал ее деснами, проглотил. Окунул в воду второй кусок. От него в разные стороны прыснули мелкие рыбешки.
- Кишь! - запоздало цыкнул на них Худакь-буа. Ишь, обрадовались, божьи созданья!
Поколебавшись, отломил кусочек хлеба и, размельчив, бросил в воду. Мутная поверхность забурлила крохотными водоворотами: сотни рыбешек тотчас вступили в сраженье за хлебные крошки. Старик некоторое время наблюдал за ними, потом вздохнул и покачал головой:
- Ну чем не люди? Так и норовят друг у друга кусок изо рта вырвать!
- С кем ты разговариваешь, ата?
Старик вздрогнул и с неожиданным проворством вскочил на ноги.
- Я пир им! *****
* Смесь табака с известью.
** Мера длины, около 8 км.