— Разговорчики в дозоре, — вмешался чей-то властный голос, и на дорогу вышел человек лет двадцати с небольшим в галифе, гимнастерке, перечеркнутой портупеей, и фуражке. Матово блеснули голенища мягких кавалерийских сапог. Взгляд серых глаз из-под козырька фуражки был строг и недружелюбен.
— Кто вы такой?
— Друг, я уже говорил.
— Фамилия?
— Это имеет какое-то значение?
— Зубы заговаривает, гад. Дозвольте, я его шлепну товарищ командир. Как шпиена и контру!
— Отставить разговоры! Фамилия?
— Симмонс.
— Говорю же, шпиен! — возликовал дозорный.
— Да замолчишь ты наконец или нет?! — рявкнул командир. — Англичанин?
Симмонс пожал плечами.
— Что вам нужно?
— Мне нужны вы.
— Я? — Командир сдвинул фуражку на затылок. — Ну-ну. И зачем?
— Нам необходимо поговорить. — Симмонс вытер лицо платком, скомкал и сунул в карман. — Это в ваших интересах, поверьте. Можете обыскать. Оружия у меня нет.
— Сидорчук!
— Я здесь, товарищ командир!
— Если что — стреляй!
— Есть стрелять!
Командир подошел вплотную, похлопал Симмонса по карманам. Нащупал времятрон.
— Что это?
— Часы. — Симмонс достал времятрон, положил на ладонь. — Карманные часы.
Командир повертел времятрон, возвратил владельцу.
— Сидорчук!
— Я!
— За дорогой наблюдай в оба.
— Есть наблюдать в оба, товарищ командир.
Командир еще раз смерил Симмонса испытующим взглядом.
— Ну что ж, говорить, так говорить. Идемте.
Минут десять спустя они сидели на поваленном дереве возле догоравшего костра в окружении красноармейцев, занятых, казалось бы, каждый своим делом, но внимательно наблюдавших за каждым движением Симмонса. Он то и дело ловил на себе их враждебные, настороженные взгляды.
Подавляя щемящее чувство тревоги, Симмонс старался говорить спокойно, тщательно обдумывал и взвешивал каждое слово, но чем дальше, тем больше убеждался в безнадежности своей затеи. Выражение лица командира не предвещало ничего хорошего: он явно не верил ни одному слову Симмонса и все больше утверждался в мысли, что Симмонс — агент английской разведки. Иначе зачем ему пытаться сорвать переговоры с Джунаидханом? Это теперь-то, когда перемирие нужно Народной Республике как воздух!
— Вы мне не верите… — Симмонс вздохнул и достал из кармана времятрон. — И совершенно напрасно не верите. Переговоры ничего не дадут. Погибнет весь отряд. И вы тоже. Зачем?
— Оракул! — процедил командир сквозь зубы. На скуластом лице резко обозначились желваки. — Пророк!
— Пророк! — кивнул Симмонс. — Хотите, докажу?
— Валяйте. — Командир усмехнулся и глянул по сторонам. Все было спокойно. — Валяйте, что же вы? Доказывайте.
— Пересядьте ко мне поближе,
— Пересел.
— Еще ближе.
— Ну, еще.
Симмонс обхватил командира за плечи и включил времятрон.
…Мемориальная доска из серого мрамора была вмонтирована в невысокий четырехгранный обелиск с жестяной пятиконечной звездой на вершине. У подножия обелиска лежали венки, много венков, перевитых алыми лентами.
Командир зажмурился и встряхнул головой.
— Что это? Где мы?
— В Хиве. — Симмонс помолчал. — Через год после гибели вашего отряда.
— Как вы сказали? — насторожился командир.
— Читайте. — Симмонс указал на мемориальную доску. — Я вас предупреждал.
Командир шагнул к обелиску, нагнулся, вглядываясь в надпись. Прошло несколько томительных секунд, показавшихся Симмонсу вечностью. Командир выпрямился. Не оборачиваясь, наощупь отыскал кобуру.
— Успокойтесь. — Симмонс на всякий случай отступил на шаг. — И не ищите маузер. Он остался там, в лагере.
Медленно, как-то всем корпусом сразу, командир повернулся к Симмонсу. На искаженном гримасой ярости лице слепо белели глаза.