Успела заметить только: перед глазами промелькнул какой-то поток из красных шариков да стук крови в висках - тук-тук-тук. И все сильнее слышался этот стук, эхом отдавался где-то на леваде, и сыпались искры от каждого удара, а потом вдруг целые снопы света ударили в окна, и был он таким нестерпимым, что Яринка открыла глаза.
Играл, переливался, сверкал солнцем погожий день. Где-то во дворе слышалось: клё! клё! клё! - будто клекотал сонный аист с железным клювом. Это Степан отбивал тяпку.
И Яринка так и не поняла - спала она или не спала. И была счастлива, что время не властно над нею.
Торопливо оделась, плеснула холодной, колючей водой в лицо, выхватила у Степана из рук тяпку, даже не поблагодарив, и, не отвечая на уговоры матери позавтракать, выскочила на улицу.
Мария уже ждала Яринку. Она громко зевала. Золотистые ее брови взлохматились, а лицо горело сплошным жарким румянцем, как у человека, который смертельно хочет спать. И может, поэтому девушка была очень сердита.
- Чего так поздно? - раздраженно спросила Мария. - Иль и тебя кто тискал?
- Ай!.. - застеснялась Яринка. - Вот, ей-богу, и не спала.
- А чтоб они сгорели, эти парубки! - От полноты чувств Мария произнесла это густым голосом. - Сказала проклятому Фану: "Чтоб и ноги твоей больше не было на моем дворе!"
- Да они такие, - знающим голосом подтвердила Яринка.
- Скорей, скорей!
Подводы должны были ждать их на выгоне, напротив церкви.
И действительно, подруги изрядно запоздали, все телеги были заполнены девчатами, как корзины цветами. Возчики нетерпеливо оглядывались через плечо.
Завидев Марию с Яринкой, девчата замахали на них руками, зашумели не в лад - чертовы сони, проспите и царство небесное!.. Чтоб вам и Страшный суд проспать!..
Подругам осталось место только на задке телеги. Но они не обиделись, знали - за дело.
Осторожно ставя ноги на спицы - трр! трр! - Яринка взобралась на телегу и упала спиной на чьи-то горячие спины.
- Пое-е-е... - крикнул кто-то тоненько.
Сердитый ездовой - горбатый дядька в латаной сорочке навыпуск - в сердцах хлестнул назад кнутом по девичьим плечам, коней жалел, так досталось дышлу, и подвода тронулась.
Все угомонились, хотя кое-кто еще двигал плечами - немного бы утрястись, чтобы не так тесно.
И вдруг - как дождь из августовской тучи - внезапно и звонко плеснула песня. Никто не знал, когда она начнется, никто не подсказал первого слова, никто не подморгнул: раз, два, начали!.. - она возникла дружно без предводителя, воодушевленно и упоенно, как бунт.
Туман яром, туман яром
И долиной стелется.
За туманом ничего не видно,
Только дуб зеленый виднеется...
Под тем дубом - пели - колодец стоял, а из колодца девица воду брала. Опустила лишь ведерце золотое - и потерял казак покой... И грустил он, тот казак, целые столетия, и томиться будет, пока не положат песенное слово его в могилу вместе с ним...
В самозабвении закрыв глаза, Яринка голоском своим вырывалась из леса чужих голосов ясной березкой. И была так счастлива, что собственного тела не ощущала, и не кровь текла в ее жилах, а только один голубой голосок.
Целый венок песен сплели девчата, пока доехали до Половцев. Умолкли только тогда, когда уже проезжали по совхозному двору - оглядывались и расспрашивали у возчиков: а что это, дядь, а что вон то?.. Особенно удивили их огромные бетонные круглые ямы для коровьей мочи. Соскакивали с подвод, заглядывали вниз, ужасались - ух! ох! - не дай бог упасть! А силосная башня вызвала настоящий восторг - ну ты гляди, высокая, как церковь!..
Рельсовая колея для подвозки жома к воловням показалась таким дивом, что некоторым захотелось прокатиться, но, осмотрев ржавые вагонетки, от которых пахнуло на них кислым, побежали назад к подводам.
Снова выехали в степь. Плантация была ровная и гладенькая, как широкое ситцевое полотно в зеленую полосочку.
Под вербой у канавы их уже поджидал вчерашний табельщик. Он полулежал, опершись спиною о ствол, и лениво хлестал по траве коротким арапником. Оседланный конь его дремал, понурив голову. В сторонке, в канаве, обтянув ноги юбками, сидели девушки - штатные работницы совхоза.
- А где же ваши музыканты? - со смущенным вызовом громко спросила Яринка и съежилась, словно совершила глупость.
Но все девушки тоже зашумели наперебой - музыканты, музыканты где?..
- А, козочка!.. - узнал парень Яринку. - Не подвела!.. А с музыкой будет так: как поведу я этим смычком, - кивнул он на арапник, - так запоете и скрипкой, и тоненькой сопилкой. И уж танцевать станете!..
- Мы домой убежим! Ей-богу, убежим! - Яринка совсем осмелела.
И девушки, как эхо, поддержали ее:
- А убежим, убежим!
- Чтоб не обманывали!
- Какая работа без музыки?
- А ну-ка, цыть! - бодро вскочил парень на ноги. - Пошутил я. Будут вам музыканты. Я ж говорил - к полудню.
- Обманете! Обманете!
- Скажите вы им, девчата! - обратился табельщик к своим работницам.
- Будут, будут, честное комсомольское! - подтвердила очень красивая девушка из совхозовских - смугло-румяная, с нежным овалом лица, с темным пушком на губе. - Честное комсомольское!
- Как, как? Про что это она?
- Какое-то комсомольское - говорит.
- И не слыхали такого.
- Пускай лучше побожится!
- Им, комсомолам, божиться никак нельзя, - лукаво отозвался табельщик, - грех!
- Гляди ж ты! Они что - и с нечистым знаются?..
- Мы, комсомольцы, против бога, за мировую революцию! - сказала та же самая девушка, с пушком на губе.
- Ну, чудеса, да и только!.. - всплескивали руками старшие девчата. А музыканты, видать, все же будут.