Яринка покраснела.
- А хвороба вас забери!
Чтобы отвязаться от нахала, Нина Витольдовна осторожно опустила ему в ладонь пятак. Босяк долго смотрел ей в глаза, дрыгнул ногой, отчего чуть ли не зазвенели его штаны.
- Мерци, мадаммм!..
И, не дождавшись подаяния от других, поволок ноги в тамбур.
А Яринке почему-то показалось, что он там подстерегает ее. И даже в городе, когда уже шли к постоялому двору Сарры, девушка то и дело оглядывалась, не крадется ли за нею лохматый - выхватит из рук кошелку, а потом попробуй - догони!..
Шлемина Сарра искренне обрадовалась, увидев давних знакомых. Всплеснула белыми руками:
- Ай, ай! Кого я вижу! Послал мне бог таких гостей, таких дорогих да хороших!.. И маленькая синеглазая барышня! Ах, какой красивый кинд!.. Я дам тебе конфетку. Конфетку дам... А отчего Сонечка не приехала? спросила она Яринку.
- Маме некогда. А я дядьке Степану поесть привезла.
- Ай, Степан! Уж такой молодой человек! Уж такой хороший и красивый... Ах, если бы Сонечка не поспешила!.. Так и не нужно было бы тебе лучшего жениха...
Яринка вспыхнула, даже глазам стало жарко.
- Какие вы... тетя Сарра... ну!..
- А чего ты, моя красавица, так говоришь? - не унималась хозяйка. Он же такой молодой и приятный, не то что мой ленивый мужлан Шлема! Ну, был бы этак лет на десять старше тебя!.. А если б и на двадцать, что велика беда? Ой, мужчины, они чем старше, тем более охочи!.. Ох, и хитруня Сонечка!..
В разговор поспешили вступить учительницы, видели - девушке не по себе.
- Сарра, - сказала Евфросиния Петровна, - мы, возможно, заночуем у вас.
- Так это же прекрасно. Будут вам такие перины! Такие мякенькие. И хотя бы один клопик!.. Будете - как это? - у бога за дверями, ах, нет - за пазухой!
Евфросиния Петровна проводила Яринку до больницы. Показала ворота.
- Там спросишь хирургию.
Опасливо оглядываясь, Яринка пошла по усыпанной дресвой дорожке. На клумбах еще рдели последние бархотки, трава была усыпана пожелтевшей листвой. Пахло прелью и осиновой корой. И еще к осенним запахам примешивался запах больницы - тошнотворно-сладковатый, как от увядших желтых лилий.
Попадались ей навстречу мужчины в длинных, как рясы, одеждах, да и ходили они медленно, как монахи.
Но Яринка почему-то не решалась их расспрашивать.
Наконец один рыжеусый человек во всем белом и в белой же скуфейке сам остановил Яринку:
- Чего ты, девушка, ищешь?
- Да... ищу вот... Тетку Хирургею...
- Кого, кого? - вытаращился встречный.
- Говорю же... тетку Хирургею...
Человек хлопнул себя по бедрам и так и присел от хохота.
- Ой, не могу! Ой, держите меня втроем!..
Яринка захлопала глазами.
- А на что тебе сдалась тетка Хирургия? - спросил усатый ослабевшим от смеха голосом.
- Да... спросить про дядьку Степана.
- Про какого еще дядьку?
- Ну, нашего... отчима моего...
Он едва уразумел, чего она хочет.
- Курило? Ну, идем, провожу. Это как раз моя палата. Я там фельдшер. Ну и потеха!..
Он проводил ее до большого кирпичного дома в глубине двора. Вошли в тесные сени. Фельдшер велел ей сесть на скамью. В двери, за которой он скрылся, было прорезано окошечко.
Оставшись одна, Яринка осмотрела помещение, потом поставила кошелку на скамью и осторожно заглянула в приоткрытое окошечко. За ним оказалась большая комната. Стоял топчан, накрытый желтой клеенкой, у окна стол с картонными коробками. За столом - белая женщина с носом, похожим на клюв, и очень черными бровями. На ней был длинный белый фартук, а на голове тоже белая ермолка. Когда женщина невзначай взглянула на окошечко, Яринка быстро отшатнулась.
Ждать пришлось долго. От нечего делать, все еще вспоминая лохматого в вагоне, пересмотрела гостинцы в кошелке - жареную курицу, горшочек сметаны, масло в капустном листе, пирожки с яблоками и калиной. Не пропало, оказывается, ничего...
В соседней комнате послышались шаги. Вышла та самая строгая седая женщина, за нею, шаркая шлепанцами, Степан - в длинном синем одеянии, из-под которого выглядывали штрипки подштанников. Полу свитки Степан придерживал согнутой в локте рукой.
- Здравствуй, Яриночка... - поздоровался он тихим от волнения и слабости голосом.
- Здра-а... - едва слышно пролепетала Яринка. Она стеснялась белой женщины.
- Сестра? - спросила та строго.
Степан смущенно улыбнулся, пожал плечами.
- Жена? - Женщина без улыбки пристально осмотрела Яринку - ее зардевшееся лицо, сиреневую в белый горошек кофточку, под которой угадывались тугие кулачки грудей, черную широкую юбку и, пожалуй, поняла, что ошиблась. - Молода. - Белая женщина, словно осуждая, повернулась и пошла в свою комнату. И уже из-за двери, выглянув в окошечко, добавила: А вы недолго, - это касалось Степана, - а то застудитесь. А вам застуживаться сейчас опасно.
Яринка вся пылала. От стыда и гордости. В словах белой женщины было что-то греховное. И очень приятное - ее уже считают взрослой.
Понимала, что слова этой женщины она никогда не сможет передать матери. В них было что-то недозволенное и стыдное. И оттого, что это запретное, у нее даже запекло в груди от желания взглянуть на Степана, увидеть хотя бы краешком глаза в его глазах это самое стыдное и недозволенное. И она невольно резанула взглядом своих черных продолговатых глаз по лицу Степана, - у нее перехватило дыхание, и она, еще больше покраснев, потупилась. Ничего не удалось ей увидеть в глазах отчима. Они жалобно улыбались, словно виноватые. Может, даже от тех бесстыдных Сарриных слов - про него и про Яринку, - которых он не слышал, но легко мог догадаться. Или же за слова белой женщины. А может...
Он погладил теплой мягкой ладонью ее руку, которая сжимала ручку кошелки.
- Ну, как ты там... доченька... - И она с глубокой печалью и в то же самое время с непонятной радостью почувствовала неискренность его слов.
И торопливо, чтобы он не заметил, как она все хорошо понимает, затараторила скороговоркой: