– Где тебя в случае чего искать?
– Вы думаете?..
– Ничего я не думаю. На всякий пожарный.
– Я временно живу у знакомых. У них есть телефон.
Я стал спускаться по лестнице, тупо глядя на фотографии актеров на стенах. Кто-то поднимался мне навстречу. Я слышал дробный перестук твердых каблучков. И вдруг на площадке между этажами чуть не столкнулся с той, в джинсах, имени которой мне не хочется называть. На этот раз она была не в джинсах, а в моднющем платье и плаще, кажется импортном. Вообще-то, я даже задел ее плечом, она отскочила как ужаленная и сказала: «Извиняюсь», хотя виноват был, скорее, я.
Я остановился и, сам не знаю почему, обернулся. И она задержалась на крохотную долю секунды и посмотрела на меня сквозь железные листья нарядной перегородки, а потом торопливо побежала наверх. Возможно, впрочем, мне только показалось, что посмотрела.
На улице опять шел снег – крупными хлопьями, точно в январе. Может, в другое время никто бы и внимания не обратил, но сегодня все удивлялись. Продавщицы в магазинах смотрели на снег через большие запыленные витрины, прохожие, задирая головы, провожали глазами низкие тучи, даже милиционер, который было засвистел вдогонку неправильно повернувшему автомобилю, махнул рукой и засмотрелся на пушистые белые клочья, как будто срываемые кем-то с гигантской прялки.
Наверно, и этот злющий режиссер, как все, ждет столкновения с астероидом.
Наш город в такую погоду выглядит не лучшим образом. Он совершенно серый, словно вытершийся от долгого употребления. Дома точно обгрызены морозами, дождями и ветрами. Заляпанные грязью машины разбрызгивают во все стороны месиво, скапливающееся в водостоках. Люди, отворачивающиеся от пронзительного весеннего ветра, тоже не ахти как привлекательны. И вообще жить не хочется. Если б не надежда, что скоро придет весна… Но придет ли она в этом году?
Возле нашего дома я столкнулся с Буйволом. Он с наслаждением шлепал по лужам в резиновых сапогах, каким-то чудом не лопавшихся на его икрах. Буйвол был на званом обеде и так наелся, что под конец куска больше не мог проглотить. Правда, помолчав минутку, он признался, что, пожалуй, дал маху: еще немного сладкого в него бы влезло. Опустив веки с желтыми ресницами, он бесконечно долго перечислял все, что съел у приятеля, который страдает отсутствием аппетита и родители которого очень по этому поводу переживают. Вкусятина!
– Зачем ты так обжираешься? – неприязненно спросил я.
– Как зачем? Я записался в спортивный клуб. Буду поднимать штангу.
Я понял, что это очередной предлог: теперь можно будет есть без зазрения совести.
– Значит, больше не ждешь комету?
– Э-э, – промычал Буйвол. – В газетах пишут, что это вранье. Она пролетит очень далеко от Земли.
– Если в газетах пишут, что вранье, это лучшее доказательство, что правда.
Буйвол непонимающе заморгал желтыми ресницами.
– Это они нарочно, чтобы не было паники. У редактора, который живет у нас на пятом этаже, ночи напролет горит свет. Уж он-то знает правду и не может спать.
– Э-э, да ты псих ненормальный. Недаром родители не разрешают мне с тобой водиться.
– Значит, расхотел умирать?
– Что я, глупый? Мы летом поедем на озера. Там грибов, ягод – тьма. Вот уж когда поем вволю. По мне лучше получать плохие отметки, чем забивать голову всякой чепухой.
– Хорошо тебе, – вздохнул я.
– Еще бы. Я и книг никаких не читаю, только по программе – прочитал и забыл. Такая жизнь мне нравится, здоровьем Бог не обидел, и вообще – вкусятина. А у тебя какие от жизни радости? Вызубрил наизусть целую энциклопедию – и что? Папаша мой говорит, вы лентяи, оттого вам и жить не хочется. Ну скажи, что твоя мать делает? Коврики какие-то иногда расписывает. А отца вообще выперли с работы.
– Отец не сработался со своим начальником – у них разные научные взгляды.
– Э-э, – снова противно заблеял Буйвол. – Вкалывать ему неохота. Если бы все только валялись на диване и философствовали, что бы стало с нашей Землей?
– Знаешь, Буйвол, ты страшный примитив.
– Может, я и примитив, зато мне хорошо. Я тебя могу уложить одной левой.
Ну что тут скажешь?! Таков уровень умственного развития у моих ровесников. Поэтому можете не удивляться, что я ничего не рассказываю о школе, об одноклассниках и их забавах. Кстати, Буйвол еще не худший. Он даже неплохо учится. Правда, похоже, только назло другим. Потому что в классе его недолюбливают. Он сплошь и рядом возвращается из школы испачканный грязью, в порванной рубашке и прилично помятый. Его мать бегает жаловаться, но ее, видно, тоже не любят, потому что возвращается она ни с чем. И, должно быть, именно это толкает вперед нелюбимое всеми семейство.
– А ты знаешь, что я, когда захочу, могу отправиться далеко-далеко? – спросил я и тут же об этом пожалел.
– Э-э, да ты целыми днями торчишь во дворе, я же вижу.
– Я знаю один секрет. Могу перемещаться в пространстве в любом направлении.
– Я раньше тоже так играл. Пока не надоело.
– Это не игра, Буйвол. Это самая взаправдашняя правда.
– Докажи.
Я показал ему билет, который пытался выпросить у меня Себастьян.
– Ну и что? – сказал Буйвол.
– Я его оттуда прихватил.
– Э-э, обыкновенный железнодорожный билет. Собираешь, что ли?
– Нет, Буйвол, честное слово, я, когда хочу, отправляюсь в одну такую долину с рекой и старинной усадьбой.
– А там живет девочка с белым зонтиком, бедная и несчастная, и плохой мальчик, который ее обижает, – докончил Буйвол, топчась в луже, затянутой радужной пленкой бензина или смазочного масла.
– Откуда ты знаешь? – удивился я.
– Читал, кажется, где-то, только не помню где.
– Ты небось думаешь, я впечатлительный застенчивый мальчик, живущий в вымышленном мире?
– А чего мне думать? Твои проблемы, – отрезал Буйвол. – Пошли спустим папаше шины.
– Думаешь, я тебе лапшу на уши вешаю? Погоди, еще докажу.
– Отстань. Я пока что не свихнулся. Даже завел с первого числа специальную картотеку, ну, знаешь, такие разграфленные карточки. Я люблю, когда все разложено по полочкам. Чего там только нет: самочувствие, работа, учеба, сон, игры и даже как сегодня сходил в туалет. И еще я сам себе ставлю отметки. Папаша меня научил. Жить надо на земле, а не в облаках.
Мне захотелось дать Буйволу пинка: из-за этого остолопа на меня накатила жуткая меланхолия. И вообще стало как-то не по себе, я даже засомневался, вправду ли ко мне приходит пес-изобретатель, – настолько идиотской, бессмысленной, достойной в лучшем случае маменькиного сынка показалась вся эта история.
– Ладно, пошли, – вконец расклеившись, сказал я. – Спустим твоему папаше шины.
Я не могу этого объяснить, но поверьте: чем сильнее обмякали с пронзительным шипением шины, тем более нормальным и здоровым я себя ощущал.