Я стал смотреть в окно на нашу улочку. Опять повалил густой снег. Он засыпал тротуары, частично мостовую и даже зазеленевшие ветки деревьев, в том числе и на моей акации. В этой картине было что-то жутковатое, так как из-под белого покрова там и сям выглядывала сочная живая трава. Я уверен, что многие, глядя на этот снег, думали о комете, которая на нас летит, а мы волей-неволей спешим ей навстречу.
Мои родители внимали Цецилии с довольно унылым видом. Еще бы: не так уж приятно слушать, как кому-то фантастически повезло. А Цецилия сегодня ввалилась к нам страшно возбужденная; ее темно-карие, смахивающие на кошачьи глаза метали гипнотические молнии, и шуму от нее было больше обычного. Дело в том, что Цецилия получила приглашение от какого-то американского университета и уезжает в Штаты надолго, если не навсегда. Мама с отцом старательно восхищаются и даже прикидываются, будто завидуют ей белой завистью, хотя на самом деле, думаю, просто завидуют, как завидовал бы всякий нормальный человек, Цецилия же от комплиментов отмахивается, обзывает моих родителей дураками и кричит, что они «не на уровне». Потому что Цецилия опасается за свой оксфордский акцент. Потому что английский Цецилия изучала в лучшем британском университете. Потому что в Америке, где эти американцы говорят черт-те как, Цецилия может себе акцент испортить. Потому что Цецилия, как-никак, приятельствует с одним настоящим, просто потрясающим лордом. А я иногда думаю, уж не родственник ли этот лорд, случайно, нашему Себастьяну, хотя держу свои догадки при себе, опасаясь, что Цецилия, услыхав такое, озвереет от ярости. Потому что Цецилия – самая-пресамая. Она всегда это подчеркивает, и никто не осмеливается возражать. Иногда только отец заговорщически подмигнет маме, но мама нарочно начинает смотреть в другую сторону. По заснеженной улице шел наш сосед. Собственно, даже не шел, а ковылял, опираясь на металлические костыли и странно дергаясь. Он редко выходит на улицу, разве что летом. По ночам к нему часто приезжает «скорая помощь». Живет он один и уже совсем старый. А болезнь его – страшный паралич, а может, военная контузия. И когда он так идет, извиваясь всем телом и выбрасывая в стороны негнущиеся ноги, кажется, что по улице движется печальная процессия боли, отчаяния, человеческого горя.
– Не забывай нас, Цецилия, – сказал наконец отец неестественно бодрым тоном. – Присылай время от времени из большого мира друзьям в далекую провинцию какой-нибудь сувенир.
– Знаешь, ты все-таки полный идиот, – загремела Цецилия, расправляя свои и без того безукоризненно прямые плечи. – Еще неизвестно, поеду ли я вообще. Какие мне предложат условия, смогу ли я жить среди этих янки? Все не так просто. Не забывай, что я уже не девочка.
– Ах, Цецилия, – льстиво возразила мама, – не тебе говорить о возрасте. Посмотри на себя в зеркало.
– Это верно, – ухмыльнулась Цецилия. – Сегодня в очереди какой-то идиот обратился ко мне «девушка». А я его еще отчихвостила.
– Да, да, – вздохнул отец. – Скоро ты нас забудешь, даже на письма отвечать перестанешь. Такова жизнь.
– Перестань молоть чепуху! – рявкнула Цецилия. – Ты меня вообще не знаешь. С вашими куриными мозгами такого человека, как я, не понять.
– Может, выйдешь за какого-нибудь миллионера, – расфантазировалась мама. – Поселишься во дворце на берегу Тихого океана, среди пальм и огромных кактусов…
– Позолоченный «роллс-ройс» будет ждать тебя перед террасой дворца, – подхватил отец.– И вы отправитесь в кругосветное путешествие.
– Прославишься, познакомишься со знаменитыми людьми, – продолжала перечислять мама. Так они вроде бы шутили, но шутки получались какие-то невеселые.
– Замуж? Никогда. Ни за какие шиши. Удел интеллигентного человека – одиночество.
– И это она говорит нам, неудачникам, остающимся прозябать в провинции, – якобы смиренно вздохнул отец. – Погоди, попадешь в большой мир, переменишь мнение.
– Я никогда своего мнения не меняю. Мы не первый день знакомы, и ты прекрасно знаешь, что миллионы и слава для меня ничто, ни вот столечко.– И она показала отцу аккуратно подпиленный ноготь.
– Поглядим, время покажет, – улыбался отец, но уже не косился на экран, с которого призывали готовиться к весеннему севу.
– Я своих друзей не забываю. И заявляю вам с полной ответственностью, что, если только поеду, еще в этом году приглашу к себе Петра на каникулы. Слышишь, Петр, ну чего ты прилип к окошку? Хочешь ко мне в Америку?
– Кто б не хотел, – тихо сказала мама.
– Помолчи, я его спрашиваю. Оглох?
– Я слушаю.
– Хочешь приехать ко мне на каникулы?
А я в этот момент и сам не знал, хочу ли поехать на каникулы в Калифорнию. Наш сосед-калека враскорячку, с трудом переставляя костыли, брел по снежному месиву к подъезду.
Цецилия побагровела от гнева. На ее длинной шее вспухли белые веревки жил; на меня она смотрела взглядом хищной птицы. И я сказал, перемогая хрипоту:
– Хочу.
– Вижу, большого желания у тебя нет.
– Я очень хочу побывать в Калифорнии.
И явственно услышал, как родители вздохнули с облегчением.
– Если эта комета в нас не врежется, – вполголоса добавил отец.
Потом Цецилия ушла, поскольку спешила за какой-то анкетой, которую надо было срочно заполнить. Она еще что-то прокричала с лестницы, потом, вероятно уже внизу, отчитала нашего дворника за то, что тот не убирает снег, наконец вылетела на улицу и принялась ловить такси, отчаянно махая рукой каждой проезжающей мимо машине, а машины с перепугу резко тормозили, и их заносило.
Мы все сидели молча, только телевизор без устали тараторил о каких-то невероятных достижениях современного сельского хозяйства.
– Вот тебе, – вдруг глухо произнес отец. От их, то есть его и маминого, деланого оживления не осталось и следа. – Каждый в конце концов дожидается своего.
И опять замолчал. Мама собирала чашки.
– Охота жить пропадает,– сердито добавил он.
– Ей легко… Одна, детей нет, может в любой момент принять самое рискованное решение.
– Знаешь, у меня такое чувство, будто меня вытолкнули из жизни. Ты не представляешь, что со мной творится.
– Не думай об этом. Зачем раньше времени отчаиваться? Все проходит, и это недоброе время пройдет.
– Я уже боюсь встречать на улице знакомых. У всех какие-то планы, какие-то возможности, перспективы, а у меня что?
– Найдешь ты работу, увидишь. Может, даже лучше прежней.
– Нет, нет. Что-то в моей жизни сломалось. Не забывай, мы уже не молоды. Знаешь, меня теперь не оставляет мысль, что все хорошее позади, а впереди только наклонная плоскость.
– Потому что ты сидишь дома и ноешь. Сходи куда-нибудь, развейся, перестань об этом дуг мать.
Отец помолчал, и в этом его молчании было что-то странное, ожесточенное.
– Меня пугает жизнь, которую осталось прожить.
– Ох уж эти твои страхи!
– Нет, ты ничегошеньки не понимаешь! – с неожиданной злостью бросил отец. – Чего я в жизни добился? Разве я не старался? Недосыпал, недоедал… А что толку?
– Другим еще хуже. Сколько на свете одиноких несчастных людей. И живут как-то.
– Утешила, – фыркнул отец.
– Петр, – сказала мама. – Пойди к Зосеньке в комнату и выгляни во двор. Может, кто-нибудь из ребят гуляет. Вышел бы, подышал свежим воздухом.
А я все еще ломал голову над тем, как распорядиться своими шестьюдесятью злотыми. К тому же надо было прислушиваться к телефонным звонкам. Вдруг со студии все-таки позвонят. Хотя отец прав, когда говорит о невезении. «Интеллигентным людям не должно везти», – как будто произнес кто-то голосом Цецилии. Пожалуй, заработанные деньги пока нужно просто отложить. Похоже, отец перестал ждать комету. Странно. Ведь именно сейчас это было бы для него избавлением.
Во дворе ничего заслуживающего внимания я не увидел. Отец Буйвола стенал над своей машиной, стоявшей на ободах в довольно глубоком снегу, Субчик, как каждый день, колотил футбольным мячом об стену, малыши лепили снежную бабу, которая быстро таяла. Я – безо всякого, честно говоря, интереса – вытащил из-под матраса дневник пани Зофьи и раскрыл его на последней странице, по краям разрисованной какими-то цветами и травами.
"Мы с Зютой пошли в театр (дальше что-то было старательно зачеркнуто). Сидели на очень хороших местах, потому что Зютин отец работает в муниципалитете. Мальчишки из тринадцатого лицея беспрерывно бросали в нас с балкона фантики от каких-то идиотских конфет. Наверно, Зюта их провоцировала своим кретинским хихиканьем, она все время хихикает, не удержалась даже, когда ей выдали аттестат, где было написано, что она остается на второй год.