Глава IV
________________________________________________________________
АМЕРИКАНСКИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ
Океан разворачивался под крылом - темный, холодный, совсем не летний. Водный простор был испещрен белыми мазками, похожими на льдины. Но то были всего лишь барашки волн... Что-то, похожее с шестикилометровой высоты на рифленую мыльницу, упрямо ползло по морю, оставляя расходящиеся пенные усы.
На самом деле шел грузовоз-тримаран размером с городскую площадь. Волны и ветер были ему нипочем, как, впрочем, и трансокеанскому дирижаблю, несшему советскую делегацию на конгресс в Соединенные Штаты. Чудовищная сигара с двумя сотнями пассажиров под брюхом использовала ураганный воздушный поток к западу от Ирландии, чтобы сэкономить топливо. Бездействовали винты размером с мельничные лопасти, которые смутили бы даже Дон Кихота.
Людей в салоне было немного - настало обеденное время. Пять-шесть человек дремали в глубоких креслах за столиками, еще двое постукивали шахматами. Никто не плескался в бассейне за стеной тропических растений, даром переливался яркими красками большой телеэкран. Мало кто из пассажиров любил обедать у себя в каюте; все поднимались на второй ярус гондолы, в ресторан. Туда ушли и Акопян с Мариной Стрижовой. Зато Тарханов от еды отказался вовсе. Остался с Волновым, руководителем делегации.
- Ты-то зачем моришь себя голодом? Если я на китайской диете, так ничего удивительного: двадцать килограммов лишних. Но ваша милость, имея такую талию, достойную солиста балета... - спросил Тарханов.
- Вот чтобы она и дальше была такой, талия! - отвечал Волновой, продолжая перечитывать бумаги и делать карандашом пометки на полях. Он намеренно отказался от сверхскоростного орбитального транспорта. Хотелось, летя на "тихоходном" лайнере, и еще раз просмотреть доклады коллег, и что греха таить! - отдохнуть, полюбоваться миром за трое суток полета.
Игорь Петрович начертил "птицу" и жирный вопросительный знак:
- Ох, Сеня, много ты все-таки раскрыл в докладе, они смекалистые. А наше дело больше слушать, чем говорить.
- Ты что, всерьез принял эту болтовню Сурена насчет шпионов и космических мафий? Но ведь, насколько мне известно, никто из космонавтов до Акопяна на Фобос не ступал. Разве что автоматические устройства.
- Это - по данным МАФ, - значительно ответил Волновой. - Но Международная астронавтическая федерация, увы, не господь бог и потому не всеведуща. Надеюсь, ты еще помнишь, как я гонялся за частным боевым космолетом... м-да... а он меня благословлял торпедами?
Тарханов нахмурился, опустил кудрявую лобастую голову:
- Новости! Мало нам сюрпризов с астероидом - диверсий, обстрелов, жертв... значит, по-твоему, эта штука на Фобосе не имеет отношения к инопланетянам? Хм... Меня с самого начала мутило оттого, что окажутся правы все эти "тарелочники", искатели зеленых человечков.
- Не знаю, - пожал плечами Волновой. - Окончательного вывода я пока не сделал. Может быть, и зеленые человечки. Но сейчас надо быть очень осторожными и смотреть в оба... Стоп! Оставим эту тему.
По винтовой лестнице спускались со второго яруса Стрижова и Акопян, оба в самом веселом расположении духа. Сурен, плотный, пышноусый, с проседью в густых черных кудрях, в синем пиджаке с никелированными пуговицами и кремовых брюках походил на преуспевающего коммерсанта, француза или итальянца. Марина - все такая же сухощавая, с тонким смугловатым лицом и косо подстриженной челкой, мало соответствовала привычному образу "сорокалетней женщины", только серый костюм был скроен построже, чем раньше, да прибавилось морщинок вокруг глаз. Ее муж, Виктор Панин, прославленный командир "Вихря-1" и первый начальник станции на астероиде, человек абсолютно неутомимый и неподвластный годам, находился в долгосрочном испытательном полете. Где-то между Землей и Луной он "обкатывал" спутник-ретранслятор, который должен был обеспечить телевизионными программами население лунных баз.
Акопян плюхнулся в кресло и заговорил, бурно жестикулируя:
- Представляете, первый управляемый аэростат в России был спроектирован еще в 1812 году, во время войны с Наполеоном! А в 1915-м русские построили дирижабль "Гигант" длиной в сто пятьдесят метров! Только он переломился во время испытаний...
- Постой, постой! Где ты этого набрался? - попробовал вмешаться Тарханов; но Акопяна было трудно остановить:
- А самым большим дирижаблем двадцатого века был немецкий "Гинденбург"! Он достигал в длину четверти километра, имел объем двести тысяч кубов, сорок человек экипажа и десять - обслуживающего персонала, в том числе поваров и официантов. И взорвался, кстати, в Америке, у причальной мачты, шестого мая 1937 года...
- Зачем это ты нам рассказываешь? - решительно прервал Волновой. Дай долететь, тогда и пугай!
- Не удивляйтесь, - сказала Марина. - В кафе продавали разные сувениры, в том числе брошюрки об истории дирижаблестроения. Вам-то еще ничего, а мне он за обедом вслух читал...
Вечером того же дня на борт поступила радиограмма от Хартманна, председателя Ассоциации космической медицины США. Почтенный доктор уведомил советских коллег, что "загадке Фобоса", вследствие ее крайней необычности, будет посвящено отдельное заседание, "круглый стол". Волновой помрачнел; ходил, кусая губы.
Следующим утром Акопян прижал руководителя делегации, что называется, к стенке - вернее, к огромной стеклянной чечевице иллюминатора - и спросил напрямик:
- Чем недоволен, командир? Не хочешь "круглого стола", да?
- Не хочу, - ответил Волновой, понимая, что теперь вряд ли удастся что-либо скрыть от "экипажа". И честно рассказал Сурену о своих подозрениях. - Вот и попробуй, реши, как нам себя за этим столом вести, какие козыри выкладывать, что оставлять в рукаве! Может быть, они только и ждут, чтобы Советы раззвонили на весь мир, что их космонавтов гипнотизирует инопланетный разум... внушает им через подсознание свои команды! Космонавты-шизофреники, недурно, а? Не мытьем, так катаньем нас опорочить...
- Так что же делать? - озадаченно спросил Сурен. - Молчать мне, что ли, об этом... подсознательном?
- Молчать, конечно. И вообще это дело Семена. Он врач, физиолог, он знает, что и как сказать. А твое дело - отчитываться о том, как ты перенес гипнорепродукцию. Поменьше внимания уделяй Фобосу, побольше - своим ощущениям. Если вопросы будут задавать - то же самое... Я из доклада твоего уже вымарал все лишнее, перечитаешь.
- Деспот, - буркнул Акопян, подходя ближе к иллюминатору. - И не стыдно нам, ученым, в какие-то шпионские игры играть? Люди со всего мира собираются нас послушать, ждут честного рассказа, а мы...
- Со всего мира! - передразнил Игорь Петрович. - Пока что мир этот еще далеко не един, и врагов у нас в нем немало. Если страхи мои не оправдаются, сам первый перед вами извинюсь. Но пока что я отвечаю за работу делегации и прошу распоряжения мои выполнять...
Сурен, не отвечая, смотрел сквозь толстенное стекло. На лице его читалась самая горькая обида. Волновой хотел еще что-то добавить, но только ласково провел рукой по плечу Акопяна и отошел...
Утро было великолепное; океан поражал синевой и спокойствием, через все небо протянулись золотые перистые облака. От горизонта наплывал южный край громадного, сплошь застроенного острова Лонг-Айленд. На узком, извилистом мысе Рокавей громоздились кубы и башни тесно поставленных зданий; еще величественнее выглядела окутанная дымкой стоэтажная стена Бруклина. Десятки больших и малых судов бороздили необъятную бухту; вокруг стоящих на рейде белоснежных пассажирских великанов и серых контейнеровозов мелкой рыбешкой вились катера. Дирижабль медленно повернул, и Сурен увидел далекую линию небоскребов. Все здесь было оковано камнем и металлом; здания вырастали, грозя совсем закрыть небо. Он поискал глазами статую Свободы - писали, что она недавно отреставрирована...
Для межконтинентальных дирижаблей теперь предназначался аэропорт Статен-Айленд. За несколько лет до открытия рейсов "воздушных кораблей" его чуть было не ликвидировали вовсе: здания стискивали со всех сторон, посадка больших самолетов стала опасной. Теперь не стало взлетно-посадочных полос; вместо унылого серого бетона и подстриженной травы по полю разлились пестрые клумбы, розарии, рощи с искусственными озерами. И над всем этим высились на могучих опорах решетчатые мачты, напоминавшие Эйфелеву башню. К ним причаливали аппараты легче воздуха, наполненные негорючей смесью газов...
Приземление прошло вполне благополучно. Ожидавший под мачтой электромобиль ассоциации отвез четверку советских делегатов в уютный отель при аэровокзале. В Нью-Йорке им предстояло провести не более суток завтра был день сбора делегаций в Майами. Разбитной мулат, неплохо говоривший по-русски, - клерк ассоциации - взялся показать до вечера все, что можно увидеть за такое ничтожное время в самом большом городе Земли. То есть галопом провезти по всемирно известным местам.
Они наскоро пообедали, причем Марина во всеуслышанье провозгласила, что "книги не врут". Оказывается, она где-то прочла, что в Америке овощи и фрукты отличаются "рекламным" видом, они всегда крупные, спелые, идеально свежие, но при этом водянистые и довольно-таки безвкусные. Сказывается погоня за внешней привлекательностью товара, обилие всяких химических стимуляторов. То же и с мясом: бифштекс - загляденье, а на вкус... Клерк по имени Стив откровенно хохотал: "Мы-то знаем, что к чему! У богатых людей собственные фермы - не на продажу, для себя... Яички прямо из-под курочки, и коровка травку щиплет, какую сама хочет".
Конечно же, поездка была суматошной, впечатления насыпались грудой, без всякого толку. Важное забылось, мелочи застряли в памяти. Поражал и подавлял размах города, невероятное многолюдье. Перенасыщенность транспортом чувствовалась везде... Нередко встречались полицейские оцепления. Это значило, что здесь только что разбились, смяли друг друга в лепешку несколько электромобилей или "каров" на водородном горючем. Впрочем, заслоны исчезали быстро: искореженные обломки утаскивал специальный вертолет, раненых и погибших увозили машины с красными крестами... а рядом уже нетерпеливо взревывало тысячеколесное стадо. Скорее, скорее!..
Стив спросил - правда ли, что в Москве больше нет частного транспорта? Почти нет, ответил Тарханов, и целые районы закрыты для него. Да и зачем он нужен, если длина метрополитена - уже больше тысячи километров; весь город опутан подвесными дорогами и набит электрическими такси? Мы тоже могли такое сделать, отвечал Стив, но беда в том, что для американца собственный автомобиль - это не просто средство передвижения. Это гордость, залог чувства собственной полноценности, способ пустить пыль в глаза соседям и знакомым, возвыситься над ними. Житель Нью-Йорка согласен хоть ежедневно получать увечья в авариях, часами простаивать в заторах, разоряться, покупая все более модные машины, - но от "звания" автовладельца не откажется, и никакой президент ничего с этим не поделает...
- Ну почему же? - возразила Марина. - Вот лет пять назад запретили же у вас ношение и продажу огнестрельного оружия? Тоже, помню, кое-кто из ваших политических деятелей кричал, что этот закон несовместим с "американским национальным характером", и протесты были, и демонстрации всяких левых и правых... А все равно запретили.
Стив засмеялся. Делал он это очень охотно, смеялся от души, заразительно...
- Да, вы действительно люди другой природы! Кто у нас обращает внимание на эти запреты? Самые трусливые посдавали "пушки", а остальные... Как нельзя было пятьдесят лет назад пройти в темное время по парку, так и теперь. Только вместо пули всадят в вас пучок парализующего излучения: оно и бесшумно, и удобно. Серьезные банды располагают даже лазерным оружием...
- Оптимистка ты, Марина! - вмешался Волновой. - А вот я тут не в первый раз и могу подтвердить: американцев не переделаешь.
- Может, и удалось бы, да никто за это не берется! - сказал Стив. Дьявол нами, видимо, доволен, а господь бог давно махнул рукой...
Они колесили по районам, в каждом из которых были заметны свои национальные признаки. Стив сообщил, что ирландцев в Нью-Йорке больше, чем в Дублине, а итальянцев - чем в Неаполе. Бегло осмотрели немецкий Йорквилль, отличавшийся аккуратными газончиками и розариями; китайский Чайнатаун, где даже телефонные будки были сделаны в виде маленьких пагод; традиционно хмурый и замусоренный негритянский Гарлем с улицами громадных полуразрушенных домов для самых бедных - хозяева не считали нужным ремонтировать "убыточные" жилища... От Гарлема, оставившего мрачное впечатление, было рукой подать до прославленного Бродвея. По причине дневного времени не удалось полюбоваться феерией электрического огня; но и днем на улице кипела жизнь. В пестроте бесчисленных реклам тонули скромные фасады театров. Судя по фотовитринам, здесь шли самые разнообразные спектакли - от Софокла и Чехова до откровенно порнографических шоу. Это тоже была традиция. Марина не утерпела, заглянула в два-три магазина. Стив сказал, что отец его помнит время, предшествовавшее ядерному разоружению: обнищание страны, всеобщую девальвацию. Тогда полиняли карнавальные одежды "Великого белого пути", и стояли заколоченными десятки магазинов, и голодные толпы из Гарлема среди дня громили продуктовые лавки...
Тарханов больше всего переживал оттого, что не было времени походить по выставочным залам. И все же они осмотрели выставку некоей малопонятной, издающей треск и завывание, испускающей лучи света "динамо-живописи" в музее Гугенхейма, а также обошли небольшой участок необъятного дворца искусств - Метрополитен-музея. Оказавшись на Манхэттене, нельзя было, разумеется, упустить случай полюбоваться зданиями Линкольн-центра недавно построенный голографический видеотеатр ледяным кристаллом нависал над колоннами Метрополитен-оперы. Повздыхали перед стареньким Эмпайр-Стейт-билдингом, едва достававшим до "пояса" супергигантам последних десятилетий. (Стив не замедлил доложить, что теперь квадратный сантиметр земли на острове Манхэттен стоит дороже, чем золотая пластинка той же площади.) Наконец Сурен увидел "с тыла" статую Свободы и решил, что она недостаточно внушительна...
К вечеру у гостей все перемешалось в голове: "динамо-живопись" и египетская скульптура с головами птиц и зверей, тяжелая пышность старых домов, выстроенных "под античность", электромобильные потоки, смелые наряды женщин, полицейские... Кстати, полицейские почему-то запомнились лучше всего. Если судить по старым американским фильмам, облик "фараона" не менялся уже лет тридцать-сорок. Это должностное лицо продолжает являть собой нечто вроде символа страны - теперь уже в большей степени, чем любые небоскребы. Небоскребы-то есть везде, а вот такие красавцы - только в Штатах. Стоят они, как правило, в одинаковых позах: ноги широко расставлены, руки за спиной. Сейчас, по летнему времени, на них серые рубахи с короткими рукавами, с расстегнутым воротом: брюки заправлены в высокие ботинки. Повсюду значки, эмблемы, бляхи, шевроны... На груди портативная, все время включенная рация, еще какие-то перебегающие огоньки. Широкий кожаный пояс спущен на самые бедра, к нему привешены блестящие наручники, рожок с патронами, дубинка. Все открыто, все без чехла, так и кричит: "Бойтесь, уважайте, перед вами - сила!" Большой старинный револьвер практически весь снаружи, только ствол засунут в кобуру. Ну какой же полисмен без "кольта-45"! Образ, созданный книжками-комиксами, кинолентами, телепередачами: рыцарь закона, грозный и справедливый, герой без страха и упрека... Может быть, это двадцать раз не соответствует действительности, но "фараон" производит впечатление...
Друзья долго не расходились по номерам, засиделись в гостиной у Волнового. Наконец Игорь Петрович решительно выгнал всех спать. Последним выходил Тарханов. Руководитель делегации остановил его незаметным для других знаком.
- Что? - встревоженно спросил Семен.
- Да так, мелочи. - Волновой оглянулся по сторонам, как будто их могли подслушать. - Ты... ничего не заметил, когда мы сегодня ездили по городу?
- А что я должен был заметить?