Тарханов поднял левую бровь и сказал со вздохом:
- Диагноз могу поставить сразу. Детективная лихорадка, вот как это называется. Ты мне еще в Москве не понравился со своими подозрениями...
И вышел.
Ночь миновала вполне спокойно. А утром Стив подвез четверых гостей до станции монорельса. Вылетать в Майами должны были с другого аэропорта, Флойд-Беннетт; стремительный воздушный поезд добирался туда пятнадцать минут, электромобилю на забитых транспортом улицах понадобилось бы не менее часа. Коротенькое радушное прощание, объятия по-американски (здесь обнимаются и хлопают друг друга по спине даже малознакомые люди); Марина советует Стиву "по возможности не быть пессимистом" и вообще побывать в Советском Союзе. "Наверное, я так и сделаю - вы занятные ребята, я никогда таких не видел!" - отвечает мулат; зубы его сверкают в улыбке, а глаза печальны...
Промелькнули внизу бесчисленные крыши - причудливыми надстройками и антеннами, соляриями, площадками для вертолетов. Кое-где поезд бежал мимо стеклянных панелей - дома поднимались выше опор дороги, уходили к легким утренним облакам. Блеснула мутная гладь узкого пролива Те-Нарроус, понеслись похожие друг на друга кварталы Бруклина. Наконец, словно благодатная долина в горах, открылся зеленый провал между подоблачными башнями - поле аэродрома.
Их ожидал светло-кофейный "Эльф" с голубой полосой вдоль фюзеляжа, маленький и нарядный, точно игрушка. Машина стояла в секторе частных самолетов, поскольку принадлежала Хартманну. Очевидно, старик намеревался устроить советским делегатам прием по высшему классу. Сам он не прилетел из Майами - гостей встретили флегматичный непрерывно жующий верзила пилот и сухонький, похожий на японца ассистент председателя АКМ. Впрочем, говорил он как стопроцентный янки, а фамилия его была Мэнсфилд. После традиционных объятий и похлопываний ассистент предложил незамедлительно взлететь. Пилот забрался в кабину (было странно, что он там помещается), Мэнсфилд подхватил чемоданы...
Игорь Петрович откашлялся, вероятно, справляясь с волнением, и вдруг сказал неожиданно громко, будто с трибуны:
- Извините меня, ради бога, мистер Мэнсфилд...
- Меня зовут Джек, - скромно улыбаясь, поправил тот; но чуткая Марина была готова поклясться, что рубаха-парень Мэнсфилд вдруг здорово забеспокоился и узкие глазенки его стали колючими.
- Ладно, Джек... Вот какое дело! - Волновой почесал в затылке. - Я забыл передать очень важные документы... одной нашей торговой фирме в Нью-Йорке. Только сейчас вспомнил - старею, прямо беда... - Он оглянулся на Тарханова, как бы ища поддержки, но Семен отвернулся и неприязненно поджал нижнюю губу. Вид у Волнового стал совсем не "генеральский", растерянный; он развел руками. - Придется вам, значит, лететь без нас... Мои глубочайшие извинения мистеру Хартманну! Кстати, он все еще не заменил левую почку? Три года назад на семинаре в Москве жаловался...
- Кажется, нет! Я не говорю с шефом на такие темы... - замотал круглой головой Джек. - Но... как же так? Неужели нельзя отложить? Сегодня ведь сбор, завтра пленарное заседание...
- Вот мы на него и прилетим, - успокоил Волновой. - Первым утренним самолетом. Или последним ночным. Честное слово! Ну, какие проблемы? Это же рядом...
Мэнсфилд стоял, ошарашенно моргая. Очевидно, он был полностью подавлен решением Игоря Петровича. Тарханов искренне кипел возмущением; Сурен крепко удивился и открыл было рот - задать недоуменный вопрос командиру, но смолчал, возможно, вспомнив последний разговор на дирижабле. А Марина послушала... и вдруг изобразила гнев. Действительно, что за неожиданные шутки, командир?! Если вам надо, оставайтесь в своем торгпредстве, а лично она полетит! И думает, что товарищи ее поддержат... Верно ведь, Сурен, Сеня?..
- Нет, мэм, - трагически вздохнув, сказал Мэнсфилд. - Так не положено. Или вся делегация, или никто... жаль, конечно. Ну что ж, до завтра, джентльмены!
- Мой горячий привет мистеру Хартманну! - поднял руку Волновой. - И профессору Барбарелло из Милана. Он тоже был у нас на семинаре. Не забудете?
- Что вы, обязательно передам! - сказал Джек с таким выражением, как будто у него болели зубы, и поплелся к самолету.
Он безуспешно пытался скрыть разочарование, но даже походка выдавала его, нервная, подпрыгивающая. Громко хлопнул люк "Эльфа"; пилот, невозмутимо жуя, запустил двигатели. Мэнсфилд даже не помахал из окна. Маленькая кофейная машина, сердито треща, побежала прочь. Четверка делегатов осталась со своими чемоданами стоять посреди взлетного поля.
- Ну, знаете, товарищ Волновой, это переходит всякие границы! яростно сказал Семен Васильевич, отмахиваясь от порывов жаркого пыльного ветра. - Нельзя же, в самом деле, так поддаваться детективному бреду! Мы здесь в некотором роде представляем Советский Союз, а ты, наш руководитель...
- Вот именно, - кивнул Волновой. - Ваш руководитель. И отвечаю за всех вас, и хочу довезти вас домойа жаиаваыамаи...
- С ума ты сошел, что ли?!
- Может быть, - неожиданно мягко ответил Игорь Петрович. Действительно, когда я сказал этому Мэнсфилду... то, что сказал, - мной руководила только интуиция. Но потом... - Волновой загнул палец и поднес его к самому лицу Тарханова. - Во-первых, семинар в Москве был не три года назад, а четыре. Во-вторых, - он загнул еще один палец, - любой сотрудник Хартманна знает, что у старика обе почки искусственные; совсем недавно он месяца два провалялся в больнице. И в-третьих, никакого профессора Барбарелло из Милана нет на свете, а уж ассистент председателя АКМ должен знать всех зарубежных коллег! Я его только что придумал, этого профессора; был давным-давно такой фильм - "Барбарелла"...
Тарханов еще долго ворчал и возмущался, называл Волнового "великим сыщиком" и "инспектором Мегрэ"; Сурен не знал, чью сторону принять. Только Марина, безоговорочно вставшая на сторону руководителя делегации, деловито спросила:
- Значит, будем ждать ночи?
- Какая там ночь! Это я для отвода глаз... Сию же минуту отправляемся. Только с хитростью...
План, придуманный на ходу Волновым, был столь же прост, сколь надежен. Чтобы "замести следы" и сбить с толку неведомых преследователей, четверка села в магнитный экспресс Нью-Йорк - Вашингтон. Две столицы страны были связаны прямой, как луч света, магистралью, по которой, не касаясь стального полотна, мчались на магнитной "подушке" ракетообразные поезда. Сорок минут в гидравлических креслах, под монотонный шорох и посвист встречного ветра (поезд почти беззвучен) - и вот уже первая остановка, вокзал Филадельфии. Даже толком не успели разогнаться - своей предельной скорости экспрессы достигали лишь на трансконтинентальной линии... Снова мелькание размытой блестящей полосы за окнами. Город, сплошной город тянется вдоль Атлантического побережья! Южные пригороды Нью-Йорка, проглотив более мелкие населенные пункты, срастаются с окраинами Филадельфии; а та, в свою очередь, выбрасывает отростки навстречу улицам Балтимора... Балтимор - вторая и предпоследняя остановка. Дальше начинаются, опять-таки без перерыва, без единого лесочка или засеянного поля, кварталы Большого Вашингтона.
Делегатам не удалось даже прогуляться по улицам официальной столицы Штатов - самолет на Майами уходил меньше чем через час. Только и успели, что проглотить по чашечке кофе с сандвичем на вокзале. Подземка доставила их в очередной аэропорт. Марина буквально на ходу купила пачку голографических открыток с видами города. Сурен, заразившись настроением Волнового, бросал подозрительные взгляды на всех встречных и так "конспиративно" озирался по сторонам, что его остановил полисмен на выходе к самолетам. С полицией в Америке не препираются и не спорят - пришлось терпеть, пока блюститель порядка проверит каждую буквочку в документах...
Наконец они поднялись в воздух. Самолет был небольшой, уютный - одна из последних винтомоторных моделей. Винты опять входили в моду; многим нравился ровный, устойчивый полет без головокружительных ускорений. Вновь, как шестьдесят-семьдесят лет назад, появились лайнеры, влекомые четырьмя пропеллерами. Только, теперь моторы питались энергией ядерных реакторов, а рабочим веществом служила вода, вернее - пар. Такие самолеты не сжигали атмосферный кислород, не загрязняли воздух перегаром; а их скорость - до тысячи километров в час - была вполне достаточной для перевозок в пределах одного континента.
Салон, рассчитанный на двадцать человек, был полон; пройдя по рядам, Акопян конфиденциально сообщил Волновому, что он не видит ни одного подозрительного лица. Игорь Петрович только отмахнулся. На то, что неведомые "враги" проследили их путь, оснований почти не было. А если и так, то что может грозить делегатам на борту рейсовой машины? Воздушное пространство, случаи захвата самолетов и шантажа летчиков практически прекратились с тех пор, как на всех летательных аппаратах были поставлены нехитрые "противоугонные" устройства. Достаточно было любому из членов экипажа громко произнести кодовую фразу (она менялась с каждым рейсом), как замыкалась некая электронная цепь. К тому же эффекту приводило нажатие определенных кнопок на штурвале, на пульте или на браслете-передатчике; открывались вентили баллонов высокого давления, и в систему кондиционирования поступал усыпляющий газ. Разумеется, он валил с ног всех - и преступников, и пассажиров, и экипаж. Но управление моментально брал на себя компьютер, и самолет милейшим образом садился на ближайшем аэродроме, где уже поджидало вооруженное до зубов спецподразделение... Когда начала действовать международная конвенция, утвердившая эту меру на всех авиалиниях Земли, не обошлось без казусов. Например, одна заранее перепуганная буфетчица с бельгийского "Боинга-807", узрев пассажира, вытиравшего пот носовым платком, решила, что тот надевает респиратор или противогаз, готовясь к нападению, и выкрикнула "пароль". В результате девятьсот человек уснули, рейс был сорван, и компания "Сабена" заплатила огромную неустойку. Другой случай был посерьезнее. Бортмеханик сговорился со своим дружком обчистить спящих пассажиров; в условленный момент оба надели маски, и механик пустил газ. Компьютеру была заранее дана команда сажать в пустынной местности, на кукурузном поле. Все сошло бы ловкачам с рук, если бы при посадке не попался овраг. Самолет сломал крыло и опрокинулся на бок, преступники серьезно пострадали - и, к сожалению, не только они... Тогда учредители конвенции поручили вести "усыпленные" самолеты не бортовым компьютерам, а региональным, установленным в ближайшем крупном аэропорту.
Как бы то ни было, новое средство действовало, и пассажиры чувствовали себя в безопасности. Звукоизолирующая обивка поглощала шум винтов. Стюардесса застенчиво объясняла, как следует вести себя в случае аварии - наверное, работала недавно, еще не наловчилась ослепительно улыбаться и тоном равнодушной приветливости объяснять приемы выбивания стекол в иллюминаторах... За Норфолком поплыли внизу изрезанные берега бесчисленных бухт и заливов. Обедали уже над океаном - самолет, не повторяя всех изгибов побережья, летел, придерживаясь восьмидесятого меридиана. Стюардесса лепетала что-то о плавательных поясах и запасе витаминных таблеток. Синева, играющая чешуей бликов, начала прискучивать.
Близкий вечер нагнал облаков, водная гладь спряталась от взоров. Тарханов подремывал, Волновой рылся в бумагах делегации, неутомимо делал какие-то пометки и записи, а Сурен, то и дело показывая на залитое красным небо в окне, сообщал Марине, что там лежат загадочные Багамские острова, возле которых найдены на дне остатки древнейшей затонувшей цивилизации, а дальше - еще более таинственные воды Бермудского треугольника... Стрижова, любившая раритеты, читала, разумеется, нашумевшую в прошлом веке книгу Берлитца о тайнах Бермуд, об исчезающих кораблях и самолетах, но слушать Акопяна было забавно, тем более что он многое прибавлял от себя.
Майами показался к ночи. Вернее, не сам город, а бесконечная цепь огней вдоль берега, бриллиантовое ожерелье Флориды, протянувшееся от Уэст-Палм-Бич до Ки-Уэста; пояс окончательно сросшихся курортных городков на самом полуострове и островах Флорида-Кис. Акопян, сменив тему, восклицал:
- Как жаль, что мы не испанские мореплаватели шестнадцатого века! Наших ноздрей уже коснулись бы пряные запахи тропических цветов. Ведь Флорида - это и значит "цветущая"...
Стюардесса деликатно будила задремавших, предупреждала о скором прибытии. Потом начала рассказывать рекламный текст о прелестях курортного края, отелях, пляжах, кемпингах, прокате яхт и специальных садках жемчужниц - для желающих понырять и, может быть, обогатиться...
Акопян и Стрижова слушали, разинув рты; Волновой лишь мудро посмеивался, ибо знал, что никакой жемчуг, подсунутый местными развлекателями ныряльщикам, не окупит стоимости проживания на знаменитом курорте...
Самолет заходил на посадку.
Глава V
________________________________________________________________
РАЗГОВОР ПРИ ЗАКРЫТЫХ ДВЕРЯХ
Точеные деревянные столбики веранды, увитые краснеющим к осени виноградом; куры, бродящие возле расшатанных ступеней; кусты крыжовника и низкие раскидистые яблони; бочка для сбора дождевой воды, механическая косилка на траве, взрыхленная земля огорода - овощи уже убраны... В доме крахмальная скатерть на неуклюжем столе, яблочный сидр в кувшине, разрезанный мясной пирог; темная старинная мебель, тяжелые шторы с помпонами... Трудно было поверить, что вся эта провинциальная идиллия находится в центре Нью-Йорка и солнечные лучи, сконцентрированные специальной оптикой, падают во внутренний двор небоскреба, на глубину ста с лишним этажей. И тем не менее владелец дома мог позволить себе такую прихоть. Владелец дома мог себе еще и не такое позволить.
Он сидел боком к столу, покачиваясь в скрипучем дедовском кресле-качалке и прихлебывая из глиняной кружки - этакий лысоватый, пухлощекий, расплывшийся папаша-фермер, добродушный хрипун в мятой рубахе и жилете нараспашку. И еще было в комнате человека три-четыре, помоложе и постарше, неброско одетых, усатых и безусых - ну, совершеннейшие личности из вагона "сабвея", лишенные особых примет. Одна из личностей поглощала пирог, поливая его домашним кетчупом; другой гость курил сигарету, привалившись задом к вычурному комоду; еще кто-то совсем в темноте играл на диване со спаниелем.
У порога веранды, спиной ко двору, в потоке солнечного света сидел на стуле, неестественно выпрямившись, тот самый господин, похожий на японца, что представился советским делегатам как Джек Мэнсфилд. В его руке подрагивал бокал с сидром. Он походил на подсудимого, каковым, очевидно, и являлся. Он щурился от яркого солнца, в то время как лица мужчин в зашторенной комнате покрывала глубокая тень.
- Вот такая история, Тэдди, - сочувственно вздыхая, говорил старик в кресле-качалке. - Ты-то, брат, хоть понимаешь, что теперь будет?
- А что я мог сделать, босс? - недоуменно спросил "Джек". - Не стрелять же в них посреди аэродрома в конце концов?
- Нет, стрелять тебе было нельзя, - охотно согласился старик. - На это мы тебе полномочий не давали. Но все равно - прохлопал ты, брат. Сглупил. Тебе говорят: "Извините, мы забыли сделать важное дело, полетим позже - рейсовым самолетом". Очень хорошо. Как ни в чем не бывало предложи подождать, пока они вернутся. Убеждай, уговаривай...
- Да что я, мальчик, что ли? Они же нас насквозь видели! Во всяком случае главный. Он бы через десять минут прислал полицейскую машину...
- Большое дело - полиция!
Джек-Тэдди порывисто допил вино, поставил бокал на пол. Его лихорадило все сильнее.
- Может, и небольшое. Но они бы нам все равно усложнили работу. Зачем лишний шум?
- Зря выкручиваешься, Тэд! - лениво отозвалась личность, игравшая на диване с собакой. - Если тебя видели насквозь, значит, ты прокололся. Плохо сыграл. Опять же, виноват.