— Да. Твой муж.
— Муж? — зачем он это повторяет?
— Да.
— И?
— Не помнишь, кто такой муж, кто такая жена? — сообразил мужчина. Присел на край постели перед женщиной, взял руку и поцеловал. — Те, кто вместе и в горе и в радости, кто поклялись перед Господом в верности друг другу, кто любит.
"Любит", «Господь», "клятва" — не складывались и представлялись разрозненными определениями.
— Господь?
— Наш создатель.
— Наш?
— Наш: твой, мой, людей.
— Господь проектировщик, нас собирают поточным методом?
Теофил нахмурился не понимая.
Иона усмехнулся: Стася! Узнаю, родная. Так я и думал — ничего ты не забыла, за нос водишь. Вопрос кого? Его или меня?
— Господь — Высший дух добра и света. Любви.
— Дух? Высокий? Добра. И света, — повторила задумавшись. Ей представился высокий человек неизвестной расы с улыбкой на губах и фонариком в руках. Одно не вписывалось в образ — сборка людей. Да и остальное, казалось курьезным. — Хм. А муж, любовь?
— Я люблю тебя, а ты меня.
— Да? — женщина наморщила лоб и уставилась в потолок, желая удостовериться, что любит. Но на деревянных перекрытиях прояснения в вопросе видно не было.
— Любить — нравиться, тянет, очаровывает, — поцеловал ей нежно пальчики. Стасе понравилось прикосновенье теплых губ. Значит, точно любит?
Женщина решила потрогать себя сама, потянулась рукой к руке.
— Осторожно, — попросил граф, накрыл ладонью руку, придерживая. — Ты ранена, попала в неприятности.
Ну, это она еще вчера поняла, так что, не новость.
— В какие неприятности?
— На тебя напала толпа.
— Зачем?
— Трудно объяснить.
— Что тут объяснять? — в спальню медленно, вальяжно вошел еще один мужчина. Стася видела его вчера, запомнила нехороший, испытывающий прищур.
Иона не обратив внимания на недовольство графа, остановился у постели и уставившись на женщину, добавил:
— Стадное чувство. Один сказал «му» — все тут же замычали. Потом подумали: с чего вдруг и зачем.
Усмешка и взгляд Ферри не понравились Локлей, как и его речь.
— Я вас не приглашал, — заметил жестко. — И потрудитесь впредь стучать, это спальня замужней дамы.
— Я лекарь и лишен тем пола на время надобности больной, а значит, мне простительна некоторая бестактность.
— Вас поучить манерам? — граф обернулся и смерил наглеца неприязненным и предупреждающим взглядом.
— Извольте… А даму пусть поднимает ваша знахарка. О, она легко с этим справится, — усмехнулся.
Стася настороженно переводила взгляд с одного мужчины на другого и пыталась понять, чем вызвано соперничество. Мужчины мерились — не господа и слуги.
А что такое господа, и что такое слуги?
Женщина побледнела, пытаясь вспомнить и ужасаясь собственной избирательности в памяти: что-то там есть, чего-то нет. Почему? — ладонью по лицу провела.
— Вы волнуете больную, — тихо процедил Теофил, видя, что ангелу стало нехорошо. Иона перестал перепираться и насмехаться — посерьезнел, изучая лицо Стаси. А та морщилась, глядя перед собой и трогала поджившие ранки на скуле и щеке.
Ферри подошел, провел перед ее глазами ладонью, привлекая внимание к себе:
— Как ваше самочувствие? Вы слышите меня? Мадам?
Женщина уставилась на него, но видела ли — судить он не взялся. Складывалось впечатление, что Станислава не притворяется, а действительно не в себе после травмы.
— Мадам?
Тревога в голосе помогла ей очнуться:
— Что с лицом? — спросила.
— Вас не портят шрамы, — заверил мягко Иона.
— Шрамы?… Рубцы.
— Именно.
— Дорогая моя, лекарь прав — ты все равно прекрасна.
Стася перевела взгляд с Ферри на Локлей, немного удивившись: я печалилась по этому поводу? Или положено переживать? А почему? Из-за чего?
— Гораздо больше меня волнует, что я ничего не помню, — прошептала, при этом думая, что говорит про себя.