— А вот история, как в развалинах, где скрывались повстанцы, он укрыл девочку-беспризорницу своей курткой… в ту самую ночь, когда его предали, — недоуменно посмотрела на Сеславина Ярвенна. — Вообще-то больше похоже на художественную книгу.
— Ты думаешь, эти сведения засунули в порт нарочно для нас двоих? — Сеславин сильно нахмурился. — Зачем? Ведь если между Землей Горящих Трав и Обитаемым миром будет контакт, наших нельзя будет изолировать от правдивой информации, как сейчас тебя и меня.
Ярвенна растерянно произнесла:
— Может быть, Стейр и вправду… бунтарь, избавитель? Он мне об этом не рассказывал. Я думала, он с самого начала был канцлером… — она помолчала. — Допустим, Стейр и вправду пришел к власти в результате переворота. Может, он хотел, чтобы мы сами прочитали об этом?
— И как раз в тех выражениях, в которых тут пишется: мятежник, спаситель, друг детей, — хмыкнул Сеславин, уставившись в порт. — Ну вот, Стейра бросили в тюрьму, подвергли жестоким пыткам и унижениям, но не смогли сломить его волю. Ивельты были изумлены его мужеством и верой в свою правоту. Ярвенна, а вот это кто? Что за новое имя?
— Читай внимательнее, это и есть главный злодей, — пояснила Ярвенна, которая вдумчиво читала текст.
— Главарь позавидовал, что Стейра стали уважать даже некоторые ивельты из его окружения. И чтобы окончательно унизить Стейра, главарь вызвал его на поединок! — Сеславин потряс головой. — Да это и впрямь какая-то разбойничья шайка.
— Вот что пишут, — поторопила его теперь Ярвенна. — Стейр победил его и пощадил, потому что испытывал отвращение к насилию — так тут написано. Но когда Стейр повернулся к побежденному спиной, тот бросился на него с ножом. Стейр обернулся, успел перехватить его руку, и нож главаря вонзился в его собственную грудь.
Сеславин потер лоб:
— Ммм…
— Видишь? — спросила Ярвенна. — Все сводится к благородству Стейра и к тому, что среди власть имущих нашлись отдельные личности хотя бы с разбойничьим кодексом чести. На Земле Горящих Трав такой подход к истории: они объясняют исторические процессы волей одного или нескольких избранников, а все остальные люди существуют… "для населения мегаполисов и для потребления товаров и услуг", — припомнила она слова Стейра. — Может быть, со Стейром все так и было, но мы видим это с какой-то вымышленной стороны.
Текст медленно полз по экрану.
— Армилл пожал ему руку. Перешел на его сторону… — сказал Сеславин. — Почему-то я не удивляюсь, что Армилл был раньше в этой бандитской шайке. В общем, Стейр убил главаря, воспользовался расколом в правящей банде и захватил власть. Простил народ за предательство. И ивельтов простил… Как это называется? А, социальный мир.
— "Страна опускалась в пучину хаоса, — выхватила глазами отрывок Ярвенна. — Голод, разруха и преступность… распад личности, разгул… Мир погружался во мрак… Алоизу Стейру пришлось взять власть…"
— Погоди, тут написано, почему он простил предателей, — перебил Сеславин. — Когда у него брали интервью о событиях тех лет, Стейр сказал: "Если ты взвалил на свои плечи ответственность за других, ты не имеешь права предаваться иллюзиям. Ты должен понимать, что обыкновенные люди не вынесут бремени нравственных требований, которые ты можешь им предъявить. Человек слаб и корыстен по своей природе, и это было уроком для меня, тогда еще простого парня, который верил в друзей и соратников. С тех пор я никого не сужу…"
— Вот же гнусность! — Сеславин сжал кулак, словно хотел разбить экран. — Все сволочи, всё предали и продали, он пострадал за всех, а потом простил и устроил им счастливую жизнь. Один — всем. Мыслят в таких понятиях, а нас называют дикарями!
Ярвенна видела: он глубоко оскорблен за земных людей. "Бунтарь и нарушитель!" — процитировала она статью о Стейре. Рука Сеславина все еще была сжата в кулак. Ярвенна подумала: настоящий бунтарь — вот он, перед ней, сказавший: "Никто не заслуживает права решать судьбу миллионов!". Ярвенна печально улыбнулась, остановив взгляд на усталом, хмуром лице Сеславина.
В своем кабинете Алоиз Стейр наблюдал за ними через экран карманного порта. Другой экран, во всю стену, оставался мертвым — Стейр не хотел, чтобы изображение иномирцев занимало половину стены.
Стейр свел тонкие брови: он давно стал принимать как вызов все, что выходило за рамки его власти. Теперь это был целый мир, Обитаемый мир… Но он, Алоиз Стейр, держит Землю Горящих Трав в руках. И иной судьбы он бы не хотел. Страшно представить, что не он, а другой сейчас устроился бы у экрана в кабинете канцлера, когда он сам затерялся бы среди подвластных и управляемых.
А эти двое закомплексованных дикарей сидят там и смеются, недоумевают и не верят, что он посвятил жизнь борьбе за счастье Земли и спас ее из хаоса! Девчонка с соломенными волосами и ярко-зелеными глазами выглядит, конечно, стильно, но у нее вздернутый нос и широкий рот. А ее дружок — деструктивная личность, плебей! Ему, Стейру, ничего не стоит прихлопнуть их в любой момент. Из-за двух человек войну миров не начнут. Забавно! Там, у себя, они считались свободными людьми. Даже нет, у них люди — родня богов! Но что они знают о настоящем божественном могуществе, свободе и власти того, кто сейчас наблюдает за ними?
Стейр слегка покривил угол рта; развалившись в кресле, вытянул ноги. Вон они, читают миф об Алоизе Стейре: его деяния, переведенные на доступный среднему человеку язык! Да-да, это не ложь: это аллегория отношений народа и властителя. Пусть Стейра не предавала толпа под угрозой расстрела — но те же самые тупые скоты каждый раз предают его, когда, налакавшись в пивнушке, ругают канцлера за то, что им мало дали! Он не накрывал ребенка своей курткой — но он дает простонародью бесплатные больницы, школы, работу или пособия.
Иномирцы, и особенно параноик Сеславин, возмущаются его историей, словно Стейр нанес им личное оскорбление, став спасителем людей! "Я так и думал! — коротко усмехнулся он. — Ведь они — такое же быдло, и читая мой миф, сразу отождествляют себя с толпой, с теми, кто по легенде оказались трусами и предателями. Что девчонка-дриада говорит о роли личности? Они не хотят признаться себе, что они лишь часть человеческого стада, они и сами бы меня предали, будь они там".
Эти двое неприятием заглушают в себе чувство вины, которое появляется у них, отождествляющих себя с народом. Они не хотят принимать роль маленьких людей, зависящих от яркой личности, — поэтому отрицают и саму личность, и ее дела, и вот — уже ненавидят его! Ненавидеть за успех, красоту, превосходство — чисто человеческая эмоция. Они завидуют. Жалкая злоба серых людишек…
Стейру вспомнилось, как Сеславин смотрел на него, в упор, словно на равного. "Зря льстишь себе, ублюдок, мы не равны!" — стиснув зубы, сказал себе правитель мира.
Сеславин с Ярвенной снова изучали порт — новости политики, экономики.
— У них очень странно понимают власть, — рассуждала Ярвенна. — Везде прослеживается одна мысль: что судьба и благополучие Земли висит на волоске, и стоит канцлеру и властям вообще допустить хоть маленькую ошибку, все рухнет. Земля похожа на корабль, который идет среди мелей и рифов: неверный поворот руля — произойдет крушение. Но это с одной стороны. А с другой — они или отрицают существование каких-либо законов истории, или у них тут невероятный плюрализм, и самые популярные идеи — мистические. Я просто теряюсь…
— Да как раз все понятно! — бросил Сеславин. — Людей запугивают, что дело власти выше их понимания, что изменение строя или смена канцлера запросто может привести к катастрофическим последствиям, вот и все.
— Дело власти выше понимания простых людей, — повторила Ярвенна. — Как раньше утверждали религии: смертные не могут судить о замыслах богов… — она вздохнула.
Теперь иномирцев подолгу подвергали перекрестным допросам. Вопросы повторялись, формулировались иначе, звучали из разных концов помещения, потому что допрашиваемого всякий раз сажали посередине, под лампой.
Сеславин больше, чем Ярвенна, вызывал раздражение Стейра. Прежде всего, парень был порывистее и проще в выражении своего протеста. Но появилась и другая причина враждебности, которую вызывал у Стейра один вид иномирца. Недавно канцлер с высокомерной усмешкой сказал ему:
— Я понимаю, почему ты меня так ненавидишь. Ревнуешь к своей Ярвенне? Не бойся: она не в моем вкусе.
Сеславин ответил:
— Ярвенна — моя невеста.
Это прозвучало с таким гордым доверием к Ярвенне и с такой искренней уверенностью в себе, что Стейр был уязвлен. Канцлера не волновала Ярвенна, хотя он и одобрял ее ярко-зеленые глаза. Но иномирец не дрогнул, он даже не допустил мысли, что Стейр может стать ему соперником! Канцлеру — властителю и одновременно эталону красоты своего мира — приходится считаться с этим самоуверенным самцом?! С этой минуты его еще больше стал раздражать Сеславин.
Потом Стейр, смеясь, рассказывал Армиллу:
— Представляешь, парень ревнует ко мне! У канцлера Земли Горящих Трав нет других дел, как приударять за его девчонкой! Какой-то бред!
Армилл махнул рукой:
— Что ты хочешь, Алоиз? Они оба помешаны на своей значимости. Личности! Совершенно гипертрофированное самомнение.
Стейр просматривал пленку допроса.
— Человечество воспроизводит само себя, — говорила Ярвенна. — Если большая часть человечества — невежественные и нищие люди, они будут раз за разом воспроизводить невежество и нищету. Поэтому для нас недопустимо ваше деление людей на элиту и простонародье. Мы стремимся, чтобы человечество Обитаемого мира перестало воспроизводить энтропию вообще. Смысл нашей цивилизации — эволюция человека. Например, мы не можем допустить, чтобы воспроизведение и развитие нашей культуры зависело от чьей-нибудь личной воли, поэтому земля, недра, воздух и предприятия в нашем мире никогда не могут быть частной собственностью. Мы верим и в природную доброту человека, но благо не может исходить ко всем из рук одного. Защищая свое право на биологическую и культурную эволюцию, мы считаем возможным с помощью закона или даже силой препятствовать тем, кто хотел бы для себя лично более гуманных и выгодных условий, чем для всех остальных людей.
Агент, проводивший допрос, обратился к Сеславину:
— Вы работаете на производстве, не так ли? Вы убеждены, что можете судить о решениях властейсвое, понимать их действия, хотя сами не являетесь профессиональным управленцем?
— По-вашему, управленец — кто: пастух, конвоир, поводырь? — нахмурился парень.
— У вас верят, что правитель делает что-то непостижимое, и с каждым его шагом связана судьба миллионов, — терпеливо объяснила Ярвенна, — а миллионы непосвященных стоят вокруг, наблюдают за священнодействием и выполняют приказы. Иногда ваши журналисты или политики истолковывают им смысл «обряда» и намекают на то, что глубинная его суть все равно останется для людей непонятной. У нас все не так. Я уже сказала, каков главный принцип нашей жизни. Правительству приходится действовать в границах всем известных и общепринятых ценностей. Один наш философ сказал: "Мы правим своим вождем, чтобы он правил нами".
— Вам никогда не приходило в голову, что ваши правители вам лгут? — спросил агент.
— Мы так не думаем, — отрезал Сеславин. — Но предположим, что лгут. Это хорошо, когда правители вынуждены лгать народу, скрывать от него правду, говорить вслух только справедливые вещи, а закон нарушать втайне и дрожа от страха. В стране, где все устроено плохо, правителям не приходится ничего прятать и лгать, они просто все делают по-своему.
Алоиз Стейр стиснул зубы. Он понимал, каким хочет видеть его этот фанатик: боящимся прогневать народ, лгущим, суетящимся, воровато осмеливающимся пользоваться доступными ему благами. Нет, Стейр не лжет! Он давно уже диктует людям, во что они должны верить.
Армилл и Стейр часто завтракали вдвоем. Армилл всегда ел охотно и много, Стейр большей частью пил и рассуждал.
С того момента, как канцлер отдал приказ стимулировать паразита, чтобы он питался более жадно и на один уровень поднял общее могущество ивельтов, прошло достаточно времени. Нынче утром Стейр из озорства сжал в ладони бутылку коньяку — и она лопнула, оцарапав его стеклом. Стейр с усмешкой посмотрел на окровавленную руку — как на глазах затягиваются порезы, не оставляя после себя даже следа.