Адвокат обрисовал все моменты, которые вызовут сочувствие к Сеславину в суде. Он делал длинные, значительные паузы, точно ожидая, что тот определится и скажет "по сценарию":
— Это так и есть! Я действительно начинаю понимать, что все время был слепым орудием, но разве после всего, что я сделал, у меня есть шанс?!
Однако Сеславин сумрачно слушал и ничего не говорил. Тогда адвокат перешел к чистому расчету:
— Мне все равно, что вы думаете. Я прежде всего профессионал. Как профессионал, я объясняю вам, какой мы с вами должны придерживаться концепции, если хотим смягчить приговор. Я гарантирую, что избавлю вас от смертного приговора, если вы не будете мешать мне работать.
Сеславин по-прежнему молчал, глядя на отражение своей закованной руки в черной крышке стола и теребя цепочку возле браслета.
Он понял свой выбор. Он будет жив, пока представляет собой ценность для медиа-кампании против Обитаемого мира. Может быть, речь идет всего лишь о нескольких выступлениях в СМИ. Но он может и удержаться на этом свете подольше, если его имя станет своего рода символом раскаяния и будет пользоваться публичным спросом. Сеславин освоил бы пошлый язык официальной Земли: взывал бы к высшему вселенскому принципу, разоблачал моральное падение "зоны С-140х", призывал людей осознать, что все имеющееся у них сейчас блага «дал» им Стейр.
— Мне не нужна защита, — хмуро сказал Сеславин. — Совсем не нужна.
Когда пришло время, он так же спокойно и хмуро выслушал приговор. В глубине души даже шевельнулось облегчение: все, больше не будут они его бесчестить, выставлять злодеем и марионеткой.
Страшно одно. Должно быть, Сеславину предстоит разделить со здешними людьми их земное посмертие. Какое оно? Сколько столетий Дух мира Горящих Трав впадал в безумие, дичал и терял те слабые начала культуры, которые успел усвоить! Может быть, после смерти человека на Земле Горящих Трав ждет самая безумная, дикая и страшная преисподняя. Вот и придется мучиться тысячу лет, пока Земля не освободится от паразита, и Дух снова не просветится, а вместе с ним не станет культурной и человечной посмертная участь людей.
После вынесения приговора Сеславина вернули в камеру. Недавно адвокат задал ему вопрос:
— У вас есть жалобы?
Сеславин ответил:
— В камере всегда горит свет. Внутри — пост охраны, так что я никогда не бываю один. У меня нет ни прогулок, ни книг, ни работы. Но я достаточно здоровый человек, чтобы это терпеть. Так что у меня нет жалоб.
Лампы дневного света постоянно мерцали вдоль голых, серо-стального цвета стен, однотонность которых не нарушала ни единая царапина. Такими же серыми были потолок и пол, и казалось, что весь мир ограничен этим пространством. Койка, стол и табурет были привинчены к полу, цепь из сверхпрочного материала, державшая Сеславина, продета в кольцо в стене. Двое охранников, сменяя друг друга, неподвижно стояли у двери.
Днем Сеславин часами шагал по камере. Ему, запертому в тесноте, все время не хватало движения. Но он видел у своих ног живую траву, за левым плечом — ствол старого дуба. На ветке дуба висела железная лампа с зажженным фитилем: дуб, железо и огонь — алтарь Сеславина.
Сеславин видел и Ярвенну — совсем рядом. Он не мог ни ответить ей, ни явиться, но слышать ее голос для него было как глоток воздуха: "Я тебя жду. Ты вернешься. Как бы тебя ни держали, они когда-нибудь не уследят за тобой, и ты вырвешься от них. Ты сильный, смелый… Я с тобой. Я тебя люблю". Ярвенна почти не покидала поляны. Вечером она говорила: "Спи, я побуду с тобой. Постарайся уснуть, мой милый. Я надеюсь, тебе дают спать". Закрыв глаза, Сеславин видел, как качается под ветром полынь и цветет чертополох в Обитаемом мире.
Пока длился судебный процесс, днем его иногда уводили из камеры, чаще всего для съемок в зале суда. Сеславин старался не падать духом. Пусть на последних снимках и видеоматериалах у него будет ясный взгляд. В камере Сеславин стал повторять курс истории философии, вспоминал наизусть стихи и каждое утро начинал со старинной даргородской "молитвы в узах". В ней Сеславин обращался к небожительнице Ярвенне, покровительнице Даргорода, в честь которой назвали его жену. Ее культ был культом матери и спасительницы. Сеславин твердил: "Дивная и премудрая Ярвенна, утешь в оковах даргородского воина Сеславина. Осуши мои слезы, вложи в сердце надежду, укрепи против смертных мук". Он повторял это две дюжины раз, меряя камеру шагами.
В СМИ сообщалось: канцлер Стейр посетил ежегодный фестиваль пива в Летхе, прибыв на который, обменивался рукопожатиями с простыми людьми.
Но СМИ пришлось рассказать и об инциденте между канцлером Стейром и наладчиком терминалов оплаты Йанти Дейсом: сотни очевидцев разнесли эту сенсационную новость по всему мегаполису.
Фирма, где работал Йанти, осуществляла поддержку терминалов на пивном фестивале. Йанти был в спецодежде, и канцлер Стейр сразу понял, что перед ним рабочий, а не кто-нибудь из гуляющих. Красавец Стейр великодушно протянул «быдялку» руку — в знак социального мира и трогательного единения канцлера, от каждого шага которого зависит судьба миллионов, и трудящегося представителя этих миллионов. Но Йанти Дейс — светловолосый парень с глубоко посаженными серыми глазами — не пожал руку канцлера, а отчетливо бросил:
— Не трогай меня.
Стейр застыл, хватая ртом воздух, а потом выругался:
— Пошел отсюда, придурок!
Однако канцлер первый пошел своей дорогой, все еще совершенно растерянный. Он не знал, как ему в этой ситуации поступить: то ли отдать приказ охране, чтобы из мерзавца сделали отбивную, то ли собственным кулаком сломать ему челюсть, то ли приказать — пусть сегодня же арестуют этого несчастного идиота… Только отойдя шагов на десяток, канцлер сообразил, что самым практичным решением было бы подчинить себе волю подонка и заставить его все-таки подать руку в ответ.
В представительстве канцлера отказались комментировать этот инцидент для прессы.
Стейр был взбешен. Армилл давно не видел своего друга и начальника в таком состоянии. Канцлер пил рюмку за рюмкой и мерил шагами свой блестящий хай-тэковый кабинет.
— Армилл, я уверен, найдется мразь, которая из этого скота сделает героя!
— Ерунда, — отмахнулся Армилл. — Любой миф надо поддерживать. Есть у твоего Дейса свои СМИ? Нет! Вот так-то… Не думай о нем, дружище. Если тебя это так задело, давай я пошлю за ним моих ребят. Ну, Алоиз! В конце концов, сегодняшнюю историю можно повернуть, как угодно. Выяснится, что парень сумасшедший, или давай засадим его по уголовной статье: сразу будет видно, что публично оскорбить канцлера может или бандит, или псих. Стоя у власти, нельзя быть таким ранимым, канцлер. Поверь, тебе надо просто расслабиться.
— Шавки из газет так и заливаются, — нервно продолжал Стейр. — Можно подумать, больше писать не о чем! Дерьмо! Я первое лицо Земли, и вдруг оказывается, что в глазах всего этого сброда имеет значение, подал мне руку или нет какой-то Йанти Дейс, какой-то наладчик…
— Ну, давай уберем его, — повторил Армилл. — Это просто. Я пошлю своего агента туда, где он обычно бывает. Агент будет скромненько стоять в уголке, а сам внушит ему любые нужные действия: пусть твой Дейс повесится или пойдет прикончит какого-нибудь прохожего и отправляется в тюрьму. Раз уж в эту историю вцепились СМИ, пускай все убедятся, чего стоит парень, не подавший руки канцлеру.
Йанти не доработал до конца фестиваля. На другой день его уволили из фирмы. Ведомство не имело к этому никакого отношения.
"Люди могут подумать, что наши сотрудники — сборище маргиналов, — высказался на корпоративном сайте сам гендиректор. — Йанти Дейс вредит репутации фирмы. Пусть он демонстрирует свои личные взгляды в пивной, а не на рабочем месте".
Йанти, теперь уже безработный, пошел в бар — увидеться с дядей Омшо и Хенко. На душе у него было неспокойно. На работу теперь точно никто не возьмет: если он самому канцлеру не пожимает руки, чего ждать такого смутьяна «простому» начальству?
Йанти читал газеты. Как-то он вычитал, что на генетических фабриках население Земли воспроизводится с расчетом примерно на десятипроцентную безработицу, необходимую для здоровья экономики. "Сволочи!" — думал он. Им нужна безработица, чтобы было, куда выбрасывать таких, как Йанти, а остальные бы не дергались — вот и все «здоровье»…
— Как по-твоему, тебе теперь ничего не сделают? — озабоченно спрашивал в пивной Омшо, вертя в руках пластиковый стакан.
Йанти только поморщился и небрежно повел плечом. Лохматый Хенко сощурился:
— Вот теперь им радость будет, если ты сломаешь шею. Ты лучше осторожнее, Йанти!
Через пару дней на улице к Йанти подошел незнакомый парень в сером обтягивающем свитере. Йанти остановился. Еще с тех пор как он разыскивал дядю Омшо и расспрашивал в пивнушках, нет ли тут ребят со свалки, его многие знали в лицо и иногда подходили, чтобы спросить: "Ну что, нашел того мужика?".
Незнакомец приблизился вплотную, и по его жестким, тонким губам Йанти прочел:
— Йанти Дейс…
Голоса он не слышал, в глазах тоже на миг потемнело. Когда Йанти пришел в себя, незнакомца уже не было. Йанти даже не вспомнил о нем. Он пошел дальше своей дорогой вдоль длинного жилого дома с обшарпанными подъездами. Вечером к нему обещала зайти Неска. Она была единственным, что у него осталось, кроме пивнушки, приятелей и тяжелого «железа» в «качалке», куда они ходили вдвоем с Хенко. Но Неска была важнее всего. Пока Йанти имел работу, он чувствовал себя уверенным, удачливым человеком. Он на своем стареньком, надежном «Кессо» привозил дяде Омшо на свалку аккумуляторы и продукты, готов был при случае заплатить за Хенко, оказавшегося на мели. С Неской они оба и не заметили, как стали пользоваться деньгами и вещами друг друга, как своими, тем не менее он, наладчик терминалов, зарабатывал больше уборщицы в кинотеатре. Теперь Йанти оказался выбитым из привычной колеи, потерявшим право на прежние уверенные ухватки. Лишь рядом с Неской он по-прежнему чувствовал себя вожаком, сильным человеком. Как она умела внушать ему такую уверенность, он не задумывался, не задумывалась, должно быть, и она. Но Йанти чувствовал, что сейчас ему особенно важно видеть ее как можно чаще.
Неска припарковала мотоцикл возле его дома и, стягивая с плеч лямки рюкзака, вызвала лифт. Добравшись до двери Йанти, она позвонила несколько раз: за дверью была полная тишина. Тогда, поставив на пол рюкзак и бросив сверху куртку, Неска достала собственный ключ.
В пустой комнате были задернуты занавески, на продавленном диване — неубранное постельное белье. Неска собрала простыни, положила в шкаф, открыла окна; подняла с пола футболку и сунула ее в стиральную машину; выставила на стол в кухонном блоке две банки пива и взяла пластиковые упаковки с готовым ужином, чтобы разогреть. Она не успела включить микроволновку, как услышала — лязгнул замок.
— Йанти, — Неска выглянула в полутемную тесную прихожую.
— Здорово, Неска! — ответил тот.
Йанти, широко улыбнувшись, шагнул из темноты коридора. Он увидел подругу и внезапно остановился. Неска успела заметить только, что он необычно побледнел, дыхание стало прерывистым, а глаза налились кровью.
— Осторожно, Йанти, — Неска невольно попятилась в угол, видя, что он идет на нее, как слепой. Йанти сдавленно выругался и схватил ее за руку. Пластиковая упаковка полетела на пол, мороженые овощи рассыпались по синтетическому покрытию. От рывка Неска упала на колени, растрепавшиеся черные волосы заслонили ей глаза.
— Ты сдурел? — крикнула она, поднимаясь.
— Убью, — Йанти снова, хрипло ругаясь, попытался ее схватить.