- Сыщиков они боятся хуже чертей...
Сняв со стены маленькое зеркало, старуха приподняла кусок обоев.
- Глядите - этот ли?
Осип поглядел в щель переборки.
- Самый он! Выгони девицу оттуда...
Я тоже посмотрел в щель: в такой же тесной конуре, как та, в которой мы были, на подоконнике окна, плотно закрытого ставнями, горела жестяная лампа, около нее стояла косоглазая голая татарка, ушивая рубаху. За нею, на двух подушках постели, возвышалось взбухшее лицо Ардальона, торчала его черная спутанная борода. Татарка вздрогнула, накинула на себя рубаху, пошла мимо постели и вдруг явилась в нашей комнате.
Осип поглядел на нее и снова плюнул:
- У, бесстыдница!
- Сама старий дурак,- ответила она, смеясь.
И Осип засмеялся, грозя ей пальцем.
Мы перешли в конуру татарки, старик сел на постель в ногах Ардальона и долго безуспешно будил его, а тот бормотал:
- Ну, ладно, ладно... погоди, пойдем... Наконец проснулся, дико поглядел на Осипа, на меня и, закрыв красные глаза, промычал:
- Ну, ну...
- Ты что это? - сказал Осип спокойно, без упрека, но невесело.
- Закрутил,- хрипя и кашляя, объяснил Ар-дальон.
- Что так?
- Да так уж...
- Не ладно будто...
- Чего хорошего...
Ардальон взял со стола початую бутылку водки и стал пить из горлышка, потом предложил Осипу:
- Хошь? Тут и закуска должна быть...
Старик налил в рот себе вина, проглотил, сморщился и стал внимательно жевать кусочек хлеба, а мутный Ардальон вяло говорил:
- Вот - с татаркой связался. Это всё - Ефимушка, татарка, говорит, молодая, сирота из Касимова, на ярмарку собралась.
Из стены весело сказали ломаным языком:
- Татарка - лучи! Как молодой куриса. Гони ему вон, это не отес твоя...
- Вот эта самая,- пробормотал Ардальон, тупо глядя в стену.
- Я видел,- сказал Осип.
Ардальон обратился ко мне:
- Вот как я, брат...
Я ожидал, что Осип станет упрекать Ардальона, учить его, а тот будет смущенно каяться. Но ничего подобного не было,- они сидели рядом, плечо в плечо, и разговаривали спокойно, краткими словами. Очень грустно было видеть их в этой темной грязной конуре; татарка говорила в щель стены смешные слова, но они не слушали их. Осип взял со стола воблу, поколотил ее об сапог и начал аккуратно сдирать шкуру, спрашивая:
- Деньги-то все ухнул?
- За Петрухой есть...
- Гляди, оправишься ли? Ехать бы теперь в Томской-то...
- Да что ж, в Томской...
- Али раздумал?
- Кабы чужие звали.
- А что?
- А то - сестра, зять...
- Ну?
- Не больно радошно к своим под начал идти...
- Начал везде одинаков.
- Все-таки...
Они говорили так дружески серьезно, что татарка перестала дразнить их, вошла в комнату, молча сняла со стены платье и исчезла.
- Молодая,- сказал Осип.
Ардальон поглядел на него и без досады проговорил:
- Всё - Ефимушка, смутьян. Ничего, кроме баб, не знает... А татарка веселая, дурит всё...
- Гляди - не вывернешься,- предупредил его Осип и, дожевав воблу, стал прощаться.
Дорогой назад я спросил Осипа:
- Зачем ты ходил к нему?