Наркоман улыбался ей, как любимой женщине, перекладывал из одной руки в другую, нежно поглаживал ее указательным пальцем и что-то тихо шептал.
С видимым усилием он заставил себя опрокинуть ладонь, и капсула скользнула в руку Мурка. Она была шелковистой на ощупь и теплой.
Мурк проглотил ее и удивился, что ничего не почувствовал.
- Да ты сядь, сядь - сказал однокашник, наблюдая за ним с каким-то жадным интересом.
И тут Мурк почувствовал, что с неимоверной скоростью мчится куда-то вниз. Он вцепился в край ложа и закричал от испуга. Падение неожиданно прекратилось, и Мурк с той же скоростью полетел вверх. Тело его уменьшалось, словно проколотый мяч, а горло перехватил спазм. Он задыхался. Его невыразимо пугала комната, ставшая необъятной и грозно незнакомой. Потом его вырвало, и это принесло некоторое облегчение. Мурк с трудом встал на дрожащие ноги. Перед глазами колыхалась болотная зелень.
- Ну как?- услышал он чей-то хриплый голос и не сразу догадался, кому он принадлежит.
- От-вра-ти-тельно, - процедил он сквозь плотно сжатые зубы.
- Еще попробуешь?
- Пошел ты!..
- Ну вот,- сморщился однокашник.- Только слюдинку перевел.
Больше Мурк никогда не пытался употреблять наркотики.
Когда он поступил в школу, его определили в необычайно большой класс. В нем училось семь человек. И теперь, много лет спустя, по своей необыкновенной общительности он пытался поддерживать контакты с бывшими одноклассниками. Но трое исчезли неизвестно куда, один покончил жизнь самоубийством, выбросившись из рейсинга, двое жили относительно благополучно. То есть так же, как и все.
Деборы, с которой они так дружили в школе, почти никогда не бывало дома. А когда она появлялась, то заводила жуткие разговоры о царе тьмы, о черных мессах и о всеобщей гибели. Она смотрела на него лихорадочно горящим взглядом и выкрикивала истерически вибрирующим голосом:
- Пойдем! Пойдем к нам! Будешь нашим братом во зле!
И Мурк однажды рискнул. Пошел с Деборой на шабаш. И сейчас он содрогался, вспоминая о той ночи, о скользком люке, о зловонии заброшенной канализационной системы, о трепещущем и чадящем свете огромных свечей, освещающих коллектор. И неверный свет этот выхватывал из темноты то черепа в нишах, то оскаленные лица членов секты и обнаженные женские груди, исписанные кабалистическими знаками.
Одноклассник Нук, напротив, всегда был дома. Но поговорить с ним не удавалось никогда. Мурк видел его заплывшее жиром лицо всегда вполоборота даже во время беседы Нук не отрывал узеньких глазок от вида и все время переводил разговор на Эомику.
Но сегодня Мурк был согласен и на такую беседу. Он чувствовал, что больше не в силах выносить одиночество; что оно засасывает его, как трясина; что разум его мутится; что еще немного, и его "я" распадется на тысячи вопящих, дергающихся, бессмысленных существ.
Он нажал на кнопку вызова и с надеждой посмотрел на центр комнаты. Там должна была загореться серебряная звездочка начала связи.
- Нет дома,- монотонным голосом сказал вид и захрипел изношенным голосовым каналом. Мурку показалось, что это хрипит он сам.
- Ушел, - повторил он только для того, чтобы услышать человеческий голос, и сам испугался каркающих звуков, в которых человеческого было очень мало.
Ему как никогда захотелось, чтобы хоть кто-нибудь позвонил ему и просто спросил:
- Как дела, Мурк?
И все. И больше не нужно было бы ничего.
Но Мурк знал, что этого не случится. Что никто не зайдет к нему, не позвонит, а на улице, как в тот раз, испуганно отшатнется.
И Мурк решился на безумную затею. Он выдернул из вида металлический стержень трубоскопа, завернул его в старую рубаху и, нажав на кнопку вида, едва слышно прошептал:
- Запись на выход.
Он знал, что сможет выбраться только к вечеру. Но именно это время его и устраивало.
6
Мысли Нука пришли в полнейшее расстройство. Он никак не мог сообразить, где он и что его окружает. Только усиливающаяся тяжесть в ногах, не привыкших к долгому стоянию, давала знать, что он все еще стоит на ленте самодвижки, что он еще едет.
Когда самодвижка доставила его до пятого сектора, он очнулся и сошел на неподвижную часть тротуара. Чего-то не хватало. Он не сразу сообразил, что забыл сумку. Коротенькими тяжелыми прыжками Нук догнал сумку и сдернул ее с ленты.
Потом он долго отдыхал, опираясь на шершавую стену дома, ощущая, как проникает в спину сырой холод.
Отдохнув, Нук осмотрелся и обмер от неожиданности. Ну конечно же, это домик Эомики. Нук сотни, нет, тысячи раз любовался им по виду. Только в таком доме могла жить несравненная Эомика - маленьком, изящном, окруженном голубыми колоннами, с фронтоном, украшенным великолепной скульптурой.
Вокруг не было ничего подозрительного. Никто не обращал на Нука внимания. Он подошел ко входу, еще раз осмотрелся. Сердце забилось с такой силой, словно хотело выскочить из груди и оказаться в домике прекрасной Эомики раньше хозяина.
Ошалело выпучив глаза и потеряв всякое соображение, Нук толкнул дверь. Волоча сумку, он вошел в сумрак небольшой прихожей. В ней совершенно неуместно пахло сыростью нежилого помещения.
- Начнем, - сказал Нук дрожащим голосом, пытаясь возбудить в себе вчерашние чувства.
- И закончим, - вдруг услыхал он насмешливый голос, и чьи-то руки выдернули у него сумку.
- Отдай! Отдай! - завопил Нук, наугад махая руками.
Но тут руку перехватили, больно заломили в кисти, и тот же голос очень спокойно предложил:
- А теперь выйдем на свежий, очень полезный воздух.
Его вытолкнули на улицу. У подъезда стоял полицейский автомобиль, из тех, которые придаются медицинской службе. На его дверце мирно соседствовали медицинская эмблема - белокрылая птица, несущая в клюве скорлупу с живой водой и эмблема полиции - меч в обрамлении дубовых листьев.
Через раскрытую дверцу на него рассеянно посматривал врач в распахнутом халате.
- Урожайный день, - сказал он тому, кто вел Нука. - Девятый эомикист.
- Пустите меня, - неожиданно тонким и жалобным голосом попросил Нук. Я же ничего не сделал.
- У меня скоро все нейролептики закончатся, - заметил врач, исчезая в салоне.
- Заходи, - рослый полицейский в выцветшей голубой рубахе толкнул Нука в спину, и тот неуклюже полез внутрь, постанывая от боли в руке.
- Я не хотел, - заскулил Нук. - Я бы никогда не решился взорвать этот замечательный дом.
- Какой дом? - переспросил вошедший следом полицейский. - Ах, вот этот. Не дом это, дружок. Бутафория одна. Чтобы вы собирались к одному месту. Так вас легче вылавливать. В этом доме одна только прихожая и есть. Таких, как ты, ревнивцев-мстителей мы вылавливаем в день до десяти человек.
- Где же, где живет прекрасная Эомика? - спросил Нук со жгучим любопытством.
- Нигде,- с усмешкой отвечал врач, подняв шприц и легким нажатием на поршень выдавливая воздух.