Ночь – неумелый обливиэйтор – выхватила кусок из памяти, тревожа воображение неудачно обрезанными, не сходящимися краями воспоминаний. Гарри гадал, сам ли он вчера добрался до спальни, и если нет, то не случилось ли Снейпу засвидетельствовать его моральное падение?
Раньше это была спальня Сириуса. И все еще оставалась ею. Гарри попросился туда, убедившись, что сам Сириус на нее не претендует. Гарри хотел проникнуться Сириусом – за недолгое время каникул, пропитаться им и его временем, почувствовать его. А еще – чтобы Блэку не пришло в голову взяться за ремонт и изменить что‑нибудь в своем прошлом. Дом их совместными усилиями постепенно светлел, но перемены пока что не касались спален наверху.
Узкая жесткая постель жутко неудобна – не сравнишь с той, что в Хогвартсе. На Гриммо вообще нет удобных кроватей – только в супружеской спальне Вальбурги и Ориона, но туда Блэк заглядывал еще реже, чем в комнату брата. Гарри видел ее только раз – когда они обходили дом впервые после возвращения Сириуса.
Гарри, кутавшегося в одеяло, грела мысль о том, что таким же клубочком много лет назад сворачивался маленький Сириус. А может быть, и сейчас тоже. И ему так же не хотелось вылезать из‑под теплого одеяла.
У самого Блэка спальни не было. То есть постоянной спальни. Ночами он бродил по дому. Иногда в коридоре шаркали шаги, иногда – цокали не втягивающиеся когти. Гарри не удивился бы тому, что иные ночи крестный проводил в гостиной перед камином в обличье Бродяги. А иногда он слышал собачье сопение у себя в спальне. И бывало, что пес укладывался в ногах ворочавшегося во сне Гарри, согревая их.
Гарри собирал вчерашний день из уцелевших кусочков мозаики.
Вот так оно всегда и случается. Почти всегда. Один неверный шаг – и…
Чудом не сломанная Снейпова нога, сломанные планы на вечер – у них с Сириусом… Хотя будем справедливы – у Снейпа, наверное, тоже. И все они еще сломают головы над тем, что делать дальше, – будьте уверены!
Если бы ему не взбрело в голову расставить точки над “и” и силки на своего бывшего преподавателя… Если бы не его вопрос – сногсшибательный во всех смыслах и головокружительный!
Голову мутило столько же от Снейпова ответа, сколько и от его вина.
Ну естественно – Снейп опять кругом виноват!
И конечно, в том, что Гарри со вчерашнего вечера чувствовал себя будто в волшебной сказке. В очень знакомой.
Вчера – в доме на Спиннерз–Энд, за столом Снейпа, за бутылкой его вина – Гарри смотрел на своих сотрапезников и понимал, что где‑то он такое уже видел. На картинке в магловской книжке!
“Мы – как магловская книжка, без картинок, но с разговорами”.
Новое безумное чаепитие. Какой художник смог бы это запечатлеть?
Выпей вина”, – повторил он, точно зубрила–первокурсница, за звучащим в мутной голове негромким смешливым голосом. – “Я что‑то его не вижу”. – “Еще бы! Его здесь и нет!”
А у Гарри – тут они с книжкой расходятся – есть; он одним решительным глотком осушил свой кубок, все, что в нем еще оставалось, и безумие картинки удво… утроилось…
Жаль, что Сириус не очень‑то похож на Зайца, разве что – на Мартовского. Зато Снейп – точно Шляпа!
— Форменная Шляпа! – хихикнул Гарри, некстати припомнив, что никогда не видел Блэка в обычном головном уборе волшебников, и протянул опустевший кубок навстречу наклоненному горлышку.
— Поттер! Кубок поставьте. Поставьте на стол, а то прольете. У вас руки дрожат.
Еще бы им не дрожать! Смех рвался из него, как фейерверк боевых заклятий из палочки Блэка – там, в Министерстве.
— Гарри, – спохватился Блэк. – Ты что – никогда не пил ничего крепче сливочного пива?
В памяти всплыла свадьба Билла.
— Почему – ничего? Шампанское.
— Разучилась пить молодежь…[7] – сокрушенно вздохнул Сириус.
Выпитого было недостаточно, чтобы потерять контроль, но довольно, чтобы его ослабить. Не задумываться над каждым словом. Позволять себе рискованные вопросы.
— Где ты живешь, Блэк?
— С Гарри. На Гриммо. Я там не только живу. Я там работаю.
Гарри унаследовал дом на Гриммо. И состояние Сириуса. Когда Блэк вернулся, Гарри, естественно, попытался отказаться от прав. Сириус так же естественно объяснил, что номер не пройдет. Но жить ему было негде и не на что – особенно первое время. Так что от Гарриного гостеприимства Блэк не отказался. Но не сидеть же на шее у крестника!
А Гарри категорически не желал выпускать крестного из поля зрения – ибо имел печальный опыт.
Теоретически Блэк спокойно мог бы жить и работать среди маглов. Практически Гарри и слышать об этом не хотел. Однажды вечером, развалившись у камина, Блэк листал Уайльда и наткнулся на “Кентервильское привидение”.
— Вот оно! – провозгласил Блэк, вскакивая на ноги и потрясая книжкой.
— Оно? – переспросили одновременно Гарри и пара портретов.
— Привидение! Ни один уважающий себя род не может обойтись не только без кучи предков, но и без фамильного привидения! Хотя бы одного. До сих пор у Блэков ничего подобного не было. А у тебя – будет!
— Кто? – не понял Гарри.
— Я!
— Но ты же не привидение!
— Конечно, нет. Но я неплохой актер. Я буду работать привидением. Выть и греметь цепями. У меня есть опыт – в Азкабане получалось неплохо. И конечно, не постоянно. Скажем, на полставки. Или сговоримся на почасовой оплате?
— Сириус, ты несешь чушь! – заявил Гарри, после того как битва на диванных подушках закончилась с ничейным результатом.
— А вот и нет. Подумай – сам поймешь, как удобно иметь собственное привидение. Например, чтобы отпугивать нежеланных посетителей.
— Для этого мне вполне хватит Бродяги
— Ну… Я, конечно, могу работать и злой собакой…
— Об этом мы тоже уже говорили!
– …Но на некоторых это не действует. А мне будет не так неудобно брать твои деньги…
Но “работал” он, конечно, давно уже не там. Не только там.
— Профессор, а где живете вы?
— Вообще‑то здесь.
— Расскажите это Кричеру!
— Съемная квартира, так, Снейп? Среди маглов, конечно.
— Я среди маглов родился и вырос.
Блэк постарался изобразить сочувствие. Гарри подумал, что не слышит в голосе профессора подобающего обстоятельствам энтузиазма и местного патриотизма. Оба заинтересованно ждали продолжения. Снейп не намеревался удовлетворять их любопытство. Гарри кинул пробный плюй–камушек:
— О чем вы думаете?
— Думаю, почему бы мне не жить здесь, – отпасовал Снейп, – в своем собственном доме?
— Потому что здесь планируется основать… – начал Гарри с удовольствием. Удовольствие отравило то, что заговорил он чужими словами и сам это почувствовал. – То есть здесь будет Мемориальный Музей Северуса Снейпа.
— Музей меня?
— Ага.
— Зачем?
— Ну… Вас же нет… Как бы нет… Официально.
— А то, что неофициально я как бы есть, вас не смущает?
— Смущает. Но я ничего не решаю.
“Я только идеи подкидываю”.
— Вы не беспокойтесь, тут все останется в неприкосновенности, как было при вашей жизни.
— В неприкосновенности тут была только пыль, Поттер. И мой папаша.
— Про пыль никому знать не обязательно. В конце концов, неважно, что здесь было раньше – этого все равно никто не видел. Мы создадим легенду. Воспроизведем лабораторию и библиотеку…
— Мне рано в легенду, Поттер!
— А она создаст вас! Заново! Подумайте: ваш музей будет таким же классным, как у Шерлока Холмса. В конце концов – чем Спиннерз–энд хуже Бейкер–стрит?
— Кого?
— Вы не читали Конан Дойля? Сюда начнется паломничество!
— Я не нуждаюсь в паломниках! В конце концов, это мой дом. Я останусь в нем в любом случае. Смотрителем.
— Это на тебя смотреть будут, – напомнил Сириус. – Ты же не хотел.
— Я буду смотрителем после рабочего дня.
Гарри очнулся от грез – он уже видел, как наяву, мебель в чехлах, колдографии на стендах, стойки с канатами, витрины, диорамы и Книгу отзывов – и выпрямился:
— А до того вы будете экспонатом!
— Поттер!
Гарри пригнулся к тарелке и схватился за вилку – с ней он чувствовал себя уверенней.
— Но, в самом деле, профессор! – продолжил он, прожевав кусок. – Мы планировали заказать восковую фигуру, изображающую вас, а теперь, когда вы живы…
– … На мне можно сэкономить? Вы действительно думаете, что я обойдусь вам дешевле, чем манекен?
У Снейпа был такой вид, будто он готов утопить Гарри в заварочном чайнике. (
Ну теперь‑то он точно не останется!
Ответная колкость вертелась на кончике языка, но Гарри зевнул, и все стало неважным.
— У тебя есть, где спать? – неделикатно осведомился Блэк.
— Мне – да.
— А лишних постелей здесь у тебя, разумеется, нет? И там, где ты ныне обитаешь, – тоже?
— Не умею спать в двух кроватях одновременно, – огрызнулся Снейп. – Но можно трансфигурировать.
— Незачем. Я знаю дом с уймой гостевых спален. Мы с Гарри знаем, – он подмигнул крестнику. – Приберись тут, Кричер! Гарри, пусть он приберет. Ты в состоянии аппарировать? Тогда прихвати думосбор, и пусть Кричер прихватит тебя. Я возьму профессора.
— Э–э–э! Что значит – “возьму”? Я вам что – багаж?
Гарри не приходилось видеть Сириуса во времена ордена Феникса первого созыва, но сейчас он словно окунулся в думосбор с Блэковыми воспоминаниями… Боевое прошлое сквозило и отражалось в каждом движении.
— Вперед!
Блэк с бесцеремонностью молодости – а может, только его, личной блэковской – подхватил Снейпа под руку и увлек в пируэт, предшествующий аппарации.
С той стороны стекла на Гарри смотрело несовершеннолетнее утро, хмурое, продрогшее, напуганное слетевшимися к особняку тучами, до озноба смахивавшими на дементоров. Гарри натянул одеяло до подбородка, борясь с желанием запустить Патронусом в оконный переплет.
Он не любил спать в одиночестве. Снилось. Разное. А когда не снилось – не спалось.
Он вообще не любил быть один. В голову немедленно начинали лезть непрошенные мысли.
Нет, кто тянул Гарри за язык с его дурацкими вопросами?
И кто просил Снейпа отвечать? Ну кому нужна была его честность? Отделался бы колкостью в своем фирменном стиле – зато не колола бы теперь так непрошенная жалость.
Или не жалость?
Он хотел всего лишь понять, за что Снейп ненавидел его все эти годы?
Он понял. И не знал, как смотреть профессору в глаза после этого. Понимать – значит, быть равным.
А быть равным не очень‑то легко.
— Это надо же, – пробормотал он ошарашенно, – так ненавидеть себя…
Гарри надеялся, что ответ Снейпа похоронит их прошлое. Но никак не рассчитывал присутствовать при вскрытии.
Не то чтобы он вдруг почувствовал себя виноватым, но… Не слишком приятно обнаружить, что у человека из‑за тебя вся жизнь оказалась сломана… Искалечена. А еще раньше – из‑за твоей мамы. И из‑за папы. Похоже, что ломать – это у Поттеров наследственное.
Но ломать – это же не всегда плохо? Посуда, говорят, бьется к счастью. Правда, Снейп всегда рычал из‑за разбитых пробирок. Как и тетя Петунья.
А сломанная нога миссис Фигг? С нее у Гарри началась новая жизнь. Может, и сейчас все начинается? Как в детстве.
Детство и Рождество – время чудес. К чудесам Гарри было не привыкать. Начиная с севших свитеров и говорящих удавов и заканчивая тем, что творишь своими руками. И даже без палочки. Чудеса Снейпа помнились по подсмотренным воспоминаниям: полет рыжей девочки на качелях… Цветок, дышащий в девчачьей ладошке… Не больше, чем у самого Гарри.
А еще – он слышал об этом – магловские целители иногда нарочно ломали неправильно сраставшиеся кости: чтобы они соединялись заново… Как надо. Под наркозом, конечно.
Ладно, хоть о наркозе, пока они на Гриммо, можно не беспокоиться.
Где они вообще, эти двое? Не расщепились во время совместной аппарации? Вечер помнился смутно…
Оказалось, что холод, осаждавший Гарри снаружи, ничтожен перед тем, что окопался у него внутри и теперь перешел в наступление. В считанные секунды напряженное тело накрыло ознобным страхом. От внутреннего оледенения не спасали ни камины, ни пледы, и Гарри отбросил одеяло, хватаясь за мантию и носки.
Полуодетый, он высунулся за дверь. Тишина в доме стояла нежилая. Один Блэк – и тот обеспечивал куда больше шумовых эффектов.
А сегодня, если вчерашнее – не сон и не морок, Снейп должен быть тут, на Гриммо.
Но тогда почему в доме так тихо?
Гарри хлопнул дверью с присобаченным к ней рождественским венком – по коридору на лестницу укатилось гулкое эхо. Застегиваясь на ходу, он поспешил вслед за ним.
Будущий аврор Поттер прислушивался к тишине блэковского особняка настолько не по–аврорски, задерживая дыхание на каждой ступеньке, что портрет (из тех, что вместо эльфячьих голов украшали теперь лестничные пролеты), не выдержав, подсказал:
— На кухне.
Дальше Гарри прыгал через ступеньки, едва прикасаясь к обвитым гирляндами перилам. На кухне хозяин и его гость свободно могли бы убить друг друга – и никто не услышал бы…
Гость и хозяин расположились за кухонным столом друг против друга, с торцов, как и в Тупике – но размеры помещений и мебели тут были не тупиковые, и дистанция снова увеличилась.
— Проснулся? – приветствовал Блэк встрепанного крестника. – Кофе?
— Приличные маги, – заметил Снейп в гулкое кухонное пространство, – начинают утро с овсянки.
Гарри занял неизбежную позицию между ними, снял очки и потребовал себе кофе.
Немного смазанный без очков Сириус расцвел и отсалютовал ему чашкой.
Пари они заключили, что ли? Гарри, поколебавшись, добавил:
— И овсянку.
Северус, также утративший резкость черт, едва не подавился кашей.
Гарри усмехнулся и взялся за ложку, прислушиваясь к разговору.
Блэк и Снейп вели светскую беседу – как люди, которые оказались в затруднительном положениии и оба это осознавали.[8] Блэк, как подобает хозяину, проявлял заботу о госте – необходимый минимум:
— Как насчет показаться колдомедику?
Снейп возражал с непоколебимой убежденностью человека, знающего истинное положение дел:
— Нет необходимости, – и с плохо скрытым сожалением человека, не избалованного вниманием, пусть и формальным.
— Я все‑таки не специалист.
— И как ты себе это представляешь? Северус Снейп нарочно явился сами–знаете–откуда, чтобы проконсультироваться по поводу банального растяжения?
— Почему – Северус? Ты не можешь изменить имя и внешность?
— Как?
— Магически. Здесь никто не отследит твою палочку. Кстати – откуда у тебя волшебная палочка?
— От Дамблдора.
Старая директорская, та, которой он победил Гриндельвальда и к которой с тех пор больше не притрагивался.
— А у тебя? Впрочем, понятно.
Еще бы не понятно!
От кого же еще как не от Поттера! Поттер – самый вероятный источник как блэковской палочки, так и прочих блэковских благ – ибо по нему не видно, чтобы он бедствовал. Или испытывал в чем‑нибудь недостаток.
— Ты же среди магов так не ходил?
— Я использовал простейшие косметические заклятья.
— Что мешает сделать то же самое сейчас?
— Только то, что любой колдомедик сходу распознает наведенные чары.
— А наведенный грим? – вмешался расправившийся с овсянкой Гарри.
— Точно. Как насчет простейших магловских средств? Например, краски для волос? Или парика?
— Поттер. Вы сошли с ума!
— Не–а. Я сошел с ума, когда забыл об этом пять лет назад. Когда Сириус не мог выйти из этого дома. Но не теперь.
— Это очень просто, Снейп, правда!
— Вот ты и гримируйся!
— Я гримировался. Нога у тебя, а не у меня.
— Если не отстанешь, то сейчас и у тебя нога будет.
Ногу Снейп повредил накануне по собственной неосторожности. И в собственном доме, куда его завлекли обманом – с истинно гриффиндорскими благородными целями.
А еще он чуть не повредил себе мозг, объясняясь с гриффиндорцами. Пытаясь объясниться. Утешало только то, что мозги пострадали с обеих сторон. Ничем иным Снейп не мог объяснить вчерашнее Рождественское перемирие… и последовавшую за этим спальню для гостей на Гриммо, двенадцать.
Не пришлось бы только пожалеть о своей откровенности – рассчитанной, разумеется, как и его “избранные воспоминания”. Тем сильнее и неожиданней оказался эффект.
В Хижине, истекая оправдывавшей его памятью, он понимал, что, может быть, теперь перестанет быть просто врагом Поттера, но личным врагом – никогда; он достаточно поработал для этого. Но ему не могло прийти в голову, что вражду уничтожат два слова признания – в том, что взрослый человек попросту мстил мальчишке за свою не сложившуюся жизнь. Он был готов отразить выпад ненависти; с ног его сбила жалость. Только тогда он понял, как устал. Двадцать девять лет ненависти – слишком много для одного человека. Даже для него.
Уходить с кухни не хотелось. Там было тепло. Взрослый Снейп таял в этом тепле, как пластилиновые зверюшки, которых маленький Северус держал на холодном подоконнике, чтобы они сохраняли форму. Снейп вспомнил, что происходило с вылепленными им фигурками, когда они согревались, решительно встал, задвинул стул – подальше от соблазна – и оповестил присутствующих:
— Я поднимусь в библиотеку.
— Как тебе будет угодно.
Снейп искренне полагал, что в блэковской библиотеке он в безопасности. В самом деле – что делать в библиотеке Блэку и тем более – Поттеру?
Стратегии и тактике Северус учился у своего предшественника на должности директора Хогвартса Альбуса Дамблдора. И не без оснований полагал, что кое–чему научился. Сейчас он рассуждал так.
У Блэка аллергия на темные искусства.
У Поттера – то же самое на книжки вообще.
Воспитанные люди обыкновенно принимают к сведению то, что им сказано.
А умные люди способны понимать то, что при этом подразумевалось.
Снейп ошибся дважды. Посчитал Блэка и Поттера одновременно идиотами и умными людьми. И не учел, что предупреждение вполне может прозвучать как приглашение…
Ошибок в рассуждении он не заметил. Он никогда не замечал своих ошибок.
Когда Снейп двинулся вдоль стола, припадая на поврежденную ногу и опираясь на высокие спинки стульев (тетя Петунья называла такие “антикварными”), Гарри дернулся вслед за ним. Блэк чуть заметно качнул головой. У Гарри едва хватило выдержки усидеть за столом, пока кухонная дверь не захлопнулась за профессором, а тогда он вскочил, не обращая внимания на острый взгляд крестного.
— Ты его видел? – возмутился Гарри, непроизвольно понижая голос.
— Ты его слышал, – невозмутимо парировал Сириус.
— А если он упадет?
— Упадет – позовут. Тут есть, кому позвать.
Гарри все же подскочил к двери, приоткрыл ее, наблюдая сквозь щелочку, затем проскользнул в темный холл.
— Гарри, – запоздало посоветовал Сириус, – дезиллюминационное! – и вздохнул, понимая, что крестник им не воспользуется, даже если услышал.
Ступеньки сдавались профессору куда тяжелее, чем ровная поверхность. Даже из Гарриного укрытия в холле было видно, что за перила (а до того – за стену) Снейп держался не напоказ. Поднимаясь, он останавливался перекинуться парой слов с портретами, которым, очевидно, был представлен, когда спускался.
Они с Сириусом первым делом обшарили чердак и кладовки и вытащили на белый свет всех “опозоривших” Блэковский род сквибов и маглолюбцев, осквернителей крови и им сочувствующих. Но запомнить все имена и титулы Гарри так и не смог. Таскать полотна в тяжеленных рамах и развешивать их – пожалуйста, сколько угодно, даже по–магловски (потому что сквибы пугались применяемых к ним заклятий). Зато как здорово было потом разминать друг дружке ноющие спины и плечи, и поясницу… Только не зубрить, кто есть кто. Спасибо, назубрился в Хогвартсе!
А потом Гарри с удивлением заметил, что дыры на знаменитом гобелене словно бы заживают… Затягиваются…
Снейп одолел первый пролет и исчез из поля зрения. Гарри напряг слух. Он не хотел прислушиваться, но выбросить из головы тяжелые шаркающие шаги и томительные паузы между ними не получалось. Зато получалось другое.
Кусочки складывались со вчерашнего вечера и сложились в картинку. Неправильную. Потому что Гарри и Сириус были вместе, а Снейп – один.
То есть сначала это и было, и казалось правильным. Но потом вдруг перестало казаться. А затем и быть.
Гарри дал профессору еще десять минут, затем буквально взлетел по ступенькам и решительно толкнул дверь.
Снейп обосновался на диване, с зажженным светильником, несмотря на белый день за окном, устроив на коленях том об анимагии. Книгу Гарри рассмотрел, проходя мимо. Страница, как назло (для профессора), попалась достаточно красноречивая, а переворачивать ее было бы чересчур по–ребячески, да и поздно.
Гарри забрался с ногами на подоконник. Снейпу, скорее всего, не понравится – и наплевать. Он у себя дома. И у Сириуса. Блэк рассказывал, что маленьким тоже любил сидеть на подоконнике (за что ему постоянно влетало), и так и не избавился от детской привычки. После Азкабана он лишь при гостях вспоминал, что сидеть можно не только на полу. А Гарри нравилось подражать Сириусу. И злить Снейпа, если честно, – тоже. Даже сейчас. Нет, пожалуй, не злить. Изучать. Исследовать… Гарри оторвал полоску от пергамента, предназначенного для конспекта, и нацарапал на ней четыре слова, которые только что вычитал из учебника римского права. Наколдовал на учебник новую обложку и спрятался за своей книжкой, ловя момент. Гарри знал, что кошмару его школьных лет ни в жизнь не догадаться, кто автор записки. Он же привык считать своего ученика дураком, не способным заглянуть в словарик в конце учебника!
— Поттер, как вы считаете, если трем малолетним недоумкам потребовалось три года, чтобы освоить незаконную анимагическую трансформацию, то сколько времени уйдет на то же самое у одного умного взрослого человека? – внезапно и сухо поинтересовался бывший профессор.
“Это у вас, что ли?”
— Думаю, что больше одного вечера, сэр.
— Вот как?
Гарри демонстративно уткнулся в книжку.
Снейп напомнил:
— У вас каникулы.
— У меня пробелы. Сами знаете почему.
Некоторое время оба сосредоточенно шуршали страницами. Затем Снейп спросил:
— Скажите, Поттер… В каком анимагическом облике вы ожидали бы меня увидеть?
— Это зависит не от моих ожиданий, а от вашего характера… Сэр.
— Полагаю, что вы имеете о моем характере определенное мнение. Смею думать, вы надеетесь, что я обращался бы в кого‑нибудь отталкивающего… в какую‑нибудь ящерицу.
“В филина. В мышиное пугало!”
— А не надо думать за меня, сэр! Я вас не знаю. А ящерицы – милые. И живучие.
“Как я”.
“И вы”.
Пауза.
— По–вашему, стоило бы попробовать?
С языка рвалось предложение проконсультироваться у Сириуса, но Гарри подавил порыв. Естественный, первый и правильный, он был неуместен здесь и сейчас – ибо без консультаций Снейп провозится дольше. Гарри облизнул губы.
— Почему бы нет, сэр? Мне было бы интересно.
— Как ни странно – мне тоже.
В приоткрытую дверь неслышно просочился гипотетический консультант.
Блэковский особняк, утратив некоторые аристократические качества, приобрел взамен свойства обыкновенных домов: вместо замкнутости и надменности – почти дружелюбие и просачиваемость. Гарри встречал этот феномен в Хогвартсе – больше было негде; но с восторгом убедился, что тот работает и на Гриммо – теперь, когда большинство ограждающих его заклятий пало. Этот закон действует в любом нормальном доме, если живущих в нем – больше двух, притягивая их друг к другу, где бы они ни находились. Закон взаимного притяжения неизменно собирал обитателей Гриммо в одном из помещений этого не слишком гостеприимного дома: на чердаке, на кухне, в одной из спален, в гостиной… и в библиотеке.
Блэк присел на противоположный край дивана.
— Ты действительно хочешь попробовать? На самом деле, это несложно. Но надо, чтобы кто‑нибудь был рядом. На всякий случай. Если что‑то пойдет не так.
— Учту, – сухо отозвался Снейп.
Блэк сменил тему:
— На что ты живешь?
Снейп недовольно нахмурился.
— Не–не–не, не говори. Я угадаю! Спорим, ты и сейчас варишь зелья? Ты работаешь в Макдональдсе! Неужели не угадал? Тогда – частным сыщиком! Вынюхивать – у тебя к этому талант!
— Сириус! – предостерегающе вскинулся Гарри.
— Вообще‑то, вынюхивать – это твоя вторая натура, – парировал Снейп.
— Первая! А ты… Спорим, ты опять получил местечко по протекции?
— Как будто ты – нет.
— Я составлял резюме. И, между прочим, обошел конкурентов!
— Чего?
— Это такая бумаженция. Снейп, ты, правда, не знаешь, что это такое? О! Это песня, Снейп! Тебе бы понравилось. Там надо расхвалить себя, насколько возможно, при этом не отступая от истины. И там такие заковыристые вопросы. Вот скажи, каким образом с тобой можно связаться?
— Совой!
— Ответ неверный.
Снейп и сам знал, что неверный, не настолько забыл свое магловское прошлое и вынужденное настоящее. И все же Блэку и тут удалось его поймать:
— И не совой вовсе, а голубем!
— Почему – голубем?
— Потому что у магов почтовые – совы, а у маглов – голуби!
— Блэк… У маглов – нормальная почта.
— Гарри… Это правда?
— Ну… Да.
— А зачем мы тогда на голубей охотились?
Представив себе Блэка, охотящегося на голубей, Снейп настолько выпал из библиотечной реальности, что не заметил спланировавшую к самым его ногам полоску пергамента.
— И чем же ты занимаешься?
— Занимался. В зоопарке работал, с хищниками.
— Укротителем? – сыронизировал Снейп.
— Смотрителем, – честно признался Блэк. – Считай – деканом, если так доступнее.
— Нашел своих, значит? Гриффиндорцев?
— Снейп. Только не говори, что ты подвизался там же – но в серпентарии.
— Это было бы слишком хорошо, Блэк. Для меня. Но, по–видимому, в той жизни я этого не заслужил.
— Нет? Значит, не в зоопарке? А где же?
— Даю частные уроки.
— На дому? – удивился Гарри. – То есть у вас дома? – Он не представлял себе, чтобы Снейп по собственной воле открыл двери своей крепости (дом Снейпа, где бы ни находился, не мог быть ничем иным, кроме крепости) хоть кому‑то.
— Нет. Как приходящий учитель. Вы всерьез думаете, что ко мне можно пригласить кого‑нибудь… кроме вас?
— А кому вы даете уроки? И как вы их нашли?
— Я ничего не находил. Мне было не до того. Как всегда, обо всем позаботился Альбус. Я должен был готовить к школе детей из магловских семей. Письма приходят в день рождения. У многих есть время до первого сентября. Достаточно времени. Альбус придумал что‑то типа подготовительных занятий.
Гарри посочувствовал будущим первокурсникам.
— И ты согласился?
— А куда ему было деваться?
— Поттер, ваша проницательность противоестественна.
— Я не нарочно, профессор.
Нарочно – отлевитированный к дивану обрывок пергамента…
Снейп наконец заметил валявшуюся рядом с ним бумажку; с его педантичностью и любопытством он не мог ее не поднять – что если та выпала из пособия по анимагии и содержала нечто существенное? Она и содержала – ровно четыре латинских слова: “In dubio pro reo”. “В случае сомнения – в пользу обвиняемого”, – механически перевел Северус.
Гм!
Положение римского права моментально и недвусмысленно проассоциировалось с будущим аврором. Снейп перевел взгляд с пергамента на подоконник. Поттер снова уткнулся в книжку. Разумеется, его безмятежность не доказывала невиновности, напротив, сама по себе вызывала подозрение, но… Его школьная латынь… А также способность концентрироваться и запоминать не больше трех незнакомых слов подряд… Снейп не сомневался, что курсант Поттер делает успехи в специальных дисциплинах, но есть вещи, которые не меняются. Поттер и благородная латынь представлялись ему (по крайней мере, после многих лет общения с Альбусом) столь же несовместными, как гений и злодейство. Вряд ли он мог бы зайти в этом языке дальше вызубренных заклятий.
Блэк? Его университеты включали, кроме Азкабана и Хогвартса, начальную школу Вальбурги Блэк, а вложенное этой Железной Леди не смог бы вытравить никакой дементор – разве что Поцелуем. Но Блэк не сомневался. Никогда.
И в любом случае – что имел в виду писавший? Отпущение грехов для него, Северуса Снейпа? Снейп заложил обрывком страницу в пособии по анимагии и задумался.
Четыре коротких слова могли быть приложены к любому из тех, кто населял его прошлое. И настоящее.
“В случае сомнения – в пользу обвиняемого”…
Кто же виноват в том, что никто так ни разу и не усомнился?
Гарри смотрел и думал о том, как не хватает профессору обыкновенной ласки и близости.
…Убрать прядь волос за ухо или стереть пот со лба, когда заняты руки; укрыть разметавшегося во сне, разбудить, если снится нехорошее; уступать в споре и место поближе к огню; оставлять другому последнее слово и лакомый кусочек; отвлекать от невеселых мыслей; делиться шоколадкой и самым сокровенным… Вместе готовить завтрак (Сириус по утрам не хотел видеть Кричера); просто быть рядом, когда нужен, потому что одному – впору на стенку лезть…
Им всем не хватало. В детстве. Но Гарри с Сириусом кое‑что перепало в школе – не так уж мало, если честно. А Снейпу нигде не повезло. Ни с кем. У него просто не было практики!
Гарри думал громко и ярко – не специально, а потому что ему приятно было думать об этом. О способности Снейпа читать мысли он просто забыл. В Спиннерс–Энд помнил, а на Гриммо – забыл. И удивился, когда Снейп внезапно захлопнул свой фолиант и резко поднялся.
Не прячась на сей раз за книжкой, сосредоточенным на выпрямленной спине взглядом Гарри проводил профессора до дверей.
Скоро Снейп аппарирует в свою магловскую крепость, Гарри вернется в аврорское общежитие, а Сириус останется на Гриммо–плейс – каждый со своими призраками. И со своим одиночеством.
А может, ему нравится одиночество?
Гарри не разбирался в крепостях. В волшебном мире он был знаком лишь с Азкабаном (понаслышке) и – лично – с Хогвартсом; пожалуй, за крепость мог сойти и дом на Гриммо – в его мрачном прошлом. Азкабан, по рассказам, производил зловещее впечатление, Хогвартс – величественное, особняк на Гриммо – мрачноватое; но ни в одном из них маг не был свободным. Запертым – по своей или чужой воле. Что такое быть запертым, Гарри знал. На собственной шкуре. Слова “мой дом – моя крепость” вызывали у него мурашки и желание бежать – далеко и быстро.
Глупо, конечно, мерить по себе. Но Гарри знал, что у Снейпа призраков не меньше, чем у них с Сириусом, а лучше всего против призраков помогают живые люди. Правда, может быть, они с Блэком – не те люди, которые нужны его бывшему учителю, но уж какие есть.
За ужином на расправленной и разложенной на коленях профессора салфетке проявились еще четыре слова, настолько выбившие его из колеи, что Кричер обеспокоился за свои кулинарные способности. Снейп отмахнулся от эльфа и перечел: “Quantum mutatus ab illo!” – “Как изменился он по сравнению с прежним!” Фраза имела выраженный гипнотизирующий эффект – ибо Снейп перечитал ее трижды, все более и более поддаваясь ее поэтическому обаянию. Цитату явно выбирал человек, не только знавший язык, но и обладавший тонким литературным вкусом – что напрочь исключало присутствующих, насколько Снейп их знал, конечно. Профессор по очереди обвел придирчивым взглядом сотрапезников и решил, что никаких изменений не находит. Ни в ком. В себе – тоже. Да.
Гарри тянул свой сок и отчаянно жалел, что не сможет нынешним вечером проникнуть в спальню бывшего профессора.
Послание, поджидавшее на безупречно, без единой складочки, застеленном ложе, было еще лаконичнее прежних.
“Frontis nulla fides”.
Целую минуту Снейп думал, что три слова на относительно знакомом языке Поттер, пожалуй, и запомнил бы; после чего попытался выкинуть из головы Поттера и вникнуть в суть написанного. Когда же совокупный смысл трех коротеньких слов (“Во внешности нет ничего, что заслуживало бы доверия”) не только освоился мозгом, но отпечатался в нем, Снейп подошел к умывальнику и принялся изучать в настенном зеркале свою далеко не ординарную физиономию. Он был задет. Разве он не доказал уже, что ему можно доверять? Наружность обманчива.
Зеркало встревожилось:
— Что, амальгама облезла?
Снейп огрызнулся:
— Местами. Не молоденькие, знаешь ли.
В целом, он был согласен с запиской. Из зеркала на него глядел мрачный мизантроп, которому сам Снейп не доверил бы получить за себя месячное пособие по безработице. Не говоря уже о том, чтобы подпускать этакое чучело к детям. Доксин сын Поттер правильно делает, что держится от него подальше…
Гарри ошибался насчет спальни.
Нынешним вечером он собственной зеленоглазой персоной стоял перед мысленным взором своего бывшего профессора, улыбаясь нагло и беспомощно.
На следующее утро в порядке разрушения не вызывающего доверия образа Снейп попробовал улыбнуться зеркалу над умывальником. Зеркало замутилось, пошло рябью, а когда попыталось высказать, что думает об обезьяньих гримасах, обнаружилось, что оно заикается.
Настроение поползло кверху – в отличие от солнца, которое все еще дрыхло в облачной перине, – и продолжало подъем, пока Снейп, одеваясь к завтраку, не взялся за обувь. Снейп ненавидел сбивающиеся стельки – и раздраженно сунул руку в ботинок. Дело оказалось вовсе не в стельке. Извлеченная из правого ботинка смятая бумажка рекомендовала: “Ex malis eligere minima” – “Из зол выбирать наименьшие”. Северус прислушался к себе: настроение поднялось уже довольно высоко и не собиралось падать из‑за ерунды.
Снейп махнул на все рукой и спустился на кухню, где обнаружил у себя волчий аппетит и желание поразвлечься. Выбором из двух зол, например. Размышления увлекли его и сообщили традиционной овсянке не свойственные ей пряность и остроту. Чего стоили хотя бы взгляды, которые скрещивались над тарелками и метали искры! Взгляд Снейпа, сверлящий, препарирующий, угольно горячий, напоминал лезвие светового меча из старого магловского фильма – темный луч, освобожденный из хватки эфеса с характерным для мастера зелий шипением. Взгляд Сириуса, светлый и холодный, подтаивал, сшибаясь с ним, плавился, подтекал в уголках глаз, блестя влажно и обещающе. При виде закадычного врага Блэк преображался, как снитч, почуявший ловца и трепещущий под откинутой крышкой контейнера. Поттер же, наоборот, не поднимал глаз от тарелки – точь–в–точь как сам Северус накануне.
Снейп решил, что по возрасту меньшее зло, пожалуй, Поттер, но по возможности причинить неприятности – все‑таки Блэк.
Завтрак решительно удался.
Кричер лез вон из шкуры и из новенького кухонного полотенца, стараясь угодить по меньшей мере двум наижелательнейшим персонам. В пределах видимого горизонта не наблюдалось ничего подозрительного: ни в сложенной салфетке, ни под приборами, ни в сахарнице… Северус расслабился. Когда он в не самом мрачном расположении духа поднимался, почти уже не хромая, в библиотеку, с ним заговорил на лестнице не знакомый ему портрет.
— Соблаговолите обратить внимание на мой левый нижний угол, сэр. Кажется, это предназначено вам.
Пергамент был засунут за раму.
— Надеюсь, это любовное послание?
— Надеюсь, что нет! – рявкнул Снейп. И добавил про себя: “Пусть даже и написано на языке “Ars amanti”!”
Но как тогда это прикажете понимать?
“Gutta cavat lapidem non vi, sed saepe cadendo”.
Северус смотрел на чеканную латинскую формулировку и чувствовал, что для него это уже чересчур.
— Разрешите? – Портрет заглянул через плечо и с подобающей случаю торжественностью продекламировал:
— “Капля камень долбит не силой, но частым паденьем”.
— Благодарю, – чопорно произнес профессор, придерживаясь принятого собеседником тона.
“Поттер”, – сказал он себе на следующем лестничном пролете, не удержавшись от смешка. Подозрение, мелькнувшее в спальне, превратилось в уверенность.
Настырность – фамильная черта Поттеров. Снейп вздохнул и подумал, что надо будет посоветовать младшему начертать эти слова в качестве девиза на родовом гербе – вместо того, что у них там начертано. Через пару ступенек, на выдохе, он решил, что на его собственном гербе эти слова смотрелись бы, пожалуй, не хуже.
Северус нарочно задержался за столом позже всех, дабы лишить сотрапезников возможности увязаться следом. Но закон взаимного притяжения на то и закон, чтобы не иметь исключений; и выбитый из душевного равновесия Северус стал его легкой добычей. Вместо библиотеки он направился в гостиную.
Как он и ожидал, с досадой отворяя дверь, в гостиной его только и не хватало. Но он никак не ожидал, что ему обрадуются.
Действительно обрадуются, неподдельно – как много лет назад в Хогвартсе.
Тогда в школе те двое радовались от скуки.
А больше никто не радовался; ни тогда, ни после. Делали одолжение его способностям или уступали необходимости. Но никогда больше он не слышал ликования в голосе, такого, как в до сих пор не забытом “О, Нюниус!”, не видел оживления в глазах…
Чему радовались эти: ему – или разнообразию, которое он невольно вносил в их… и свою жизнь?
Блэк, устроился, по азкабанской привычке, на полу; не то сторожил камин, не то грелся. Поттер, единолично рассевшийся на диване, подался вперед, одновременно сдвигаясь к подлокотнику. Расслабленная поза сменилась напряженно выпрямленной спиной. Блэк не пошевелился, но приветствовал Снейпа взглядом, отразившим вспышку пламени.
Вместо пыльной бахромы с люстр стекал золотой гриффиндорский дождик и свисали связки шаров – золотых и красных. Между окнами висели рождественские венки. Каминную полку украшали гирлянда, канделябр с не зажженными еще свечами, нераспечатанная бутылка и колдография, на которой выросший младший Поттер, в обнимку с Блэком, был похож на старшего до зубовного скрежета, до ощущения пенящихся во рту мыльных пузырей, казалось бы, надежно выкинутого из памяти. Снейп мысленно сплюнул и второй раз за утро изменил своим планам, отказавшись от мысли куда‑нибудь присесть. Он пересек гостиную и остановился возле окна со шторами успокоительного слизеринского цвета. Он знал, что на него смотрят. Ибо смотрел сам.
Терапевтический цвет не работал. Внутри Снейпа было так же муторно, как снаружи. За стеклом кружились крупные и пока еще редкие снежинки–разведчицы… Шпионки. Порывами задувал ветер.
“Выбирать меньшее зло”.
А он что делал?
Всю жизнь – выбирал. Где, в чем он ошибался?
Что сейчас считать меньшим злом: попытку противостоять соблазну или поддаться ему? Продолжать цепляться за нынешнее положение дел – или довериться меняющимся обстоятельствам?
Впрочем… разве он уже не доверился?
Мерлин, кому?! Этим двоим?
Но…
Снейп созерцал летящий снег, Блэк внимал поющему пламени, мир внутри и снаружи был светел, уютен и легок.
За спиной надрывно закашлялся Поттер.
Гарри нравилось молчать вместе с крестным. Это было теплое и уютное молчание. Наверное, Блэк тоже не чувствовал неловкости, не заговаривая с бывшим школьным недругом. Но Гарри со Снейпом просто необходимо было говорить. Молчание между ними придавливало Гарри неосуществленными возможностями, потерянными шансами, неотвеченными вопросами, недосказанным, невысказанным, невыслушанным, не… А из слов складывались легкие щиты, соблазнявшие пробить их одним решительным ударом, и мостики, перекинутые через разделявшую их – всех – пропасть.
Главное – говорить.
Но темы для разговора и мысли разлетелись, как докси из потревоженных штор, слова неуклюже ворочались во рту, ни одно не казалось достойным или хотя бы подходящим.
Гарри вспомнил гостей тети Петуньи, откашлялся в попытке привлечь внимание и выдавил из себя как можно более светским тоном:
— Прекрасная погода, не правда ли?
И как‑то вдруг понял, почему маглы так много говорят о погоде, а заодно – почему эта тема не приживается у магов: аппарация и каминная связь позволяли не зависеть от погоды, а раз так – что о ней говорить?
— Сухо, – констатировал Снейп, не отводя глаз от окна. – И подмораживает.
За окном мело, но кого это интересовало, кроме некстати постучавшего в стекло почтового филина?
— Обещали потепление, – упрямо сказал Гарри.
— Кто обещал?
Снейп открыл окно – ветер, улучив момент, швырнул горсть снежинок на подоконник – забрал у птицы пергамент, взглянул на адресата и, наученный опытом, сел.
“Vince animos iramque tuam”.
И подумал, что напрасно опустил створку – лишний глоток свежего воздуха не помешал бы.
“Всех ты сумел победить, победи ж свое гневное сердце!”
“Всех ты сумел победить, победи ж свое гневное сердце!”
“Всех ты сумел победить, победи ж свое гневное сердце!..”
Вряд ли Поттер понимал, как точно в цель били отобранные им цитаты. Его вел инстинкт – но насколько же верно вел!
Инициатива всегда исходила от Поттера. Эти письма… Снейп не понимал, как мог сомневаться. Сегодняшними мальчишка точно подписался – скорее всего, не отдавая себе в том отчета. Уже первыми двумя. (сейчас пробелы убирала)
Но третье…
Он недооценил бывшего ученика. Всегда недооценивал. И продолжал это делать даже при том, что видел в младшем Поттере второе, стереотипное, издание старшего. Игнорируя изменения и дополнения, включая убийственно–очевидное. Глаза Лили, характер Джеймса… Как там у маглов? Оружие массового поражения! Ведь как раз для старшего не было ничего невозможного – чему младший служил живым доказательством. Какая латынь? Джеймса не остановил бы и китайский!
Внезапно Снейп понял, что ему интересно, как далеко намерен зайти мальчишка.
И, главное, зачем?
— Блэк. – Снейпу будто кто на ухо подсказал. – Если бы тебя настойчиво склоняли к чему‑то, как бы ты отреагировал?
Гарри метнул на крестного тревожный взгляд.
Блэк, не задумавшись, отрезал:
— Послал бы.
— Без исключений? – усмехнулся Снейп.
Блэк хмыкнул.
— Исключения есть всегда.
Снейп покосился на “исключение”, старательно делавшее вид, что разговор его не касается.
За обедом Снейп позволил себе поинтересоваться:
— И чем вы здесь занимаетесь? Тут же от тоски свихнуться можно. В прошлый раз у тебя хоть гиппогриф был.
— У меня и в этот есть. Только не гиппогриф. Странно, что она до сих пор не попалась тебе на глаза. Впрочем, чужих она не любит. Эй, девочка!
— Блэк. Ты не предупреждал, что у тебя тут притон.
— Выбирай выражения, Снейп, она все понимает.
Под столом не то заворчали, не то фыркнули. Это мог быть Блэк – если бы не сидел ЗА столом. Кричер суетился возле.
Может быть, Гермиона забыла на Гриммо Криволапуса?
Что‑то мягко шлепнулось об пол.
Снейп все‑таки удержался от того, чтобы заглянуть под стол, зато Поттер сунулся под столешницу с головой и обеими руками, с идиотским “кс–кс–кс!” и явным намерением ухватить за хвост крупную пятнистую кошку.
Только профессор Снейп мог ее не заметить.
Школьником Северус ходил сутулясь и с оглядкой, но от него не укрылся бы и светлячок, запутавшийся в волосах Лили Эванс (придурок Поттер как‑то в сумерках осыпал ее трансфигурированными светляками). Вернувшись в Хогвартс преподавателем, он приучился держать плечи развернутыми, а голову – высоко поднятой и смотреть в будущее если не бесстрашно, то равнодушно, не видя в нем ничего для себя хорошего. Да и оглядываться давно уже было не на кого. Как с новыми привычками он ни разу ни обо что не споткнулся – оставалось загадкой. Видно, судьба хранила Северуса. До времени.
— Поздоровайся с профессором, Девочка.
На этот раз Снейп понял, что слышит имя – по тому, как Блэк выпевал его, а не выговаривал.
Поттер вынырнул из‑под стола, ожидаемо треснувшись о край затылком.
Девочка подошла, по–собачьи постукивая о плиты когтями, точно каблуками–шпильками. Длинные но… лапы; гибкая, напоминающая борзую. Гепард… иха.
Девочка.
Снейп усилием воли заставил себя не двигаться. В пасти у дикой кошки белел клочок пергамента.
— Твоя почтовая голубка, Блэк?
— Мой почтовый ящик. Что тебе пишут?
Снейп пробежал глазами обслюнявленный листок, пожал плечами и протянул его Блэку, но отнюдь не за тем, чтобы тот оценил вкусы неизвестного отправителя. Северуса интересовала реакция.
— “Ab altero expectes, alteri quod feceris”, – продекламировал Блэк почти без запинки – сказывалось домашнее образование. – “Жди от другого того, что сам ты сделал другому”. Ну и правильно, – одобрил он, поглаживая по голове питомицу: Девочка теперь стояла, уткнув морду в худые колени Сириуса. – А ты чего бы хотел?
Снейп перевел разговор на зверя:
— Ручная?
— Домашняя. Котенком взял. Слабенькая была – там не выжила бы. Она меня папой считает.
— И тебе разрешили?
— А Конфундус на что?
— Всегда знал, что соображения морали тебя не останавливают.
— Ага, – согласился Блэк. – Меня мало что может остановить. Вот так, – неожиданно заключил он, – Северус. Двое их у меня. Все, что на самом деле у меня есть, – крестник да подкидыш. Фамильные драгоценности. Вот преимущества львятника перед серпентарием, кстати. Не думаю, что мне захотелось бы пригреть змею… – Блэк осекся.
Снейп засмеялся. Его смех был похож на карканье и одновременно – на сдавленный всхлип – но все же это был смех.
— Ты уже сделал это, Блэк. Пригрел.
— Ты не представляешь, Снейп, какая она умница!
— А писать она, случаем, не умеет?
— Снейп! Какое – писать? Ей же двух лет еще не сровнялось. Вот вырастет – отправим ее в Хогвартс. Как незарегистрированного анимага…
— Блэк, – осторожно спросил бывший директор упомянутого учебного заведения, – ты рехнулся?
— Может быть, – весело согласился Блэк, оглаживая кошку. – Все равно ее не взяли бы.
Гарри вмешался:
— Хагрид бы взял.
— А потом?
— Потом мы познакомим ее с Криволапусом. Верно, Гарри?
Упрямый лоб раз и другой требовательно боднул худые Сириусовы колени.
Блэк отставил кубок, не отнимая ладони от мягкой, податливой шеи, перелился в анимагическую форму. Припал на передние лапы, коротко гавкнул.
Девочку смело. Пятнистый вихрь распластался над каменными плитами, виртуозно вписавшись в поворот. Черный смерч, устремившийся за ним, был далеко не таким изящным, зато куда более мощным. Он зацепил профессорский стул, сдвинув его и основательно поколебав равновесие, чем вынудил профессора схватиться за столешницу.
Сделав еще круг по кухне и отвратительно скрежеща когтями по камню, стихийные бедствия вынеслись в коридор.
Профессор убедился, что стул твердо встал на все четыре ножки, и позволил себе осведомиться:
— Что это, Поттер?
Мог бы и не уточнять, к кому обращается: Кричер предусмотрительно смылся.
— Игра, – лаконично ответствовал Гарри, удивленный тем, что такие элементарные вещи нужно объяснять. – Мы с Сириусом тоже играем. – Глаза Снейпа сделались размером с бладжер, напоровшийся на биту охотника. Гарри деликатно уточнил: – Иногда. – Покраснел и с вызовом поправился: – Часто!
— Игра, – глубокомысленно повторил Снейп
— Ну да. А что такого?
— А со мной вы тоже играете?
— Нет. Честное слово – нет. А… вы бы хотели?
— Вряд ли.
— У вас никогда не было домашнего животного! – догадался Гарри.
Присохшие бинты можно отмачивать, а можно – отдирать одним рывком. Гарри попытался подбирать слова – мучительно и долго:
— Я тоже думал, что больше не заведу ни сову, ни… друга. Слишком больно терять. – И, срывая бинты, добавил: – Но одному – хуже.
— Вы думаете? А с этим… – Снейп помахал полученным пергаментом. “…Что сам ты сделал другому”. – Что прикажете делать с этим?
— Рискнуть. Кто не рискует, тот не выигрывает… Так говорят маглы. Вы сами знаете, что делали. И… Извините меня, профессор, но я думаю, что дай вам второй шанс – вы повторили бы все снова. Вы все, я хочу сказать.
— А вы в кого‑нибудь пре… – Снейп прервался и возвел очи горе: по потолку проскакало стадо подкованных носогрохов. Поттер фыркнул. Отъехал от стола вместе со стулом – стул протестующе скрипнул ножками – и пошел к выходу. Он не оглядывался, но был уверен, что Снейп следует за ним. Позади хлопнуло, и Кричер завел любимую песню о том, кто воспитывает гриффиндорцев.
Они не успели подняться даже до столовой. Гарри заметил, что портреты вдоль лестницы пустовали – должно быть, сбежались туда, откуда было лучше видно. Этажом выше кричали – азартно и неразборчиво. Все перекрывал хорошо знакомый голос Финеаса Найджеллуса:
— Ставлю на черного!!!
— Сумасшедший дом! – пробормотал Снейп.
Гарри фыркнул. Еще немного – и профессору понравится!
На лестницу вынеслись два клубка. Блэки – в шляпах и париках, в кринолинах, камзолах и мантиях – ломанулись в пустые рамы, не разбирая, где чей портрет. Гарри прижался к перилам, парой ступенек ниже его маневр повторил Снейп. Черно–золотой кубарем скатился на нижнюю площадку, где развернулся, торжествующе потягиваясь. Черный затормозил на середине единственным надежным способом: врезался в Поттера, уронив его на одну ступеньку и ощутимо приложив о другую.
Финеас Найджеллус громогласно уверял, что его прапрапра – неважно, сколько “пра” – внук никогда в жизни не позволил бы себе обойти даму: он же все‑таки джентльмен! И один раз это уже доказал. Ценой собственной жизни, прошу заметить!
Гарри достал из кармана шоколадку. Развернул, разломил на кусочки и предложил сначала профессору. Тот поколебался, но взял. Вторую дольку Гарри сунул в пасть победительнице.
О Снейпе и о его глазах (делавших его похожим на мультяшного персонажа – очень удивленного мультяшного персонажа) Гарри старался не думать.
Мультяшный персонаж назидательно произнес:
— Кошки не любят шоколад.
— Так он же молочный!
Бродяга брал у Гарри из рук по одной дольке, растягивая удовольствие, облизывая пальцы будущего аврора, испачканные растаявшим шоколадом. Дойдя до последней, Гарри привычно спросил:
— Тебе половину?
Пес кивнул.
— И мне половину.
Гарри взял дольку в зубы, Бродяга, смешно сморщив верхнюю губу и обнажив клыки, захватил лакомство и сомкнул челюсти. Вряд ли он заметил проглоченные крохи… Гарри поймал взгляд безразмерных глаз профессора и расхохотался. Притянул Бродягу к себе, обнял, никого не стесняясь, ничем не смущаясь, ни о чем не задумываясь. Кого бы он стал стесняться, обнимая брата?
Девочка снизу, Снейп сверху смотрели на них одинаково осуждающе – хотя и по разным причинам, надо полагать. А может, и нет.
Блэк привычно замер в его объятиях, но скоро – скорее, чем обычно, – попятился, высвободился, перекинулся обратно и сел на ступеньки повыше крестника. Снейп обошел их и продолжил подъем, удаляясь в известном только ему направлении. За приоткрытыми дверями столовой Девочка шумно лакала воду из зачарованного комнатного фонтанчика. Гарри спросил:
— Сириус… Ты хотел бы вернуться? В Хогвартс, в волшебный мир?
— Как? Нас больше нет.
— Мы что‑нибудь придумаем.
— Мы что‑нибудь придумаем, – пообещал Гарри, преследуемый картинкой из думосбора: двое взъерошенных мальчишек друг против друга и девочка, которая ушла. Не интересуясь тем, что будет дальше.
А Гарри с некоторых пор только это и занимало – что дальше?
Он‑то не собирался уходить – лишь бы не выгнали!
И даже сломанная нога занимала в новой картинке свое место. Ну пусть не сломанная и даже не вывихнутая, пусть растяжение не потребовало вмешательства целителя из Мунго – но пару дней покоя гарантировало.
Гарри не сомневался, что пары дней ему хватит. Совы, во всяком случае, уже вовсю курсировали между Хогвартсом и Гриммо–плейс.
И ведь придумал!
Должно быть, работе поттеровской мысли поспособствовало то обстоятельство, что на Гриммо в его распоряжении был весь блэковский погреб. Потому что на трезвую голову до такого не додумаешься. Но как он уломал Минерву? Хотя Блэк считал, что Минерву уламывать не пришлось – та еще авантюристка! И еще у директрисы всегда было своеобразное чувство юмора.
Он убедился в этом, когда Гарри завел осторожный разговор о планах на будущее, упомянув среди прочих новостей, что директор хочет восстановить в Хогсмиде Воющую Хижину. И ее репутацию.
— А что с репутацией Минервы? – мрачно осведомился Снейп.
— Не Минервы. Хижины. Восстановить ее в рабочем состоянии.
— Чтобы кто‑нибудь сидел там… и выл? – Снейп думал, что Гарри шутит. Более того – он полагал, что шутит он сам и что голос его звучит ехидно, как ему и полагается… Но еще не договорив, он понял и то, что Гарри вполне серьезен, и то, кого он… они с Минервой имеют в виду.
— Я сразу подумал о вас, – кивнул Гарри. Зря он учился окклюменции, что ли? Умение читать чужие мысли – бонус тех уроков – пришло само собой.
— Хмм… – Блэк взвешивал предложение всерьез – действительно, всерьез или чтобы позлить Снейпа? – Ну… у меня, по крайней мере, есть опыт.
Гарри перечитывал письмо директрисы – вернее, пытался перечитать, в четвертый раз начиная с “Дорогой Гарри!..” Рядом с ним на диване покоилось подсунутое Блэком старинное блюдо с орехами. Кричер в сторонке всплескивал ушами и лапками и сокрушался о том, что молодой хозяин опять принимает пищу в неположенном месте. “В положенном! – урезонивал его Блэк. – Я положил!”
Гарри, не глядя, таскал с блюда то фундук, то арахис. Нащупывая фисташку, он наткнулся на пальцы.
— Фисташки бери, Си… – пальцы были не те, к каким он привык. Тонкие, длинные, мозолистые, суховатые… Гарри повернул голову, медленно поднял взгляд, скользя вверх по руке от кисти до плеча и выше. Видеть лицо не было необходимости. – Се… Сэр. Берите. Фисташки…
— Спасибо, – сказал Снейп неодобрительно. – Магловские?
— Угу.
— Надо полагать, Блэк использовал грим?
— Нет. Зачем? Его же больше не ищут. Его оправдали! И вообще…
Снейп разгрыз вторую фисташку и потянулся за третьей. Гарри захлебнулся словами. Похожий восторг он переживал, когда в школе у него получилось Акцио… И когда голубь впервые склевал семечко с его ладони.
— И что мы там будем делать? – осведомился профессор, возвращая Гарри к письму – и к делу.
— Жить. И – э–э–э – работать.
— В каком смысле – жить? – нахмурился Снейп.
— Ты во всем ищешь подвох, Северус, – вступился за Гарри Сириус. – Просто – жить. Во всех смыслах.
— В Воющей Хижине?
— А что тут такого? Я всегда мечтал вернуться в Хогвартс. – Нет, Блэк серьезен. Предвкушает… Но что?
— Я тоже. Но не так!
— Какая разница? Снейп!.. Чему я тебя научу…
— При одном условии, Блэк. Поттер… Вы тоже будете жить там. С нами. Как идейный вдохновитель этого безобразия.
— Коммуной! – возликовал Блэк. – У нас будет коммуна!
— Я буду навещать вас, – быстро сказал Гарри. – По выходным.
Отдать инициативу. И уступать. Это так не по–гриффиндорски, что просто дух захватывает! Они никогда не догадаются.
Блэк не скрывал восторга:
— Снейп, ты никогда не пробовал? Все общее! Кроме зубной щетки, конечно.
— И пижам, – подсказал Гарри.
— Мерлин с тобой, Гарри, какие пижамы? Мы с Джеем…
— Блэк! – Снейп явно пытался оценить, насколько глубоко коммунальный образ жизни пустил корни на Гриммо–плейс. – Ты умудрился бы развратить даже флобберчервя!
Впрочем, из обиженного поттеровского “ты мне этого не рассказывал!” явствовало, что пижамы на Гриммо наличествовали. А гостевые еще и учитывали вкус и склонности гостей. Во всяком случае, та, что Снейп в первый же вечер обнаружил у себя под подушкой, была слизеринской расцветки, но без осточертевшего буквально “по горло” слизеринского символа. Верх такта – интересно, кем проявленного?
А из удивленно–недоверчивого: “Не рассказывал о пижаме с цыплятами? Не может быть!” – что с выводом о флобберчервях Снейп поторопился. Несмотря на лихое блэковское:
— А, да ну тебя, Снейп! Что бы ты понимал в настоящей жизни!
— Поттер! Это была ваша идея. Не Макгонагалл, а ваша!
Мерлин, ну чего докапываться‑то, разве и так не ясно? Разве Гарри когда‑нибудь мог что‑нибудь скрыть? Разве он не написал, кажется, тысячу раз на собственной ладони: “Я не должен лгать”?!
Гарри честно кивнул.
— Поттер… Зачем вам это потребовалось?
Мерлин! Ну какой же этот Снейп въедливый! Все спрашивает и спрашивает – с первого курса. А еще умным считается. Мог бы и сам догадаться.
“Потому что рядом с вами можно греться – как возле растопленного камина. Потому что вы, как дрова в очаге, трещите и рассыпаете искры, и светитесь! Потому что мне будет этого не хватать, когда… То есть если…”
— Я не пытаюсь платить долги, сэр, вы не думайте!
“Просто мне хорошо… с вами… обоими. И я хочу, чтобы вам тоже было хорошо. Я никогда не жил с родителями (а вы – с детьми), но, может, еще не поздно попробовать?”
— Я просто хочу вас обоих.
— ЧТО?!
— Чтобы вы у меня были. Вот. Я знаю: я – эгоист; это ведь так называется?
Гарри виновато опустил голову, жалея, что он – не страус, и одним глазом из‑под лохматой челки следя за реакцией.
— Что он имеет в виду? – накинулся профессор на Сириуса.
— Чтобы ты опять никуда не делся.
— Зачем я ему?
— Чтоб я знал, на кой ты ему сдался!
— Поттер! Зачем?
Съемная квартира в магловском районе. Редкие частные уроки. Один – тогда, один – сейчас… Всегда! Как филин.
Никто не должен быть один!
— Я подумал, что вам, может быть, нужен…
— Кто? – перебил Снейп, словно боясь, что Гарри назовет компрометирующее имя.
— Смысл. В жизни.
— О Мерлин! Поттер… Кто вам сказал, что моя жизнь без вас бессмысленна? Без вас обоих?
— По–моему, я уже должен был войти у вас в привычку… Только не говорите, что у вас есть ваши уроки и что вам хватает. Я ведь могу и у директора спросить!
— Значит, благотворительность?
— Это не благотворительность, сэр, это эксперимент.
Главное – пусть они будут. А кем – в этом они как‑нибудь разберутся. Гарри уверен. Нужно только время. И место. А это – не проблема для мальчика, которому очень трудно в чем‑нибудь отказать. Особенно в такой ерунде, как портрет последнего директора Хогвартса. Или его мемориальный музей на Спиннерз–энд. Или…
Гарри вспомнил альбом колдографий, подаренный ему Хагридом. Постоянно иметь при себе – ну да, он добивался именно этого. Правда, люди – не колдографии. Ну так они и скажут, если им что‑нибудь не понравится. Снейп – точно скажет, можно не сомневаться.
Снейп сказал:
— Один вопрос, Поттер. Почему – там?
— Потому что здесь вы не останетесь.
Гарри прикидывал: сокращение дистанции плюс общая неосвоенная территория. Плюс крестный, плюс учитель… бывший. Хотя учителя – он уже понял это – бывшими не бывают. Сириус никогда не злоупотреблял правом старшего, но Снейп… Раньше – только дай. А теперь?
Гарри поймал себя на мысли, что не прочь это выяснить.
— Когда приступать?
— Вообще‑то, хоть завтра. Но сначала вам надо будет пройти тесты на психологическую совместимость.
“То есть не–совместимость. Ладно, поживем – увидим!”
— Чего?
Стоя плечом к плечу, они были удивительно похожими. Вот тебе и несовместимость! Гарри отступил на шаг.
— А если мы его не пройдем?
— Мы его точно не пройдем!
— То никакой идиотской работы?
— Нет, конечно, работа все равно будет. Только вам надо будет пройти… Э–э–э… психологический тренинг… Ну – как вам… э–э–э… уживаться друг с другом и выживать в э–э–экстремальных условиях.
— Поттер… Я должен заметить вам, что уже выживал в экстремальных условиях! И не один раз!
— Не–не–не в таких, сэр!
— Не гони, Снейп… – Блэк выглядел подозрительно заинтересованным. – Гарри, что еще?
— Сдать минимум по колдомедицине… на оказание п–первой п–помощи…
— Мне? Минимум??? Поттер… Это вы… Или кто там это придумал? Мне – МИНИМУМ?
— Снейп… Я знаю, что ты предпочитаешь по максимуму… Но дай дослушать.
– … Первой помощи при б–б–бытовых т–травмах. По т–т–технике б–б–безопасности…
— Поттер! Прекратите блеять!
— Не рычи на него, Снейп!
3
Трое с негромким хлопком возникли из воздуха неподалеку от двухэтажного строения на окраине волшебной деревни. Трое: один – выше всех, второй – мрачнее всех и третий – моложе всех, со спортивной сумкой через плечо, которую он бережно придерживал.
Ах, да – была полночь. Двенадцатая полночь после Рождества. Самое время для призраков, которые, по убеждению местных, населяли Визжащую Хижину, раз в месяц устраивая в ней форменные шабаши, пока их самих не распугала последняя решающая битва второй магической войны.
Случайный свидетель решил бы, что призраки возвращаются домой. Но свидетеля не случилось, а трое не очень‑то походили на призраков, скорее – на взломщиков. Вместо того чтобы просочиться сквозь щели внутрь, как полагалось бы порядочным призракам, они принялись осматривать окна первого этажа, потихоньку переговариваясь, а затем собрались у дверей. Самый высокий поглядывал по сторонам, самый юный снимал защитные заклятья с запертой двери, а самый мрачный критиковал их обоих свистящим раздраженным шепотом. По его мнению, высокому следовало смотреть внимательнее, а молодому – побыстрее шевелить мозгами и палочкой. И не отвлекаться на лирику.
— Профессор… – все последние сутки Гарри чувствовал себя обязанным кое‑что сказать. Он совершенно упустил из виду, что у Снейпа, в отличие от Блэка, с Хижиной связаны скверные воспоминания. Это было все равно что пригласить крестного на экскурсию в Отдел Тайн. – Вам, может быть, неприятно тут находиться?
На лице Снейпа изобразилось разочарование. Гарри понял, что профессор ждал этого вопроса, но не надеялся услышать. Гарри снова обманул его мрачные ожидания.
— Поттер, ваши фамильные фантазии мало приятны в общем и целом, так что мелочами, я думаю, можно пренебречь. Уверяю вас, меня не будут преследовать кошмары, если вы об этом.
Снейп взялся за дверную ручку.
— Однако предупреждаю в последний раз: я не умею выть.
— Девочка умеет, – успокоил его Сириус.
— Блэк! Ты же не потащишь ее сюда!
— Почему это не потащу? Она одичает без нас.
— А с вами озвереет.
Гарри хрюкнул. Блэк сдержал смешок.
— Озвереешь ты, Снейп. Ты же прихватил с собой “Основы анимагии”, я видел. Так что и ты с твоими талантами взвоешь. И очень скоро.
— Полагаю, что вы об этом позаботитесь…
Мрачный профессор вошел последним. Оценил толщину дверного полотна, проконтролировал последовательность запирающих заклятий, налагаемых младшим товарищем, буркнул:
— Надо же, постарались…
Проследовал через коридор и обнаружил, что старательность не простерлась далее парадного входа. Во всяком случае, все очевидные изменения коснулись только его. Снейп мысленно сделал зарубку: проверить черный ход. Все неприятности на его памяти подбирались с тыла. Со следующим вопросом профессора опередил Блэк:
— Гарри. Мне померещилось, или ты действительно сказал: она восстанавливается?
— Сказал. Сейчас – второй этап реконструкции, – отвечая Сириусу, Гарри произносил сложные магловские слова без запинки.
— А что было на первом? – вмешался Снейп.
— М–м–м… Минерва п–подписала п–приказ о начале восстановительных работ. – обращаясь к бывшему директору, Гарри начинал заикаться.
— Когда?
— На п–прошлой неделе…
— Точнее, Поттер! Здесь велись хоть какие‑нибудь работы или нет?
— В–в–вчера тут уже работали! И п–п–позавчера. К–канализация, водопровод, отопление, к–каминная связь… Окна вон застеклили.
— Гм! Неужели трудно было убрать за собой? Ликвидировать строительный мусор и обломки – одно движение палочки…
Гарри успел прервать то самое движение, которым профессор сопровождал свои слова:
— Не обломки, сэр! М–материал для трансфигурации!
И это они еще не были наверху! Инспектировать второй этаж убрел один Сириус.
— Во–первых, Минерва не была уверена, что ее вИдение обстановки придется по вкусу вам, профессор.
— М–м–мерлин! – Заикание Поттера было заразно. – Я похож на человека, у которого есть вкус?
— Да, сэр.
Снейп небрежным взмахом трансфигурировал себе стул – точь–в–точь такой же, как в кабинете директора – сел и с подозрением уставился на Гарри.
— Возможно, – нехотя согласился он наконец. – Но еще у меня есть здравый смысл, и он подсказывает мне, что то, что вы называете вкусом, есть и у вас, и у вашего… – Наверху хлопнула дверь, и Снейп благоразумно сократил лекцию, перейдя прямо к делу: – Вы представляете, что здесь будет?
— Нет, – сказал Гарри честно. – И Минерва не представляла. Поэтому она решила, что вы должны разобраться в ваших вкусах сами.
— А как насчет ваших?
— Никак. Мне все равно.
— И мне. Я, знаете ли, нетребователен.
— Вы не – что?!
Нет, конечно, апартаменты профессора в Хогвартсе не позволяли подозревать своего хозяина в сибаритстве, Снейп – это вам не Слагхорн, но надо же выбирать выражения!
Тишину нарушил скрип ступенек. Сириус, неторопливо спускавшийся со спального этажа, расслышал последние реплики и обрадовался:
— Отлично! Надеюсь, ты не будешь возражать против штор? – И ткнул палочкой в ближайший оконный проем. – Видеть не могу забитые ставни.
Гарри готов был спорить, что темно–алые с золотом гриффиндорские портьеры получились у Блэка не нарочно. Не из вредности. Просто по старой памяти, запечатлевшей детали гриффиндорской гостиной.
Снейп немедленно указал на соседнее окно – и оно оделось зелеными с серебром занавесками.
На третье окно нацелились оба…
Гарри быстро сказал:
— А я хочу елку! Можно сюда елку?
Снейп уточнил:
— Ничего, если она будет зеленая?
— А есть альтернатива? – удивился Гарри.
— Есть, – хохотнул Блэк. – Голубая!
Обломок в центре комнаты превратился в пушистое рождественское зеленое дерево. Блэк тут же принялся обвешивать его трансфигурированными из мусора золотыми шарами, шишками и колокольчиками. Снейп в качестве заключительного штриха осыпал елку серебряными снежинками.
Гарри не мог больше смеяться.
Блэк ответил ангелом на макушке елки, и в разгромленном помещении повеяло Рождеством.
Снейп ворчливо заметил:
— Поттер, на вашем месте я бы настаивал, чтобы нам оборудовали кухню.
— Но вы же не собираетесь готовить сами, когда есть домовики?
— Слышала бы вас мисс Грейнджер! Поттер… Я говорю не о реальности, а о возможности. О потенциальной автономности… если вы способны понять, что это такое.
Гарри вспомнил камин в гриффиндорской гостиной и зефир “на после ужина”.
— Ну, в общем, да. Это вроде моего чулана у тети. Но если вам…
— Нам!
– …Так будет спокойнее…
— Уютнее.
Снейп трансфигурировал стол и выложил на него “Основы анимагии”, предварительно вернув им прежние размеры. Блэк бесцеремонно раскрыл книгу на заложенной странице. Проглядел… Прочитал вслух: “Maxima debetur puero reverential”, перевел: “Взрослые всегда должны помнить о том, чтобы не показать детям дурного примера”. Хмыкнул. Вернул закладку в книгу, книгу на стол и громко удивился: “Кто‑то думает, будто мы взрослые?”
С языка Северуса рвалось: “Я!”, а глаза резало вызовом разноцветных портьер и миганием огоньков на елке – красных, желтых, белых, зеленых…
Снейп принялся воссоздавать вокруг елки интерьер алхимической лаборатории; елочные огни двоились и троились, многократно умножались, отражаясь в колбах, пробирках и надраенных котлах; Блэк созерцал зельевара за непривычной тому работой дизайнера; Гарри обратил внимание обоих на то, что наверху, вообще‑то, одна кровать и нет существенных разрушений.
Блэк забрал у него палочку и, дирижируя сразу двумя, отлевитировал на второй этаж несколько обломков со словами: “Займемся позже!”
Снейп перешел к мебели. Взрослые или нет – но кто‑то должен озаботиться тем, за чем и на чем сидеть?
Блэк деловито поинтересовался.
— Да, кстати, ты предпочитаешь справа или слева?
— Что – слева? – переспросил Снейп, не ожидая подвоха. Он сосредоточился на выборе: стеллажи или книжные полки? Или застекленный шкаф?
— Спать. Ты что – никогда не был наверху? – Блэк отлично помнил, что был. – Спальня не пострадала.
— Я. – Ради такого случая Снейп отвлекся от стеллажей. – Предпочитаю. Здесь.
Выплеск магии и лучших чувств, законсервированных с первого курса, воплотился в классический кабинетный кожаный диван, предусмотрительно и принципиально не трансформирующийся.
— Тебе – спальня, мне – кабинет, идет?
Гарри, улучив момент и прощупывая почву, объявил:
— Я пошел, что ли… Мне пора.
— Гарри!
— Поттер, назад!
— Гарри, спальня – тебе, мне хватит половичка у двери!
— И что я тут буду делать?
— Просто жить.
— Я должен жить в общежитии.
— Гарри, не оставляй меня с ним одного!
— У вас каникулы, Поттер.
— Они вообще‑то кончаются.
— Поттер, вы помните мое условие?
Гарри “сдался”.
— Ну раз вы этого хотите…
Вытащил из сумки, которую таскал за собой, тщательно упакованный бумажный сверток и принялся разворачивать упаковку так бережно, словно внутри…
— Стекло? – полюбопытствовал Снейп, прислушиваясь, не звякнут ли внутри пробирки или колбы? Не стоило рассчитывать, что Поттер решит скрасить его заточение здесь возможностью хотя бы изображать научную деятельность в области зельеварения, но вдруг?
— Бомба! – уверенно заявил Блэк. Он с куда большим основанием надеялся, что крестник не забыл его рассказы о бурной Мародерской юности.
Гарри снял последний слой бумаги, и стало очевидно, что сюрприз проходит по ведомству профессора Спраут. То была мандрагора–подросток, полуторагодовалое создание.
— Бомба… – повторил Блэк, отступая от горшка. – Акустическая.
— Набрался терминологии, – проворчал Снейп. – Поттер. ЭТО что?
— Цветочек.
— Поттер! Зачем?
Гарри отодвинул горшок с “цветочком” чуть в сторону и продолжил выкладывать на пол рядом с ним наушники. Одни…
— Ну… – пояснял он одновременно. – Кто‑то ведь должен будет тут орать…
Вторые…
– …Когда вам надоест ругаться друг на друга.
— Гарри…
— Поттер!
— Мы вовсе не собираемся ругаться.
Вторая пара зацепила третью, и Гарри понял, что мандрагора может и не понадобиться.
— ПОТТЕР!!!
Рык Снейпа перекрыл хохот Сириуса.
— Снейп! Спокойно!! Он этого не хотел!
— Поттер!.. Отвяжись, Блэк! До трех считать не умеешь?! Не хотел он… Поттер! Вы провокатор, вы это знаете?
— Я у вас учился, сэр!
В школе Гарри чаще всего бывал занят и учился урывками – между квиддичем, отработками и спасением волшебного мира – но все‑таки учился. У Флитвика – изящности и точности, у Макгонагалл – справедливости и непреклонности, у Спраут – тщательности и терпению, у Хагрида – любви и слепой верности, у Дамблдора…
— И чему он тебя научил? Чему ты мог научить сына Джеймса Поттера…
— Постоянству. Умению добиваться своего. Я хотел, Сириус. Все равно сейчас каникулы, а потом я, наверное, смогу договориться. Я хочу… с вами. Зубную щетку я захватил. И пижаму купил. Вчера. – Он запустил руку в сумку и, не глядя, наугад выудил пижамные штаны, усыпанные неуклюжими желтыми птенчиками, похожие на легендарных золотых сниджетов.
— У папы такая была?
Профессор Снейп освоил‑таки анимагию. Но на людях в зверином обличье старался не появляться. Ибо его зверь (к счастливому изумлению Гарри) оказался из семейства псовых, неопровержимо доказывая тем самым родство двух вечно лаявшихся друг с другом душ. А экзотичный для горной Шотландии внешний вид делал вылазки профессора в Хогсмид небезопасными – кроме тех случаев, когда Гарри одалживал Север… профессору Снейпу мантию–невидимку. В деревне и без того отмечался невиданный ранее наплыв легендарных тварей магического мира, прежде всего – Грима и Гарри Поттера.
Поттер захаживал в “Сладкое королевство” и в “Три метлы” за сладостями и за новостями.
В Хогсмиде только и говорили что о восстановленной Визжащей Хижине и о том, что призраки в прежней только стонали да выли, а ныне освоили членораздельную речь, в которой имя героя магического мира, вполне себе живого и здорового, соседствовало с именами оправданного уголовника и темной во всех смыслах личности, бывшего директора Хогвартса, – хоть за него и заступался упомянутый герой, вероятно, контуженный в последней битве.
Мандрагора дебютировала в апреле. Перед ее сольным выступлением Гарри под мантией–невидимкой и в сопровождении Бродяги трижды обошел Хижину, убедился, что поблизости отсутствуют искатели неприятностей, и только после этого подал знак Снейпу. Наутро Бродяга пробежался по Хогсмиду, а Гарри навестил заведение мадам Розмерты, где за бутылочкой сливочного пива без труда выяснил, что душераздирающий цветочный вопль произвел впечатление, но не нанес ущерба. Сведения Бродяги не отличались от добытых им лично. Следующим на очереди был веселый май… И другие месяцы, веселые и перспективные.
…Из детской песенки (которую пели не ему, а Дадли) Гарри помнил, что труден только первый шаг. Остальные даются легче.
“Три мушкетера”, Александр Дюма
“Алиса в Стране Чудес”, Льюис Кэрролл