“Пошли мне, Господь, второго,
Чтоб не был так одинок”
Говоря по правде, выпускник школы Чародейства и волшебства Хогвартс восемнадцатилетний Северус Снейп имел не так уж много поводов гордиться собой. Аттестат, особый знак отличия на левом предплечье и то обстоятельство, что выходки заклятых врагов с Гриффиндора ни разу не довели его до слез. По крайней мере – на людях.
Зато сам не раз сулил школьным врагам: “Вы у меня поплачете!”
Сам он в свою угрозу не верил. И сейчас очень удивлен, что она сбылась.
Сейчас – это когда он перешагивает порог азкабанской камеры.
И Блэк – Сириус Блэк! – если ему не мерещится – плачет…
— Какого Мерлина вам еще нужно, Альбус? Не будьте смешным. Какие могут быть мотивы у пособника Сами–знаете–кого? Вы сами свидетельствовали против. И, в любом случае, вы знаете не хуже меня, что мы не располагаем возможностями. От леглимента можно закрыться – вы ведь сами учили их закрываться, не правда ли? (Дамблдор с гордостью кивнул). Разумеется, сильный леглимент пробьет любую защиту, но последствия… Блэк – благодарите неуместное человеколюбие Визенгамота – приговорен не к Поцелую. Иначе все было бы гораздо проще.
Альбус поморщился, но Крауч, без сомнения, был прав. В конце концов, какая разница: выпить душу дементором или сжечь мозги (Альбус усмехнулся в бороду при мысли о том, какое словечко наверняка использовал бы Блэк) насильственной легилименцией?
— Принудительное изымание воспоминаний даст аналогичный результат. Меры физического воздействия…
— Неприменимы, – твердо сказал Дамблдор.
— Бессмысленны, – нехотя резюмировал Крауч.
Дамблдор не стал спрашивать: “Пробовали?” – ответ был очевиден. Вместо этого он поинтересовался:
— Магловские или магические?
Крауч промолчал.
Альбус помолчал тоже. Потом заговорил:
— Вы, вероятно, помните Гриндельвальда?
Собеседник вежливо кивнул. Он помнил школьные уроки по Истории Магии – те, на которых не спал. Впрочем, Барти Крауч вряд ли хотя бы раз в жизни заснул хоть на одном на уроке.
— Этот человек презирал маглов и одновременно не брезговал учиться у них, перенимать то, что могло бы оказаться полезным. Я имел с ним разговор – тогда, после победы…
(Гэл делился опытом. Взахлеб. Против себя. Чтобы задержать подольше. Альбус понимал это – и не торопился. Они оба понимали. А Гэл – последний раз Гэл! – рассказывал. Прослушивание. Шпионы – “подсадные утки”. “Невероятно эффективно, Ал!” Он тоже был тогда Алом в последний раз. “Конечно, срабатывало не всегда. Но стопроцентной гарантии вообще не бывает…”)
— Весьма поучительный разговор. В том числе – и о методах. Маглы…
— Насколько мне известно, магловские методы также несовершенны. Детектор лжи можно обмануть, а подслушивающие устройства в Азкабане работать не будут.
Да и с кем говорить узнику в одиночке, если он еще не сошел с ума?
— Устройства – не будут… – повторил Альбус с нажимом на первое слово.
— А людей у меня нет, – отрезал Крауч. – Во всяком случае – на такое дело. Мы недостаточно платим им для этого. И у них нет соответствующей квалификации. А вот у вас, кажется, есть. Мистер Снейп – я не ошибаюсь? Вы ведь уверяли, что он шпионил для нас? Тогда он – как раз тот, кто вам нужен.
Дамблдор поднялся.
— И бдительность, Альбус, помните: бдительность!
За своим протеже, прежде всего.
— Постоянная бдительность, – усмехнулся директор в ответ, гадая, кто от кого подхватил раздражающую присказку: Хмури от Крауча или наоборот?
— Надеюсь, вы в состоянии обеспечить надлежащий уровень защиты… вашего проэкта.
Умеют же некоторые… интонированием… произношением… одной гласной выразить отношение к гриффиндорским авантюрам!
— Само собой, Барти, – с готовностью согласился Дамблдор. Крауч поморщился, на одно неприятное мгновение вновь ощутив себя студентом. – Мой человек умеет защищать свой разум. А я – своих людей.
Крауч кивнул, давая понять, что разговор закончен.
А скептическое выражение лица у него, должно быть, от рождения.
Сириус Блэк плачет.
Северусу Снейпу нужно время, чтобы привыкнуть к этому. Осознать это. И понять, что он вовсе не чувствует себя отомщенным. Вообще никак себя не чувствует. Сейчас он чувствует только Азкабан.
Темнота – дверь прихлопнула узкую полоску тусклого света из коридора.
Тяжесть камня – когда подплывали к острову, Снейп пытался считать этажи – сбился: сумерки сгущались над Азкабаном со стремительностью вердиктов, выносимых Визенгамотом.
Каменная громада давит даже на привычного к подземельям слизеринца – каково же тут гриффиндорцу?
И холод камня! Как же холодно…
Блэк, сволочь!
Снейп вспоминает: Альбус предупреждал его, что у камеры Блэка постоянно дежурят дементоры… Мерлин, вот же скотина – ухитряется отравить человеку жизнь даже там, где от него ничего не зависит!
Темнота и холод, и в них – живое теплое человеческое дыхание. Дыхание второго. Неважно кого – просто живого человека рядом. А у Блэка никого не было. Снейп не может – не хочет представить себе, каково тут одному.
Может, Блэк плачет затем, чтобы только слышать себя?
Снейп не видит его слез – он слышит звуки, их сопровождающие. Редкие всхлипы – Блэк постарался справиться с собой, когда понял, что у него появился сосед. Вот только никто не представил ему этого соседа.
Ничего, скоро до Блэка дойдет.
И тогда…
Спустя вечность Блэк зло спросил:
— Что, других камер не нашлось?
— Считай, что меня к тебе… по знакомству.
Ляпнул – и прикусил язык. Это было рискованно и глупо – совсем по–гриффиндорски!
Блэк, зараза!
— Снейп?!
Короткий рык сотряс тишину и темноту, и азкабанский донжон обрушился внутрь себя, и заключенного Северуса Снейпа погребло под обломками. Только теплыми.
Вся жизнь, говорите? Фигня! Господин директор за нее – директор с его “ответственным заданием”!
— Северус.
Палочка дрогнула, пробирка разбилась о край раковины.
— Репаро! Прости, Северус, я тебя напугал? Я подумал, что лучше спуститься к тебе, чем…
— Что вам нужно?
— Чем вызывать тебя наверх. Не следует привлекать к тебе внимание лишний раз.
— Вы сказали – через десять лет. У меня есть еще десять лет. Что‑то пошло не так?
Самое верное предположение. С ним всегда что‑то не так. С ним все не так! Только масштабы разнятся.
— Крауч? Визенгамот? Визенгамот – это вы! Вы… передумали?
— Все так, Северус. Вот, возьми. – Но пробирка плывет не в руки, а в держатель. Потому что руки у “Северуса” трясутся. Пробирка целехонькая, а Северус все не может собраться. Директор никогда не встречается с ним без серьезного повода: должно быть, ему противно его видеть, он же тогда ясно сказал.
— Что вы хотите?
— Северус, ты должен вернуться в Азкабан.
Слава Мерлину, что хоть на этот раз в руках ничего не было.
— А–а–а…
— Я слушаю, Северус.
— А–альбус… Вы… Я… Зачем?!
Снейп силился отпихнуть от себя навалившееся чудовище, пальцы погрузились в шерсть, глаза горели неземным светлым огнем, с обнаженных клыков капнула слюна…
Блэк – оборотень?!
Может, Люпин все‑таки укусил его? Может быть, в этом все дело – и никаких мотивов? Если все так просто – то он уже завтра будет на свободе! Если переживет сегодня.
“Загрызет! – с ужасом понял Снейп. – Порвет за своего Поттера!”
— Ты же сам! – прохрипел он, пытаясь заслониться от клыков хотя бы локтем. – Ты сам их…
“Господи! – кричало внутри него не забытое магловское прошлое. – Господи!! Мама!!!”
Не порвал. Отвалился. Снейп поднялся – с трудом, по стеночке, будто угодил под заклятье ватных ног, привалился спиной к двери и заколотил в нее руками и ногами – дверь отозвалась гулким торжествующим эхом.
— На помощь!
— Снейп… ты, правда, думаешь, что на твои вопли кто‑нибудь придет? Щас, разбежались!
— Кто‑нибудь!!
— Ты что – дементору хочешь нажаловаться?
— Помогите!!!
— Мразь! Волдемортов прихвостень!
— А ты кто?! Предатель!
Молчит. Надо же – молчит…
Снейп снова забарабанил в дверь.
— Стучи, стучи. Думаешь, я не стучал?
Руки опустились сами. Тяжело бухалось в ребра сердце.
Блэк, тварь…
Снейп может сдерживать ненависть к предателю и убийце, но только пока молчит. Заговорит – выдаст голос.
Снейп твердит про себя, что не должен ненавидеть Блэка. Не должен – потому что у него легенда, а, по легенде, Блэк – свой, а своих не ненавидят! Даже если они – крысы, предатели! Это в него вдолбили. Не должен, если не хочет провалить порученное дело. Не должен… А, собственно, почему? Школьное прошлое никуда не делось, и хорошая память – тоже, и дементоры еще постараются вытянуть из самых ее глубин все мерзкое и отвратительное, что случалось с ним за эти годы.
И Лили!
Снейп, сосредоточившийся на том, чтобы обуздать собственные чувства, был сбит с ног и с толку не только взявшимся неизвестно откуда мохнатым монстром, но и взрывом встречной чистой необузданной ненависти.
Почему?
Если Блэк на одной с ним стороне – почему не знает о нем?
Если знает – что тогда за церемонии между своими?
Тоже, Фенрир нашелся!
Что это вообще было?!
— Что это было, Блэк? – Злость и недоумение, сейчас это уместно.
— Что было, больше не будет.
Дрянь. Еще огрызается!
— Блэк… – Тварь, конечно, не признается, но попытка – не пытка. И он все равно не мог держать это в себе. – Блэк, ты – оборотень?
— Нет!
Блэк пожалел о сказанном. Сразу же. Он ничего не добавил к этому “нет” – но смотрел в упор, блестя в темноте ненормальными светлыми глазами, и Снейп читал острое сожаление и досаду в его глазах, точно в “Высших зельях”. Он не так давно начал осваивать легилименцию, но гриффиндорский идиот и не думал закрываться.
Оборотень! Какая крыша! Была…
Но что‑то – наверное, это “что‑то” и есть гриффиндорство – заставляет его говорить.
— Не веришь? Иди сюда. Да не ко мне, не бойся, к окну.
Снейп отошел на пару шагов от двери и задрал голову, озираясь, пока не наткнулся взглядом на квадрат, чуточку посветлее, чем окружающая чернота.
— Ну?
— Луну видишь?
— Нет.
В ту же минуту Блэк оказался рядом, совсем рядом, так, что волосы зашевелились от его дыхания. А может, от страха.
— Ну правильно – облака. Щас, если их разнесет, прежде чем она уползет на другую сторону, увидишь. Сам убедишься: она ущербная. Полнолуние было неделю назад.
— Сам ты ущербный!
Облегчение настолько сильное, что Снейп не сразу делает очередной ход:
— А тогда что это было? Или кто?
— Тебе померещилось!
Могло бы – если бы не выдранная из морока шерсть.
— Попробуй еще раз.
— Боггарт!
— И куда же он делся?
— Под койку. Я его прогнал.
— Без палочки?
— Слушай, Снейп… Я много что умею без палочки.
Боггарт! Если б и впрямь боггарт, то превращался бы не в мохнатое чудовище, в Сириуса Блэка – второго Сириуса Блэка! Впрочем, это он путает, боггарт ведь воплощает страх, а скотину Блэка Снейп никогда не боялся. А зуб на зуб не попадает просто от холода…
— Ты где?
— Тут.
Блэков словесный фонтан иссяк, но Снейпу хватило. Определившись по голосу, он устроился в противоположном углу и задумался.
Не похоже на пресловутое “гриффиндорство”. Скорее, Блэк просто обрадовался возможности перекинуться парой слов с другим человеком – хотя бы и с заклятым врагом. Вряд ли у него тут излишек собеседников – приятных или не очень. Разговорчивость Блэка играла Снейпу на руку: слушать он умел. А вот вызвать самому… На драку – может быть, на взаимные оскорбления – более чем вероятно, но навести на то, что ему нужно…
— Чего вы ждете от меня, Альбус?
— Результата, Северус. В том, что я ценю в тебе так же, как и твой прежний… начальник. В той области, в которой ты специалист.
Ага, ас. Виртуоз.
Иными словами – чтобы он оправдал аванс. Ясно.
— Нам нужна информация, Северус. Мне нужна. Я хочу знать, почему Сириус Блэк предал Орден.
— Потому что он – Блэк! Вам этого недостаточно?
— Разве тебе не интересны его – гм! – побудительные мотивы?
— Он всегда хотел (меня!) кого‑нибудь убить!
— Северус… мне казалось, что вы уже закончили школу…
— Да с чего вы взяли, что он будет со мной разговаривать? У нас индивидуальная непереносимость! Он меня прибьет, как только увидит. Если я не прибью его раньше…
— Ты этого не сделаешь.
— А ему кто запретит?
— Тебя подстрахуют.
Как же! Никто и пальцем не шевельнет – это же рассекретит всю комбинацию!
— Ты сам все понимаешь. Надеюсь, ты не ошибешься. Ты нужен мне, ты же знаешь…
— Почему не люди Крауча?
— Потому что они – бойцы, а не лазутчики.
А я – зельевар. На ставке!
— А я кто?
“Ты – никто, Северус. Но, может быть, станешь хоть кем‑то”.
Чьи это мысли? Его собственные? Эхо директорских?
— Ты – тот, кто станет в Азкабане моими глазами, моими ушами, моим… Ты помнишь, как тебе покупали волшебную палочку?
— Да. У Олливандера. Но с первой ничего не вышло…
— Вот! И что ты сделал, когда твой будущий рабочий инструмент отказался тебя слушаться?
— Ничего. Мастер дал мне другую.
— Гм! Кажется, это не совсем удачный пример. Попробуем по–другому. Ты – зельевар. Что ты будешь делать, если не удалось зелье?
— Проверю ингредиенты, рецептуру, этапы работы, котлы…
— Именно! Ты будешь проверять свой инструментарий. Если инструмент дает сбой, ты попытаешься понять, почему, и попробуешь ликвидировать неисправность… если это возможно.
Снейп механически кивнул. Его мысли потекли в привычном направлении: помыть котлы, восстановить кокнутую пробирку…
Он – тоже инструмент. Они с Блэком.
И о них тоже… позаботятся.
От стен эхом отскакивали слова директора:
— Твое дело – разговорить его. И слушать. Об остальном позабочусь я.
Блэк выговорился и замолчал. С одной стороны, это кстати: Снейп собирается с мыслями. В свете того, что он тут видит.
Видимость, надо признать, фиговая, но все же глаза привыкли к темноте, и в ней проступили очертания предметов обстановки. То есть койка справа от двери, и в левом дальнем углу – Блэк: в позе обиженного ребенка – уткнулся лбом в колени.
Кривое зеркало!
Древнее зеркало – полированный обсидиан; отражаясь в его матово блестящей поверхности, многоцветная реальность теряла цвет и объем.
Зеркало разбитых надежд…
Глядя на темные силуэты перед собой, Снейп думает о теории, которая суха, но и древо жизни тут фиг зазеленеет[10], о разработанной Дамблдором стратегии, которую надо как‑то воплощать в жизнь азкабанского узника… двух азкабанских узников; и, думая, все меньше и меньше верит в сумасшедшие планы директора и все больше и больше жалеет себя.
Когда он вынырнул из размышлений, Блэк оказался уже на ногах и тысячу раз мог бы свободно его загрызть…
Кстати, о “загрызть”…
— Как тут насчет ужина, Блэк?
— Сегодня уже отужинали.
— И… что теперь?
— Баиньки, – сообщил со смешком азкабанский узник. – Койка одна. Спать будем по очереди.
— Спи сам. Я не буду.
Еще не хватало! Чтобы эта тварь и впрямь загрызла его во сне?
— Ночь, – прикинула “тварь” вслух. – Ну две, три… Ты же все равно свалишься!
— Тебе что за дело?
Блэк не настаивал. Лег и отвернулся к стене. Снейп по инерции осведомился:
— А ты не боишься?
— Окажи мне услугу, Снейп. У меня пожизненное.
Как часто случается, Снейп с легкостью взялся бы объяснить чужое поведение – но только не свое собственное. Исходя из их с Блэком взаимной ненависти, он мог понять его первый, мстительный порыв. Мог – и второй, общительный: все же он внес в жизнь узника некоторое разнообразие. Возможно, когда это уложится в голове Блэка, Снейп даже удостоится слов признательности. А может, и нет. (Снейпу случалось обманываться, но не часто).
Но разобраться в себе с той же легкостью он не мог.
Сколько раз в школе он повторял в запальчивости вслух и про себя:
— Убью!
И что останавливает его теперь?
Задание? Чушь! Нет Блэка – не будет и задания. Не будет мучительных дней, недель, месяцев, которые ему предстоит привести здесь по заданию директора… по директорской прихоти!
Не все ли равно – почему?
И даже не то, что тогда он сядет в Азкабан сам вместо Блэка: за Блэка – не жалко.
Неужели – то, что этим он действительно окажет ему услугу?
“Пожизненное”!
Откуда‑то изнутри всплыла несокрушимая уверенность, что Блэк имел в виду вовсе не приговор – Крауча, Визенгамота… кого там еще?
Но если так, то ведь и у него, Снейпа, – тоже. И ему подобной услуги никто не окажет. Так чего ради?
Мысль вильнула, возвращаясь на круги своя.
Лили…
Доверилась не тому человеку.
Поттеру?
Блэку?
Своему лучшему другу… бывшему?
Снейп плотнее закутался в мантию, подтянул ноги к груди, обнял колени. Блэк на койке тоже свернулся клубком в тщетной попытке согреться. Ему кажется – или, пока они с Блэком разговаривали, и впрямь было теплее?
То, как ненавидели друг друга они с Поттером, – поддавалось обычной логике, с Блэком – нет.
Они ненавидят – и это грызет сильнее голода и связывает крепче любви.
— Северус, это вынужденная мера. Ты меня понимаешь?
Снейп снова кивнул.
— Сколько мне там?
— Северус. Ты говоришь так, будто речь идет об отбывании наказания.
— А о чем же еще?!
Альбус вздохнул, собираясь начать сначала. Он всегда и все объяснял очень подробно и обстоятельно – все, что находил нужным объяснить. Он был очень хорошим преподавателем.
— Я понял! Ответственное задание, никто, кроме меня. Все‑таки: сколько?
— Сколько тебе понадобится, Северус. Возможно, ты справишься за день.
— А если это потребует немного больше времени? Кто будет замещать меня на занятиях?
Наивная уловка!
— Не беспокойся, с этим все улажено. На пару месяцев вернется Гораций.
— Пару? Месяцев?!
Лили! Дементоры… Мерлин!
— Он согласился подстраховать тебя, если ты не уложишься во время каникул.
Еще и каникулы?!! Пара месяцев – вместе с каникулами? Да вы…
— Уложусь. Я постараюсь…
Я очень постараюсь.
— Я надеюсь на тебя, мой мальчик.
На следующее утро Снейп украдкой заглядывает под койку: ищет боггарта. Не то чтобы накануне он поверил, но убедиться…
Блэк с ухмылкой наблюдает за его уловками.
— Его нет. Заходила охрана, я им сказал его забрать. Жаль. Он был забавный. …Да – вон твой завтрак.
Блэк врет так легко, вдохновенно и бессмысленно, что даже Снейпу понятно: это не вранье, а фантазии скучающего мальчишки, запертого в наказание за очередную шалость в своей комнате – одной из многих шикарных комнат шикарного блэковского особняка.
Насчет охраны врет, конечно, не насчет боггарта, того нет – как не было.
Но две миски – у стены, одна пустая, другая – полная.
А Снейп всю ночь так и не сомкнул глаз. Или?
— Как же ты теперь без него?
— Теперь вместо него – ты.
Это было бы страшно, если бы не было смешно. И так точно.
Боггарты друг друга!
Клоуны в Азкабане.
Кто из них разыгрывает представление для другого?
В Азкабане только два цвета: черный – цвет ночи и серый – цвет каменных стен и затянутого тучами неба. Но если снаружи ясно, то внутри все равно пасмурно. Темно – как в солнцезащитных очках (Лили как‑то давала примерить).
Лили… Постоянно вспоминается Лили, и Снейп не может противиться этим воспоминаниям, хоть они и царапаются. Они похожи на кошачью лапку: теплые, мягкие, бархатные – и когтистые. Ластятся, льнут к сердцу, а потом выпускают коготки и оставляют саднящую царапину. И Снейп вдруг понимает, что Блэка, наверное, так же царапает Поттер.
Вечером в камере над дверью вспыхивает свеча. Хотя “вспыхивает” – это, конечно, громко сказано. Глаза режет больше внезапность, чем сила света. Хиленький огонек еле теплится, из коридора, когда открывается дверь, света и то больше. Разглядеть, что положено в миски, почти невозможно, но это, наверное, к лучшему: лучше не приглядываться. Если бы еще можно было не принюхиваться…
— Ужин! – объявляет Блэк.
— Вот это?
— Не нравится? – деланно удивляется Блэк. – Позови официанта и попроси принести меню.
— Я не о том. Обеда тут что, не бывает?
Суть претензий доходит до Блэка, и он валится на койку в приступе хохота, едва выдавливая из себя между взрывами смеха:
— Снейп… Ты в Азкабане, вообще‑то… Не в Хогвартсе!
Не в Хогвартсе.
Не в Хогвартсе…
Не…
Так же, как Блэка – беспричинное веселье, Снейпа охватывает внезапное бешенство.
— Рад, что тебе смешно, – цедит он так, что Блэк замолкает, точно выключенный. А потом берет свою миску и поворачивается к Снейпу спиной.
Когда гаснет волшебный свет, Блэк стоит под окном, слушает волны и ветер.
Снейпу невыносима мысль, что его враг может думать, будто он, Снейп, боится спать в его присутствии – тем более что так оно и есть.
— Ложись, – говорит вдруг враг. – Будем спать по очереди. Боггарт или человек – никто тебя не тронет. Честно!
И когда Снейп укладывается (койка – каменная скамья у стены с хлипким тюфячком поверх нее), добавляет:
— Можно было бы спать вдвоем. Было бы смешно, прикинь?
— Не вижу ничего смешного!
Особенно учитывая заложенный нос – переохлаждение все‑таки сказалось.
— Разве что ты от меня насморк подхватишь…
А что, это идея!
— Спасибо, обойдусь, – бурчит Блэк, устраиваясь на полу.
Не то чтобы Снейп забывает о задании – он помнит о нем, помнит все время, как и о сроках, но он просто не знает, как к нему подступиться.
Что сказать?
“Из ума выжил, Блэк, – на своих бросаешься?”
“Ты же не думаешь, что я здесь по собственному желанию?”
“Наших многих похватали. И сочувствующих”.
“А Малфой вывернулся. Слышал?”
На самом деле, вывернулось куда больше, чем село. Но об этом – нельзя.
Вообще‑то, по сценарию директора, начинать должен Блэк – расспрашивать о вестях с воли. Но Блэку сценарий не сообщили, а сам он вовсе не собирается облегчать задачу “подсадной утке”.
Перебирая варианты, Снейп не думает о том, какой из них эффективнее, – он надеется, что хотя бы один прозвучит не слишком глупо…
Снейп выжидает немного и спрашивает темноту:
— Это правда, что ты был его правой рукой?
На одно долгое–долгое мгновение кажется, что в камере никого нет – оба даже дышать перестали. Наконец слышится голос, и в нем – проблеск интереса:
— С чего ты взял?
— Все так говорят. Ты убил Поттеров.
— Что еще говорят? – Голос показательно равнодушен. Снейпа, наоборот, прошивает дрожь азарта.
— Что наши…
— Нюниус… – Снейпа окатывает непередаваемым отвращением. – Какой я тебе “наш”? Лев змее не товарищ!
— Ты сам Нюниус! – выкрикивает Снейп почти с торжеством.
Блэк не спорит. Блэк говорит – очень просто и очень обыденно:
— Я на тебя через неделю посмотрю.
Сон в Азкабане – не такое простое дело. Вдруг оказывается, что ты состоишь не только из мяса, но и из костей, и они ноют от холода, как больные зубы.
Дементоры – вечная азкабанская мерзлота. Снейп не сразу вспоминает, что снаружи – июнь. Что же тут зимой?
Часов, естественно, нет. Есть чувство времени, но и оно вязнет в темноте блэковской одиночки. Снейп ищет взглядом зарешеченный квадрат под потолком и гадает, изменило ли цвет небо за прутьями или ему померещилось.
Сон в Азкабане – это мечта о зелье сна без сновидений. Снейп жалел бы о том, что не удалось прихватить с собой пару флакончиков, если бы не был уверен в том, что оно тут не сработает. Блэк прав: не поспать пару ночей – вот лучшее средство для того, чтобы свалиться… вырубиться на третью.
Но одной ночи без сна явно недостаточно.
Снейп ворочается: как будто мало холода извне, изнутри одолевают мысли. И образы, такие яркие, точно колдографии, запечатанные в памяти, казалось, надежнее, чем в сейфах Гринготтса. Но дементоры – совесть азкабанских узников – вскрывают их с легкостью опытных “медвежатников” и тянут, тянут…
Только очнувшись, Снейп понимает, что все‑таки забылся сном – недолгим, полным кошмаров, не принесшим облегчения. И в довершение всего слышит, что под койкой кто‑то сопит.
Уверенность в том, что Блэк врал, улетучивается с остатками сна. Россказни о боггарте на целую минуту вытесняют способность соображать здраво. Всю эту минуту Снейп не двигается. Затем свешивается вниз и решительно заглядывает под койку.
Что он собирался там увидеть?
Черную кошку в темной комнате?
Подобравшись, Снейп стягивает ботинок и отважно тычет им под койку.
В ответ – удивленный короткий взвизг. И тишина.
Снейп дергает башмак обратно, но он где‑то застрял. Почти не соображая, что делает, он выпускает задник и шарит рукой, натыкается на шерсть и сразу же вслед за тем – на какую‑то тряпку. Отдернув руку, он откидывается спиной на влажную холодную стену. Молча. Ему жарко.
Внизу тоже молчат.
…Разутая нога мерзнет, но Снейп далеко не сразу тянется за ботинком. И на этот раз не встречает сопротивления.
“Скотина!” – устало думает он. – “Вот же скотина гриффиндорская!”
Теперь ему кажется, что он всегда знал про анимагию, что ни на секунду не поверил в боггарта, которого можно просто загнать под кровать. Просто словами. Что мысль об оборотне пришла первой лишь из‑за школьных страхов, Люпина и Хижины. Что он не искал подтверждение своей догадке – и не прочел тогда в глазах Блэка.
И он усмехается при мысли о том, как завтра эта скотина в своем собственном обличье, надеясь сохранить тайну, будет вылезать из‑под койки, а он будет любоваться на это зрелище. И, согретый этой мыслью, засыпает.
Чтобы проспать все на свете, разумеется.
Через неделю на Снейпа смотрит не Блэк, а директор; смотрит, озабоченно теребя бороду.
— Плохо выглядишь.
— Не хуже других. Вы не пробовали спать на полу?
— Почему на полу? – Он еще удивляется!
— Потому что Блэк, раздери его мантикора, в одиночке!
— Двухместных не предусмотрено.
А были бы предусмотрены – и что? Где тогда легенда об Азкабане, переполненном сторонниками того, кого?
— Говорят, наверху более сносные условия. – Это не давление. И даже не намек. Это так… помечтать. И попытка прощупать обстановку. Результат, само собой, как и с Блэком, – неудовлетворительный.
— Пожизненные – внизу. И мы все равно не могли бы перевести Блэка из его прежней камеры – это было бы подозрительно. Разве только в общую – но там тебе понравится еще меньше, чем в одиночке.
Вот уж в чем Снейп не сомневается. После того, как Альбус расписал на суде все его заслуги, – ему только в общую… С Блэком он просуществовал неделю – со своими прежними… коллегами вряд ли пережил бы первую ночь.
— Вторая койка вызовет подозрения, – бормочет Альбус. – Но мы что‑нибудь придумаем.
— У маглов бывают раскладушки – это такие складные кровати, – осторожно подсказывает Снейп. – И еще двухъярусные…
— Мы подумаем.
Вылеченный насморк тоже вызовет подозрения, поэтому о противопростудном зелье Снейп даже не заикается.
— Я могу еще что‑то для тебя сделать? Тебе что‑то нужно?
Тепло. Воздух. Свет.
Жизнь!
— Может, хотя бы убрать дементоров? Чтобы не постоянно…
— Посмотрим, посмотрим… А теперь, Северус, не будем терять времени. Итак, что ты хочешь мне сказать?
— Сказать? – Снейп, готовый к сеансу глубокой легилименции, озадачен, но директор игнорирует готовность и жизнерадостно произносит:
— Думосбор, Северус.
И вновь целую минуту Снейп думает, что это потому, что директор не уверен в своей способности читать его. Это все глаза – черные глаза: недаром же ему легко дается окклюменция. Недаром у маглов считается, что человека с черными глазами невозможно загипнотизировать.
— Не все способны проникать в чужой разум, мой мальчик, – развеивает директор его иллюзии. – А доказательства потребуются всем. Из первых рук.
— Мне понадобится палочка, – напоминает Снейп.
— Конечно. Возьми. Я принес ее.
Снейп тянет время, баюкая в руках палочку, заново примериваясь к ней, – оттого, что ее придется снова отдать, тупо ломит челюсти. Наконец, все же касается виска, борясь с желанием произнести что‑нибудь непоправимое – и вытягивает серебристую нить. В этот миг он напоминает себе дементора. Для самого себя.
И для Блэка, наверное, тоже.
Впрочем, взаимно.
Серебристые нити плывут за взмахами палочки.
Слова, слова, слова…[11]
Разговоры.
Директору были нужны разговоры, картинки его не интересовали, поэтому Снейп, поколебавшись, не стал извлекать из памяти мохнатое чудовище, еще и запрятал поглубже, отговорившись перед собой тем, что это – его тайное оружие. Секретное оружие. На всякий случай.
Снейп прячет воспоминания и от директора, и от себя тоже – чтобы не поддаться соблазну. Потому что дело не только в секретном оружии, да нет же, совсем не в нем! И не в том, что он вдруг с чего‑то проникся к Блэку чувством благодарности или воспылал к нему внезапной любовью, или ощутил себя в долгу перед ним, – он просто знает, что предать того, кто и так на самом дне, – гнусно. Всему есть предел, и они сейчас у этого предела.
Его и так уже тошнит от “миссии”.
Мерное шлепанье волн за стеной…
“Ловись, ловись, рыбка…”
На какой крючок ловится золотая гриффиндорская рыбка?
Думай, Северус, думай! Шляпа отправила тебя на факультет хитрецов не за красивые глаза.
Но Азкабан, как справедливо заметил Блэк (Блэк – и справедливость, приехали!) – не Хогвартс. И тем более – не Слизерин. Хитрость не работает в Азкабане, она тут даже не выживает. Выживает – взаимовыручка. А еще искренность. И доверие. Во всяком случае, Блэк отзывается не на продуманные комбинации, а на то, что бы самому Снейпу и в голову не пришло использовать как приманку.
Не на продуманную лесть – на неожиданное сочувствие, от которого (Эй! Это что же я сделал‑то?) обалдевает сам Северус.
На то, что он не пытается больше шутить про анимагию…
Как‑то утром, разбуженный криками чаек, Снейп многозначительно произносит:
— Вот бы превращаться в муху… Или в чайку или хоть в ворону… Вылетел бы сейчас отсюда.
Блэк говорит только:
— Еще слово – сам будешь на полу.
Снейп делает вид, что не слышит. Долгую паузу заполняет птичий базар за стенами. Внезапно Блэк добавляет, будто забывшись:
— Был бы я чайкой…
— И? – осторожно подталкивает его Снейп.
— Ничего бы это не изменило.
Выдержав паузу, Снейп замечает:
— Вряд ли отсюда так просто улететь: чары.
— Улететь нельзя, а прилететь, думаешь, можно?
— Какое нормальное существо захочет лететь в Азкабан? Сюда, наверное, и совы не летают.
— Не попробуешь – не узнаешь, – философски заключает Блэк.
Снейп больше не задевает анимагию, хотя ночевка не полу ему тоже больше не грозит, ибо их посещает плановая инспекция и в камере появляется‑таки вторая койка.
Но он слышит, как кто‑то ночами скулит во сне, и Блэк это знает.
Вторая койка располагается у той стены, где окно.
Блэк первым взбирается на нее и приникает к окну. Он не спрашивает у Снейпа разрешения – и тому не приходит в голову одергивать узника.
Настоящего узника.
Просто потому что.
Блэк возвращается к теме сам, позже, когда вечные азкабанские сумерки сгущаются в ночь, а ужин не только съеден, но и забыт.
— Помнишь трансфигурацию? Самую первую пару? Минерву?
Снейп не возражает: говорить, не видя друг друга, легче.
— Это когда она кошкой оборачивалась? Помню, конечно, кто же не помнит. А что?
— Я всегда думал: а Дамблдор?
Снейпа аж встряхивает. Приподнявшись, он пытается разглядеть: Блэк что – издевается? Серьезен?
— Что – Дамблдор?
— Он анимаг или нет? Он же величайший маг современности. Интересно получается, Минерва может перекидываться, мы… м–м–м…
— М–м?
— М–многие могут, наверное. А он – нет? Тебе ничего не попадалось на этот счет? Никто не говорил?
— В списке зарегистрированных анимагов его нет точно.
— Какие зарегистрированные? Он же гриффиндорец!
— Макгонагалл тоже, – напоминает Снейп. – Наверняка мог бы. Но зачем?
— А представь, – взмах рукой в сторону каменного подоконника, – сидит там какая‑нибудь насекомая мелочь… овод или шмель… и слушает, о чем мы тут болтаем.
Снейпа окатывает холодными мурашками.
— Нет, – твердо говорит он, но желания в голосе больше, чем уверенности. – Не может быть. Не придумывай.
— Тебе‑то откуда знать?
— Оттуда, что мы здесь. Оба.
Блэк оценивает аргумент по–своему.
— Пожалуй. Он бы знал. И он не похож на мелочь.
Блэк… плакал в последний раз в тот день, когда Снейп переступил порог его камеры. С тех пор у них обоих не стало на это времени, все время уходило на то, чтобы огрызаться друг на друга.
Цеплять, задевать, подкалывать – надеясь, что Блэк проговорится.
Но он не проговаривается.
Зато огрызается в ответ. Это удивительным образом сказывается на его самочувствии. Даже затхлый воздух камеры как будто изменился, посвежел. Будто после грозы.
Двое сталкиваются, гремят, искрят и после стычек чувствуют себя странно обновленными. Хотя на самом деле все, как прежде. Как в школе. В начале, которое… началось как‑то неправильно, а закончилось еще хуже.
Об этом лучше не думать.
А еще они вспыхивают – как дрова в камине. Трещат, рассыпают искры и… греются друг о друга.
Все это было бы неплохо, если бы их главной задачей было выживание. Но все это ни на шаг не приближает Северуса к его настоящей цели.
Рваное время Азкабана – лоскутное одеяло, сшитое из того, что запомнилось.
— Результатов нет, Северус?
Снейп вытряхивает все – и бестолковые перебранки, и рискованный треп насчет анимагии, но это не то, что нужно директору, – тот поднимает голову от думосбора и встряхивается, как разочарованная ищейка.
Не то!
— Отрицательный результат – тоже результат.
— Северус… Мне нужны положительные результаты. Я думал, ты это понимаешь.
— Мне они тоже нужны. Если вы думаете, что там курорт…
— Тем более.
— Вспомни школу, там вы были хорошими раздражителями друг для друга. Неужели сейчас ты не можешь найти нужную ниточку, чтобы потянуть за нее?
Скорее, нужный камушек: выбей его – и тебя погребет лавина.
Дайте мне точку опоры, и я переверну мир.
Но с Блэком не на что опереться!
— Он твердит, что не изменял Ордену.
— Он и должен утверждать, что невиновен.
— Сэр… Этого он тоже не говорит.
— Гм! Попробуй‑ка вот что…
Блэк взрывается, стоит только Снейпу заговорить о причастности к сторонникам того–самого. Он отрицает это страстно и яростно – не отрицая, однако, вины. На любые намеки в этом духе выразительно крутит пальцем у виска. Этим Блэк загоняет Снейпа в тупик.
Снейп чувствует, что сходит с ума. Он понимает Крауча: если бы Блэка судили, Визенгамот после заседания полным составом промаршировал бы в Мунго. Вместе с подсудимым.
Снейп гадает, переведут ли их с Блэком в Мунго, если он подкинет директору эту идею? Он ловит себя на формулировке “их с Блэком” и с ужасом думает: “Мунго! Точно”.
В Мунго, по крайней мере, нет камер для пожизненных. Зато есть нормальные двуспальные палаты, трехразовая кормежка и окна, и солнце…
Солнце у них тут тоже есть.
Солнечный луч в камере – один раз в сутки. В день то есть. Это, конечно, если оно вообще есть. Луч падает на стену напротив окна, согревая камни. Блэк сидит, сжавшись, в луче света. Или поглаживает нагретые камни. Заряжается на ближайшие сутки.
Если день ясный, то надежда согревает сердце еще до того, как прикоснется к тебе лучом, и, уходя, оставляет воспоминания. Если пасмурный, то и надежды нет. Никакой. Хуже всего – когда переменная облачность, когда ждешь и уже время – а луч накрывают облака. А потом солнце вновь сбрасывает облачные покров, но – уже миновав окно…
Снейп вспоминает, как грелся весной у теплиц Спраут, и не сразу замечает, что Блэк подвигается, уступая место у стены.
…В Мунго, должно быть, хорошо.
Жаль, что они не сумасшедшие, раз уж других поводов нет.
Но, может, еще появятся…
— Блэк… Я знаю, что Поттерам предлагали… перейти на нашу сторону. И что они отказались – тоже. А тебе?
На этот раз он не успевает даже вскрикнуть.
А Блэк даже не перекидывается. Блэк бросается молча. Он в себе – во всех смыслах – но договориться с Авадой, наверное, проще.
Снейп и не пытается – договариваться. Только удержать сумасшедший взгляд и пробиться к сознанию. Он больше практиковался в окклюменции, в защите, но сейчас – так ясно, как никогда раньше – понимает: лучший способ обороняться – это атаковать!
Глубже, глубже – в поисках рычага.
Точки опоры.
И – проваливается.
Вокруг все рушится, и он не сразу понимает, что это и где это; он с трудом узнает дом – то, что осталось от дома, но не улицу – то, что осталось от улицы; и ему вдвое страшней оттого, что нет звука – не слышно ни грохота, ни криков, ни плача, только обваливающиеся стены и уходящая из‑под ног земля.
И их обоих придавливает обломками прошлого.
И настоящее за ним – такое черное–черное… Словно не в душу заглянул – в трясину, засосавшую бы и дементора, рискни он к ней приблизиться. Не душа – выжженная пустошь, любой дементор помер бы тут с голоду.
Наверняка же они обрадовались, когда директор выполнил просьбу своего шпиона.
А будущего совсем нет.
…А потом черное, светлея, опадает хлопьями пепла.
Снейп трет горло.
Вот – так всегда.
Н–ну, конечно, ТАК – не всегда, но…
— Двух скорпионов – в одну банку… – бурчит Снейп, злясь на самозванного “энтомолога”.
— Снейп… ты себе льстишь. Ты не скорпион, ты жук–на… Скарабей!
— А ты знаешь, что скарабей у древних египтян – священное насекомое?
— Да хоть священная корова, мне‑то что?
…Не может быть!
Ну не может такого быть, чтобы Блэк до сих пор не проговорился – если б было, о чем!
Но только сейчас Снейп по–настоящему понимает, что это значит.
Нельзя сказать, что его приводит в восторг перспектива засвидетельствовать невиновность своего злейшего врага.
Однако…
Даже он знает, что можно быть либо виновным, либо нет.
Третьего не дано.
Он еще очень мало знает…
Снейп прячет мысли о невиновности Блэка и от себя тоже. Потому что если не Блэк, тогда кто‑то другой, и за этим другим недалеко ходить. Другой – совсем рядом. Он сам.
И если Блэк выйдет, то кто вместо него останется?
Или – вместе?
Черное горе, черная ненависть… Снейп уже не различает – к кому?
Может быть, начинать надо с себя?
Как… Блэк?
Ему уже все равно, насколько затянутся его необычные каникулы: было время – он думал, что не заслужил Азкабана, потом – что не заслуживает Хогвартса, теперь он знает, что они стоят один другого.
“…Каждый, кто на свете жил, любимых убивал…”[12]
Снейп опускает взгляд, он разочарован сам и боится рассердить директора: результата снова нет. Но директор смотрит мягче, чем в прошлый раз. Неожиданно и намного.
— Думаю, что сегодня я обрадую тебя, Северус. Все кончено.
- ?!
— Действительно, все.
— Уже?
Директор согласно кивает.
— Но… вы же не получили того, чего хотели… Я ничего не сделал, – бормочет Снейп.
— Да. Должно быть, я ошибся в расчетах. В надеждах. Не в первый раз. Человеку свойственно ошибаться, но лишь глупцу – настаивать на своих ошибках. Ты же не считаешь меня глупцом, правда?
— Н–нет…
— Поэтому ты больше не вернешься туда. Пора в школу, Северус.
Снеп не понимает… не слышит, что ему говорят. Он – пуст. Наверное, нужно поблагодарить… извиниться… Вместо этого:
— Я старался, – оправдывается Снейп, хотя никто, кажется, не ждет от него ничего подобного.
Директор снова кивает. Сочувственно. Точно указкой, поигрывая волшебной палочкой.
Снейпа терзают противоречия. Его собственные соображения спрятаны слишком глубоко, чтобы их можно было прочесть в измученном взгляде.
— Северус, я не могу допустить, чтобы ты явился таким в Хогвартс. Соберись.
Внезапно Снейп вскидывает голову:
— Сэр! Я хотел просить вас…
На лице, обращенном к нему, – искренние внимание и забота:
— Конечно, конечно, я понимаю. Не самые приятные воспоминания, да, Северус?
— Нет, сэр!
— Это поправимо, мой мальчик. Я же говорил, что позабочусь о тебе. Обливиэйт!
Гете, “Фауст”.
Шекспир, “Гамлет”.
Уайльд “Баллада Рэдингской тюрьмы”