Разумеется, для сатаны нет секретов и загадок. Он все о каждом знает. Зачем же он задает вопросы? Да так много! Кроме обиходных или вспомогательных (“Разрешите мне присесть?” или: “Ну-с, чем я вам могу быть полезен?” и т.п.), – это его развлечение, игра, валяние дурака, издевательство над собеседниками (“Вы – атеисты?”, “А дьявола тоже нет?”).
Но чаще здесь желание жестоко напугать, безжалостно поставить на место. И они чувствуют это.
Настойчивое упоминание на Патриарших какой-то Аннушки, пролившей масло, можно посчитать пустой болтовней, бредом. Но вопрос Берлиозу: – Не прикажете ли, я велю сейчас дать телеграмму вашему дяде в Киев? – уже сигнал, от которого нельзя отмахнуться. Это смертельный страх, конец.
Или приход к “артисту” тишайшего буфетчика Варьете Андрея Фокича Сокова, потрясенного в передней видом голой Геллы. Именно во время этого визита происходит столь знаменитая дискуссия об осетрине второй свежести. Помимо нее, Воланд задает вопросы – по нарастающей.
Роскошный разминочный вопрос: – Вино какой страны вы предпочитаете в это время дня?..
Постепенно разговор приходит к следующему:
– У вас сколько имеется сбережений?
Автор комментирует: “Вопрос был задан участливым тоном, но все-таки такой вопрос нельзя не признать неделикатным”.
Но это что! Дальше будет вопрос наповал: – Вы когда умрете?
Согласитесь, он сродни вопросу о телеграмме киевскому дяде. От такого тоже не отмахнешься, тем более тут же получив на него компетентный подробный ответ. Немудрено, что “буфетчик стал желт лицом”.
Но незадолго перед тем Воланд задает посетителю, думается, главный вопрос. Обратите внимание, сатана “тревожно спросил” у жулика-буфетчика: … – неужели среди москвичей есть мошенники?
Почему – главный? Потому что это тоже смертельный сигнал, и собеседник не может не ощутить здесь ужасного подвоха, не понять, что западня захлопнулась.