В 1939 году я был вместе с родителями в Сочи. Долго мечтали, сомневались, колебались, – наконец, поехали. Дикарями, разумеется. Жили втроем в крохотной комнатенке, – уборная, естественно, в саду.
Назавтра после приезда отец отправился к городской билетной кассе, записался в очередь на обратную дорогу. И каждое утро, очень рано, он ходил туда на перекличку, отмечаться. Отец тогда целый год не пил.
Билеты мы получили накануне отъезда.
Когда же объявили посадку, выяснилось, что на каждое место было продано по два билета – городской и вокзальной кассами. В результате пустили всех. Мужчины спали в пути по очереди.
Что запомнилось? Волосатые пальмы, клумба-солнечные часы в центре города; купленная на улице, надрезанная сбоку хрустящая французская булочка со вставленной в этот надрез горячей сосиской.
И, конечно, море. Предельная теснота не только на пляже, но и в самой воде. Однажды я непостижимым образом вскарабкался по едва ли не отвесному обрыву над пляжем и, обернувшись, обнаружил ниже себя женский солярий. Мне было четырнадцать лет.
И еще. Смерчи. Об этом писали тогда в газетах, но я видел их собственными глазами. Среди дня вдруг потемнело, хотя и не слишком. Непривычно мрачно стало вдали, над горизонтом. И вдруг там возникли один за другим четыре чудовищных водяных столба – от морской поверхности до неба. Они медленно двигались вдоль горизонта, сливаясь наверху с тучами. Это были какие-то фантомы, будто во сне.
Люди смотрели на них, показывали пальцами, но никто не выскочил из воды, не заторопился одеваться. Не испугался. Да и прибрежное болтливое радио не делало никаких предупреждений. А если бы смерчи повернули и обрушили свою миллионнотонную мощь на пляж, на город?
Бездумная довоенная доверчивость.