— Что он делает?!— в один голос завопили Бортэ и Таргитай.
— Он хочет пустить в ход молнии Митры,— вздохнул Йолчи.— Вот только, боюсь, вряд ли они помогут!
— А я верю в него,— прошептал Таргитай, с надеждой глядя на удаляющееся бревно.
Конан изо всех сил работал обеими руками, загребая воду и направляя бревно к сражавшимся исполинам. Наконец он подплыл к ним достаточно близко, чтобы можно было пустить в ход солнечное оружие. Однако, очутившись почти под боком Тиамат, которая, словно пик из Химелианской гряды, уходила в самые облака, Конан впервые усомнился в чудотворном даре Митры. Многое он повидал в жизни: и драконов, и гигантских змей, и грозных древних исполинов,— но такое... Киммериец на мгновение ощутил себя маленьким муравьишкой, плывущим на тростинке в луже воды, по которой шлепает уличный мальчишка. Во всяком случае, соотношение сил и размеров было примерно таким.
— Подумаешь, ящерица-переросток!— разозлившись на свою минутную слабость, прорычал киммериец. Он вдруг подумал, что во Вселенной есть такие существа, для которых грозная Праматерь Драконов покажется проказничающей мелюзгой. А если так, значит, Митра или какие-нибудь другие боги одолеют эту тварь.
— Начнем с Митры,— решил варвар.— Получай, гадина! — заревел он, пуская целый сноп фиолетовых молний в беснующуюся Тиамат, которая уже явно одолевала отчаянно оборонявшегося Шарабху.
Но что это? Молнии Митры, сплетясь в огненный жгут, мягко скользнули вверх, обволакивая необъятную тушу, и исчезли в верхушке спинного гребня. На какой-то миг гигантского ящера окутало золотисто-голубое свечение, а затем пасть Тиамат извергла такой мощный поток искрящейся энергии, что от удара этого ослепительно сверкнувшего бича у Шарабхи оторвало сразу две ноги. Тело Небесного Лося сотрясли судороги, дикий вопль боли и отчаяния прорезал небо, перекрыв даже торжествующий рев Тиамат.
Дух Огня просил о помощи.
Но Конан не успел этого осознать. Он был настолько потрясен случившимся, что даже не сразу понял, что в его руки и ноги впились стальные когти грифов, которые стремительно поднимали его в поднебесье...
Киммериец очнулся на ковре — прямо перед усмехающимся Каххой. Проклятый Змей уже успел сковать его тело каким-то леденящим заклинанием, и варвар не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Что уж теперь говорить о молниях Митры!
— Вот мы и встретились, мой беспокойный приятель!— Желтые змеиные клыки наага ощерились в саркастической усмешке. За его костлявым плечом заходился в припадке идиотского смеха Заркум. Конану даже стало на мгновение жаль колдуна — допрыгался, заигрывая с силами Мрака.— Надеюсь, все случившееся заставит тебя философски осмыслить бытие, Конан! — надменно проговорил Кахха, скрестив сухие тонкие руки на чешуйчатой груди.— Недаром символ нашей расы — змея, заглатывающая свой хвост. Все в мире движется по кольцу, и все возвращается на круги своя. Возвращается Эра Змей и Драконов, а вы — потомки крыс и обезьян — вернетесь к прозябанию в древесных дуплах и норах, где будете трястись от ужаса перед Истинными Владыками Земли. И самое смешное, что начало этому положил именно ты, Конан, столь сильно ненавидящий Сета и его родичей! Ты пробудил меня от тысячелетнего сна в Зеленом Саркофаге, а я пробудил Тиамат. Затем где-нибудь далеко в Стигии пробудится великий отпрыск Тиамат — Отец Сет, и катастрофа, угрожающая твоей расе, разразится! А ты, жалкий человечишко, варварская душонка, еще пытался противостоять самой грозной силе в этом мире! Самонадеянный глупец! Впрочем, в этом всегда была ваша слабость. Вы слишком покорны душевным порывам. И никакие молнии Митры тебе не помогут.
— А ты освободи меня от своих колдовских оков, тогда поглядим! — угрожающе прорычал Конан.
— Ты считаешь меня дураком?— нааг снисходительно улыбнулся.— Нет, ты не возьмешь меня идиотскими уловками, на которые так падки людишки... Вроде тех, что воины и мужчины требует дать врагу шанс на справедливый исход поединка и так далее. В конце концов, Конан, у меня тоже есть огненное оружие — «Стрелы Сета», ничуть не уступающие твоим жалким молниям, Мы могли бы провести захватывающий поединок! Но это мне не интересно. Моя кровь холодна, как лед на вершинах твоих родных киммерийских гор. Да, да, ты не зря вспомнил свою родину! Скоро твое тело станет таким же холодным. Ты превратишься в такую же ледышку, как и Имир, но в отличие от него жизнь навсегда покинет твое тело. Дух твой отлетит на Серые Равнины, но я всегда смогу вызвать его оттуда, чтобы заставить служить мне верой и правдой.
Неожиданно оглушительный грохот и вспышка ослепительного света прервали напьпценную речь наага.
— О, Сет,— прошипел он, и киммериец заметил тень страха в его желтых раскосых глазах.
То, что увидел Кахха, повергло в ужас его ледяную душу.
Призыв Шарабхи о помощи был услышан. Разорвав гряду черных туч, прямо с неба окруженный ослепительно белым светом спускался величественный бог. Гигантский торс его облачали грохочущие, как раскаты грома, доспехи, огромный куполообразный шлем был низко надвинут на суровое, испещренное шрамами величественное лицо. Исполинские руки, перевитые вздувшимися мускулами, сжимали меч. Вместо клинка из рукояти, рассекая черные, клубящиеся облака, вырастал пламенеющий багряный столб.
— Мардук!— в ужасе прошептал Кахха.— Но как же так?! Об этом ничего не было сказано в Зурийском Предсказании!
Да, в древнейшем Предсказании змеелюдей Зурии ничего не говорилось о втором сошествии Мардука на землю. Кахха слишком долго проспал в своем Зеленом Саркофаге и потому не мог знать о Железной Книге Скелоса.
В небе прогремели слова Бога-Воителя:
— Клянусь Сагом! Опять эта гадина вылезла наружу! На этот раз я окончательно разделаюсь с тобой, Тиамат!
При виде Мардука, стремительно летящего в потоке ослепительного света и заносящего свой огненный меч, Тиамат собралась в тугой, бугрящийся комок. На этот раз ее глотка исторгла шипение испуганной змеи. Вобрав в гребень несколько молний, Тиамат послала в грозного небожителя сноп огня. Взмах небесного меча — и плевок гадины рассыпался на сотни тысяч искр. В следующее мгновение мощнейший удар Мардука рассек надвое огромную башку и гребнистое тело Праматери Драконов. Как только разящий меч небожителя коснулся туловища Тиамат, с ней начали происходить странные изменения. Огромная туша, развалившись на две части, в последний раз озарилась вспышкой зеленоватого сияния, а затем, чернея и дымясь, начала оседать в воду. Вода вокруг гадины зашипела, превращаясь в клубы пара, которые заволокли небо, и Тиамат перестала существовать.
Конан стоял на вершине одной из скал, окаймлявших плато, которое превратилось в море. Рядом трепетал на ветру древний ковер, на котором его вместе с наагом и Заркумом принесли сюда, подальше от гибнущей Тиамат и от Мардука, празднующего победу, послушные грифы. Только они и были теперь единственной демонической силой, которой мог повелевать Кахха после крушения его грандиозных планов.
Резкие порывы ветра трепали черные непокорные волосы Конана. Он стоял, выпрямившись во весь рост, как статуя древнего героя. Киммериец не мог пошевелить даже пальцем и старался не смотреть на ноги, которые, как это уже было однажды на берегу Джаиха, вновь сковало ледяным панцирем, медленно и неумолимо ползущим вверх.
— Стань льдом, киммериец! — прошипел Король-Змей, и кобры, плясавшие в его глазах, казалось, готовы были выпрыгнуть из неподвижных зрачков и излить свой яд.
Раскатистый хохот прозвучал ему в ответ.
— Наслаждайся, гад!— резко бросил ему киммериец.— Я умру улыбаясь. Пусть я освободил тебя от оков Зеленого Саркофага, но я дал свободу и Духу Огня. Ты вызвал Тиамат из бездны Апсу, а Дух Огня — Мардука с Девятого Неба! Великое Равновесие сохранено, и совесть моя чиста! Но она была бы еще чище, если б я смог превратить тебя в кучку пепла, змеиный выродок!
— И не надейся, человечек!— Улыбка Каххи источала тысячи тысяч змей.— На этой скале ты умрешь.
— Еще неизвестно, кто найдет здесь свою смерть!— прозвучал голос Йолчи.
Белый шар, появившийся на вершине, рассыпался, и с мечами в руках выскочили волшебник, Таргитай, Кайрат Одноглазый и Бортэ, которые тут же вступили в ожесточенную схватку с грифами. Haaг продолжал злорадно хохотать наблюдая за ходом сражения. Но улыбка его мгновенно погасла, когда Йолчи выкрикну слова древнего заклинания. Конан почувствовал, как сотня иголочек покалывают его ноги — к ним возвратилась чувствительность. Чары наага больше не действовали, а значит, у варвара в руках снова были Молнии Митры.
— Кром и Митра!— вздохнул киммериец.
Через миг исход сражения стал ясен. Молнии одного за другим поражали грифов, оставляя от них лишь горстки пепла. Конан взглянул на перекошенное от ужаса лицо Заркума, в его расширенные безумные глаза и сплюнул: на такого жаль тратить молниюl Таргитай твердой рукой отстранил Конана.
— Оставь его мне,— попросил он.— У меня с ним свои счеты!
Таргитай поднял меч, но правосудие Небес свершилось раньше, не дав правителю запачкать благородный металл поганой кровью служителя Зла. Издав отчаянный звериный вопль, колдун, в глазах которого в последний миг зажегся разум, бросился со скалы. Наклонившись, Таргитай смотрел, как быстро летит тело Заркума, ударяясь о выступы и превращаясь в кровавые лохмотья…
Оставался нааг. Кахха стоял на краю пропасти, и в воздухе вокруг него мерцала защитная сфера. Теперь его не брали ни копье, ни меч. Король-Змей собирался телепортироваться, но Йолчи, собрав все свои магические силы, держал его.
В руках Конана зажегся синевато-фиолетовый прозрачный переливающийся шар. Солнечное оружие наконец-то покарает отродье Сета! В глазах наага мелькнул ужас.
— Не делай этого, Конан,— просипел Кахха.— Ты все равно не прорвешь мою защиту.
Коротко хмыкнув, Конан метнул молнию, и переливающаяся сфера исчезла, будто ее и не существовало вовсе. И тогда... Тогда гордый, надменный и напыщенный Король-Змей вдруг упал на колени перед киммерийцем, как вассал перед грозным владыкой, смиренно сорвав с голого черепа ослепительную корону.
— Пощади!— заклинал нааг.— Именем всего, что для тебя свято! Сохрани мне жизнь! Не дай погибнуть!
Случилось то, чего больше всего боялся Конан. Коварный монстр угадал его самые потаенные мысли, и теперь в его униженных завываниях слышалось скрытое, злорадное торжество.
— Ты не сделаешь этого, Конан!— внезапно пропел нежный голосок.
Белит?! Этот голос он узнал бы и на краю могилы, будучи столетним старцем! Киммериец ошалело глядел туда, где только что ползал нааг. Его прекрасная возлюбленная, его первая любовь стояла перед ним на коленях. Большие черные глаза смотрели на Конана из-под густых ресниц, алые губы, влажно поблескивая, шептали:
— Помни, Конан! Если ты еще раз нарушишь Главную Заповедь Слуг Света и направишь свое оружие против просящего пощады, Дар навсегда покинет тебя, а вместе с ним и разум! Навсегда! До конца дней своих ты будешь лишен разума в назидание другим дерзнувшим нарушить божественные заповеди. Помни, Конан!
«Конан... Конан... Конан...» — взывали к нему женские голоса, такие разные, но все одинаково ласковые, чарующие. Прекрасные глаза, сменяя друг друга, глядели на него с нежностью и мольбой. Глаза Белит, глаза Дайомы, глаза Айя-Ни, Алмены, Филиопы, Эйи, Борта... И все они просили об одном: «Помни, Конан Конан Конан...» Бортэ! И будто бичом ударило Конана. Да вот же она, здесь, стоит позади, настоящая, живая, а вовсе не призрак, вызванный паскудной тварью!
«Жалко Бортэ! Сильно будет убиваться по мне»,— мелькнуло в голове Конана, но искрящийся шар уже зажегся в его ладонях. Сверкнув, разящая молния ударила в то место, где ползал, меняя облики, Король-Змей. Нестерпимо яркий свет ударил в глаза, и все закружилось в мозгу Конана стремительным хороводом...
Кое-как разлепив веки, в которые било яркое солнце, Конан обнаружил, что лежит на скале. Над ним склонились встревоженные лица Борта, Кайрата и Таргитая. Проведя рукой по горевшему лицу, киммериец начал кое-что припоминать... Нааг, просящий пощады. Молния, сразившая его... Предостережение...
— Кром!— В следующее мгновение Конан уже был на ногах.— Дар Митры!..
Дар покинул его, это, несомненно. Исчезла легкость, переполнявшая ранее все его существо. Конан вскинул руки и не ощутил приятного покалывания и треска молний у пальцев. Но разум?! Он все прекрасно осознавал! Не было бреда, кружащего голову, не было отупляющей пустоты в мозгу, как в прошлый раз, когда он впервые преступил Заповедь Митры.
— Так я не безумен?— недоумевающий взгляд сапфировых глаз Конана встретился с мудрым взглядом Йолчи.