Бушерский атомный комплекс был построен на самом берегу Персидского залива как и для всех атомных комплексов этому требовалось большое количество холодной воды для охлаждения реактора — и бассейн водозабора выходил прямо в Залив. Под сильным обстрелом несколько черных, прикрытых кевларовыми матами, боевых лодок влетели прямо в створ водозабора и те, кто оставался к этому в живых — поспешно грузились в них, раненых бросали на лодки с трехметровой высоты, потому что иного выхода не было. Наконец, подоспела и их очередь, они побросали вниз свое оружие, а потом и сами прыгнули — и лодка, надрывно заработав моторами, понесла их в открытое море.
— Все! Сделано!
Когда они уже выскочили в Залив — за спиной что-то забухало и один за другим в воздух стали подниматься подсвеченные снизу столбы то ли дыма, то ли пара. Было по-настоящему жутко.
В море они нарвались на лодки противника — сразу три из них выскочили на колонну из темноты и одна из них успела разорвать в клочья одну из лодок с морским десантом очередью из ЗУ-23-2. Они ответили — на каждой лодке был пулемет — и разошлись с потерями с обеих сторон, но у израильтян потери были заметно больше. Они ждали нового наскока, но наскока не последовало — а потом прямо перед ними замигал фонарь Ратьера, он давал сигнал свой. Будь это общепринятый сигнал свой — они открыли бы огонь, но этот сигнальщик фонарем передавал то, что не мог знать не морской коммандо. Стороны осторожно, держа друг друга на прицеле, сблизились — и увидели, что это морской патрульный катер иранцев, захваченный другими морскими коммандо из обеспечивающей группы. От них они узнали, что все те, кто был послан на остров Харк — в точку эвакуации не вышли, но ни один самолет с острова не взлетел. Договорились держаться поблизости, на случай если придется помочь друг другу…
Зрелище контейнеровоза, сражающегося из последних сил было величественным и жутким. В него попало две противокорабельные ракеты, но он все еще держался на плаву, хотя с безумным дифферентом и креном. Что-то горело, то тут то там были масляные пятна и три скоростные лодки иранцев наскакивали на контейнеровоз как гиены наскакивают на ослабевшего льва — они тоже уяснили, что от такого врага надо держаться подальше и изматывать его. Они думали, что время на их стороне — но караван израильских лодок с пулеметами и трофейный патрульный катер развернувшись, пошли в атаку. Именно благодаря наличию трофейного катера с мощным носовым вооружением им удалось почти без потерь потопить эти проклятые лодки. Избитый контейнеровоз шел курсом нор-норд-вест, к берегам Кувейта и те, кто остался в живых — сражались за то, чтобы он туда дошел, ставили пластыри, откачивали воду и спасали тех, кого еще можно было спасти. Передав на контейнеровоз тяжело раненых, израильские лодки выстроились в некое подобие защитной формации, чтобы встретить новые наскоки иранцев грудью с оружием. Если бы кто-то в этот момент остановил двигатели и прислушался к тому, что происходит — но может быть, он услышал бы тихий, почти на грани восприятия гул сотен авиационных моторов с неба.
Восьмая воздушная армия США шла в наступление…
Эль-Удейд, Катар
База тяжелобомбардировочной авиации ВВС США
Реликт холодной войны, который должен был обеспечивать в основном не тяжелые бомбардировщики, а патрульные Орионы, охотящиеся за советскими подводными лодками в Индийском и Тихом океане, остров Диего-Гарсия, почти заброшенный в девяностые — в нулевые внезапно стал одной из ключевых точек начавшейся GWOT, глобальной войны с террором. Здесь почти никогда не базировались какие-либо самолеты на постоянной основе — но тут было чертовски важное место, где можно было пополнить запасы топлива или боезапас, а так-же немного отдохнуть перед перелетов в Барксдейл.
В эль-Удейд вечером приземлились один за другим восемь топливозаправщиков КС, сделанных на базе самолета Боинг — 767, все они заправились до предела авиационным керосином и немедленно взмыли в небо. Боевую задачу до них никто не доводил, им просто приказали крейсировать в одном из квадратов, вот и все…
— Господи боже… — не сдержавшись, произнес командир одного из заправщиков, когда самолеты пробили верхнюю границу облачности и вырвались из мутной пелены в холодное и чистое, освещенное лунным светом небо.
Наверное, со времен Вьетнама, операций Лайнбейкер-2 и Роллинг Тендер… да что там Вьетнам, наверное, со времен налетов на фашистскую Германию никто не видел такой картины. Пятьдесят два стратегических бомбардировщика В52, груженых до предела всем, что только смогли найти в Барксдейле, начиная от JDAM и кончая бомбами со спутниковым наведением, шли неровным клином, выстроившись в боевую формацию. Американцы впервые со времен второй мировой войны подняли в воздух в полном составе не только второе тяжелобомбардировочное авиакрыло в сорок четыре машины — но и триста седьмое крыло резервного авиационного командования. Крыло — три эскадрона, эскадрон — три звена и машина командующего — и вся эта сила, сопровождаемая самолетами РЭБ — надвигалась на Иран. Еще несколько десятков самолетов — уже взлетали с баз ВВС США, расположенных в Ираке, в частности с Кэмп Баллад. Груженые до предела бомбами они почти не опасались иранских ПВО и ВВС. Израильтяне пробили им дорогу — и теперь американцы намеревались воспользоваться ситуацией на все сто.
Почти одновременно с ударом В52, призванным "зачистить" за израильтянами, два звена бомбардировщиков В2 Spirit, взлетев с промежуточной базы ВВС США Фейрфорд, Великобритания и получив поддержку с американских топливозаправщиков, взлетевших с румынских и польских баз, нанесли ракетно-бомбовый удар по Тегерану и Куму. Приоритетной целью был назван Кум — в этом городе располагались шиитские университеты, множество богословов и толкователей Корана, а так же некоторые государственные органы Ирана, такие как совет целесообразности. Как уже было сказано — чтобы не допустить падения клерикального режима основатель нынешнего иранского государства аятолла Хомейни создал несколько советов по религиозному надзору и контролю и подчинил им светскую власть, а чтобы их не совратила столичная роскошь — они жили и работали в городе Кум, религиозной столице Ирана. Координаты их домов были давно установлены Агентством национальной безопасности и Национальной картографической службой, эти люди призывали убивать и подрывать, воевать с неверными и убивать их в Ираке, Афганистане, Узбекистане, Египте, Сирии, Ливии, Сомали, Индонезии и везде, по всему миру, их руки были в крови американцев и других граждан свободного мира. Возмездие ожидало их сегодня в виде бомбы JDAM весом в две тысячи фунтов, подвешенной в бомбовом отсеке самолета-невидимки и способной попасть в круг радиусом десять метров. Настало время расплатиться по счетам.
Наверное, это было самое разумное, самое правильное решение, которое приняли американцы за все последнее время. Увы, остановиться вовремя они не смогли — и дальше их ждала только смерть…
Ретроспектива
1994 год
Пограничная зона, город Шарман, Пакистан
Талибан
За десятилетие… ну, почти десятилетие этого безумия, Кабул был покорен трижды — в девяносто втором, девяносто шестом и две тысячи втором годах. Все эти три раза Кабул пал незаметно и тихо, без особых боев в городе. Вероятно, взятие Кабула все эти три раза было каким-то итогом, чертой под очередным этапом внутриафганского вооруженного противостояния — и одновременно оно же давало старт новому этапу бойни. В Афганистане последних тридцати лет победитель на каком то этапе противостояния становится врагом для всех без исключения — и цикл этот, кровавый и безумный, повторяется раз за разом.
Третий этап бойни завершился в начале девяносто второго года, когда по какому то сигналу моджахеды вошли со всех сторон в город. Это стало не результатом предательства режима Наджбуллы со стороны СССР, как пишут некоторые авторы, это стало результатом полного банкротства партии НДПА, политического и морального. Скорпионы не могут править страной, особенно — скорпионы, брошенные в одну банку, чтобы убивать друг друга. Наджибулла вероятно стал бы хорошим акушером, он был приличным по меркам этой страны руководителем спецслужб — но при этом он был плохим политиком и почти никаким — национальным лидером. Он не объединял, как делает национальный лидер, не ставил целей как политик — он раз за разом обтачивал переименованную в Ватан[22] партию НДПА, убирая все новых и новых людей, не согласных с генеральной линией. При этом — у него не было ни силового ресурса ни порядка в стране, чтобы так делать, он был не Амином, хитрым и жестоким, умеющим лить кровь и любящим это делать. Он думал, что вот в этой вот политической грызне, в войне с неугодными, в провокациях, благодаря которым в Пакистан ушел Танай и множество офицеров — халькистов вместе со всеми планами обороны страны — вот в этом во всем и есть национальная политика, а грызня является смыслом существования властных органов. Он думал, что сначала надо обеспечить единство в Политбюро, потом — в партии и только потом — в народе, не понимая, что все надо делать ровно с точностью до наоборот.
Вход в Кабул моджахедов стал ожидаемой неожиданностью — боев в последнее время почти не велось, и моджахеды не входили в город только потому, что надо было заранее как то разделить его — иначе неминуема была уже свара между моджахедами, а этого надо было избежать. Президент свою семью из Афганистана отправил уже давно, сам же оставался в городе до самого конца, непонятно на что надеясь. О последних днях президентства Наджибуллы сложено много мифов и легенд, кто-то говорит, что он отказался покинуть страну, оставаясь на мостике тонущего (и им же угробленного) корабля до конца, кто-то говорил, что он то ли пытался бежать, то ли хотел попытаться это сделать — но его не выпустили генералы, потому что он им был нужен. Придя к власти моджахедам нужен был кто-то, на кого можно было все списать, на ком — выместить, и генералы, не желая быть этими "кем-то" подставляли Наджибуллу. Наиболее вероятной мне кажется версия о том, что моджахеды вошли тогда, когда было достигнуто соглашение остатков афганской армии и ХАД с частями Достума и Масуда об интеграции, и как только соглашение было достигнуто — афганские генералы просто сменили сторону, Наджибулла же должен был в таком случае оставаться в городе как заложник, вот они его и не выпустили. Как бы то ни было — когда моджахеды вошли в город, все что успел сделать Наджибулла — это укрыться в миссии ООН в Кабуле.
Войдя в город, муджахеддины поделили его — на севере стояли отряды Масуда, относительно свежие, не измотанные боями, получившие в свое время значительное количество вооружения из СССР, с ним же был генерал А.Р. Достум со своей узбекской пятьдесят третьей дивизией, сохраненной в полном составе и узбекскими племенными ополчениями. Они же в основном взяли центр города, на юге же были боевики Гульбеддина Хекматьяра, председателя Исламской партии Афганистана. Остатки партии Ватан мгновенно раскололись на два лагеря, при этом раскол произошел не только по партийному, но и по национальному признаку. Парчамисты — в основном представители этнических меньшинств, таджики, узбеки, хазарейцы, но были и пуштуны из генералитета, которые не хотели встречаться с Танаем, мог отомстить за подавление его мятежа — ушли к Масуду и Достуму. Халькисты — в основном этнические пуштуны — ушли к Хекматьяру, пуштуну, собиравшему под свое крыло пуштунов под националистическими лозунгами. Не последнюю роль в решении халькистов сыграло то, что на стороне Хекматьяра воевал бывший министр обороны Афганистана Шах Наваз Танай. Самое интересное было то, что пуштуном был и сам Наджибулла, самым настоящим пуштуном из рода ахмадзаев, но если пуштун Хекматьяр требовал его смерти (скорее всего его устами требовала смерти бывшего президента пакистанская разведка) — то таджик Масуд не торопился с подобными решениями, вероятно намереваясь использовать бывшего президента в каких то политических раскладах, ведь он был последним законно избранным руководителем страны.
Сразу после взятия Кабула началась дележка власти. Естественно — недемократическая, о какой демократии можно говорить в разоренной многолетней войной стране. На данный момент сильнее были люди Масуда, потому что к нему переметнулась значительная часть "почищенной" Наджибуллой армии, да и сам Масуд был намного более умеренным, чем Хекматьяр — был же у него начальник охраны русским и половина охраны тоже из русских — и что? Да ничего, русские и русские, Масуд отличался терпимостью к таким вещам. Поэтому — Масуду удалось продавить на должность президента Афганистана сначала на шесть месяцев, а потом и на два года — профессора Бурханутдина Раббани, вожака моджахедов, руководителя Хезб-джаммат-е-ислам, Исламского общества Афганистана, одного из старейших борцов, имевших среди своих кличку "устад", профессор.
Выбор оказался неудачным и обрекающим страну на новую бойню. Профессор Раббани был стар и не имел опоры среди моджахедов, от его имени в ИОА фактически руководил Масуд, но сам Масуд становиться президентом не захотел. Президент был таджиком — для пуштунов, большинства населения Афганистана, причем коренного населения, а не пришлого с севера — этот выбор был как красная тряпка для быка, пуштун не мог подчиняться не пуштуну. Кроме того Раббани был педофилом и все это знали — его и из Кабульского университета исключили не только за высказывания против властей, но и за педофилию.
Пост премьер-министра страны был предложен Хекматьяру и он его принял. Возможно для нормальной страны это было вы выходом, но не для Афганистана. Работать подчиняясь таджику Раббани Хекматьяр не захотел, выстраивать деятельность правительства тоже не захотел, да наверное и не смог бы, потому что сопротивляться советскому вторжению — это одно, а обустраивать собственную страну — совсем другое. Борьба началась сразу же — принимая пост премьер-министра, Хекматьяр потребовал отстранения от должности своего давнего врага Масуда, занимавшего в его правительстве должность министра обороны — с Масудом он открыто воевал с 1989 года, а также потребовало вывода из Кабула самой организованной военной силы — пятьдесят третьей дивизии узбека Достума. Раббани, таджик как и Масуд, отчетливо понимая что будет потом — выполнить требования Хекматьяра отказался. После этого — в городе начались вооруженные столкновения, боевики ИПА Гульбеддина Хекматьяра проиграли их и были выбиты из города. Сразу после этого — начались обстрелы Кабула и бои — фактически с прежних позиций.
Хекматьяр проиграв первую схватку за власть, оставил Кабул и начал укреплять свои власть и влияние на юге и частично востоке страны, в местах где пуштуны составляли абсолютное большинство населения. Тогда же он начал укреплять свою финансовую базу — если для Масуда финансовой базой стали копи на севере страны где добывался лазурит, другие драгоценные камни и (тс-с-с) уран — то для Хекматьяра финансовой базой стали наркотики и наркоторговля. В южных провинциях страны, особенно в Гельменде появились первые посевы опиумного мака, которых тут никогда не былою. Афганцы не выращивали опиумный мак, потребность в наркотиках они удовлетворяли за счет свободно растущей конопли, которую не надо было выращивать. Хекматьяр же из всей Пешаварской семерки был самым крупным и самым опытным наркоторговцем — и алые ковры покрыли землю Афганистана. Кроме того — Хекматьяр начал вооруженную борьбу за возвращение пуштунов во власть.
Первыми шагами нового правительства было провозглашение Исламского государства Афганистан, узаконивание захватов земли и недвижимости в Кабуле — этому просто невозможно было помешать — и введение шариата как основы жизни нового афганского общества. Больше ничего толкового правительству сделать не удалось: пешаварский альянс семи мгновенно рассыпался, Раббани не обладал ни авторитетом ни армией, он едва мог удержать Кабул и обе стороны противостояния понимали, что страна фактически раскололась на две части — пуштунскую и непуштунскую. Налоги центральной власти платить естественно никто не желал, а значит и нормальный государственный механизм создать было невозможно. Начался раскол и в обоих противостоящих лагерях: бывшие дивизии и армейские корпуса, бывшие фронты и группировки моджахедов, превратившись в одинаковые, ничем не отличающиеся друг от друга банды оседали на земле, какую реально могли контролировать, и начинали обирать живущих там людей. Таким образом, создавались очаги власти неподконтрольные никому. Генерал армии Абдул Рашид Достум занял со своим воинством четыре северные провинции, населенные преимущественно этническими узбеками и создал там квази-государство, с собственной административной системой, судами, вооруженными силами, валютой, столицей провозгласил Мазари-Шариф. На северо-востоке, где жили таджики — свою страну создавал Масуд, он мог опираться на неприступный Пандшер, взять который не было под силу никому. На западе, в Герате создал свое государство Исмаил-хан, в конце правления НДПА перед самым выводом он пошел на замирение с правительством и получил от него немало оружия. Юг держали различные полевые командиры Хекматьяра, пробавляющиеся выращиванием наркотиков и грабежами, сам Хекматьяр был им нужен только потому, что выращенный опиум должен был кто-то купить — таким образом бывший полевой командир создал центральную сбытовую структуру, скупающую опиум, кредитующую под будущий урожай, торгующую оружием. Полевые командиры, дабы легализовать свою, опирающуюся на насилие власть организовывали на местах "исламские комитеты" и "советы джихада", объявляли себя вали — губернаторами или амерами — начальниками, при этом Кабул имел возможность только наблюдать за этим. Вооруженные до зубов банды воевали за территорию и сводили счеты друг с другом, насильно брали рекрутов в свои воинства, грабили на дорогах, потому что наряду с наркотиками дорога была источником денег для них. Пошатнулась торговля, в городах стало не хватать товаров. Столкновения между бандами — а на вооружении этих банд была техника, оставшаяся со времен советского присутствия, если с вертолетом никто не знал что делать, то как из гаубицы пальнуть худо-бедно разбирались — сопровождались многочисленными человеческими жертвами. Процветало насилие над женщинами, расправы и всяческий харам, про шариат никто и не помнил. В целом, все это напоминало эпоху средневековья, только с АК-47 и гранатометами РПГ.
В этот момент — момент точно рассчитанный, когда все жители Афганистана поняли, что несут им эти банды, и возненавидели бывших спасителей — на афганской политической арене появились талибы. Их появление могло выглядеть случайностью только для очень наивного, не знающего Афганистана и Востока в целом человека, они были нужны в конкретном месте и в конкретное время — и они появились.
Талиб в переводе — студент, дословно "ищущий знаний". Талибан был проектом пакистанской и саудовской разведок, впервые талибы появились в лагерях беженцев в Пакистане. Многочисленных детей беженцев надо было учить, и для этого в лагерях беженцев были открыты медресе, все это оплачивал король Саудовской Аравии из личных средств. "Учителя" в медресе были тоже из Саудовской Аравии, и преподавали они ислам в том единственном виде, в каком он был разрешен на их родине — он преподавали ваххабизм. Тогда же началось внедрение в движение исламского сопротивления зародившееся в Пакистане еще одного саудита — сына миллиардера и дальнего родственника короля Осамы Бен Ладена. Если американцы ставили перед собой конкретные задачи — изгнать Советы из Афганистана — то саудиты и другие шейхи присматривались к создаваемому американцами механизму на иные, гораздо более глобальные цели. Восток всегда смотрит дальше, чем запад. После вывода советских войск из Афганистана — медресе, основанные на деньги короля не только не закрылись, но и появились в самом Афганистане.
В девяносто четвертом году в провинции Кандагар группа вооруженных до зубов боевиков из банды бывшего генерала афганской армии напала на село, ограбила его и ушла. При этом были захвачены две женщины, даже не женщины, а девочки-подростки, которых увели с собой, чтобы насиловать а потом убить. Разъяренные жители села бросились в медресе, которое было рядом, в медресе преподавал мулла Моххамад Омару Ахунзада[23], тридцати одного года от роду на момент описываемых событий, участвовавший в боях с советскими войсками и лишившийся глаза. Вооружившись чем попало — а оружия на руках в Афганистане всегда хватало — местные жители и студенты медресе прошли по следам банды и напали на них в уездном городе. Был жестокий бой, в ходе которого примерно половина из жаждущих справедливости погибла, мулла Омар так же участвовал в бою. Но банда была уничтожена, а ее главарь — повешен на стволе танкового орудия. Так начинался Талибан.
Версия эта, предполагающая прежде всего случайность образования Талибана как ответной реакции на бесчинства боевиков — не выдерживает никакой критики, прежде всего из-за состава действующих лиц. Мулла Мохаммад Омар был не совсем муллой — он всегда был воином и в период сопротивления против советских войск состоял в бандформированиях Наби Мохамади, одного из членов Пешаварской семерки, правда состоял там рядовым амером джамаата. Теологическое образование он получил в печально известном медресе Хаккания, расположенного близ Пешавара — там преподавали ваххабизм, и все те, кто был вокруг Омара так же были ваххабитами. Несомненно, что мулла Омар был задолго до описываемых событий был знаком и с Осамой Бен Ладеном. Наконец — с "чем попало" дойти до Кандагара, одного из крупнейших городов Афганистана, напасть там на блок-пост, оставшийся от советских войск, на котором был как минимум один танк, захватить его и повесить на стволе танковой пушки командира, и при этом при всем остаться в живых…
Как говорил Станиславский — не верю!
Город Кандагар после падения просоветского режима стал играть едва ли не роль главного города Афганистана, в отличие от Кабула, все больше и больше терявшего свою власть. Влиятельность того или иного города определяется не в последнюю очередь его торговым оборотом и удобством для дукандоров. А Кабул был неудобен — к нему лежал путь либо через Хайберский проход, через линию фронта между пуштунами и непуштунами, либо через весь Афганистан — и опять таки минуя Кандагар. На дорогах где взимали мзду, где откровенно грабили до нитки — все зависело от нужды и степени отмороженности полевого командира, контролирующего ту или иную часть дороги — и для товарооборота это было как то… не комильфо. А вот Кандагар…
Кандагар находился на самом юге страны, здесь с одной стороны — дорога с Ирана, от Заболя на Заргани или на Фарах, дальше напрямую а с другой — дорога из Пакистана, так называемая "американка", дорога построенная американцами и восстановленная сейчас общими усилиями. Путь — от Карачи, крупнейшего морского порта региона, куда приходят все товары, на высокогорную Кветту и дальше — прямо на Кандагар, причем девять десятых этого пути приходятся на спокойный Пакистан, где не грабят на дорогах. Да и на афганском отрезке пути напасть сложновато — не та местность, все прекрасно видно. Кандагар использовался как крупнейший торговый и логистический центр, здесь товар либо распродавался в розницу, либо мелким оптом и дальше торговцы везли его сами, принимая на себя все риски. Согласитесь — одно дело разграбить целый караван и совсем другое — одну старую бурубахайку или даже одного человека, везущего увязанный на спине товар для себя. Овчинка выделки не стоит.
Майор пакистанской разведывательной службы Алим Шариф вместе с группой офицеров армии и разведки, находился в Кандагаре уже больше двух лет, их контора скрывалась в Джабадаре, рядом с аэропортом и называлась максимально неопределенно — исламское бюро. Преимуществом этого места было то, что его как раз не пришлось строить — заняли бывший советский блок-пост, укрепленный как крепость, и это место было как раз на основной дороге, по которой шел поток грузов, за спиной был аэропорт и мост. И то и другое надо было охранять — мост дважды пытались взорвать. Гадать кто — не приходилось, конкуренты, из Джелалабада, им не нравилось, что товарный поток пошел другим руслом. А не нравится — и… бронепоезд им навстречу.
Майор Шариф проявил себя настолько хорошо, что командовавший ими здесь полковник Джалим уже дважды отправлял на него благодарности командующему. Прежде всего — майор (тогда еще капитан) организовал инициативную группу и, когда здесь был еще полный бардак, стащил со всех окрестностей к зданию будущего поста технику: семь БТР, из них три были на ходу, еще один отремонтировали, в одном восстановили пулемет и использовали как стационарное огневое средство, пять БМП, в том числе две машины второй модели на ходу, с мощными скорострельными тридцатимиллиметровыми пушками, три танка, де БРДМ и несколько автомобилей, которые удалось восстановить все. Моджахеды не умели обращаться со сложной техникой — а ему научили этому шурави, он же в свою очередь научил пакистанских военных. Так, самостоятельно вооружившись тяжелым вооружением, они обезопасили себя, взяли под контроль дорогу и могли решать задачи, которые им ставило государство Пакистан. Более того — наличие нескольких БТР позволило организовать группу сопровождения: полковник Джалим выписал из Пакистана солдат, настоящих солдат, а не бандитов и они на бронетранспортерах создали группу сопровождения — начали сопровождать колонны из приграничного Шармана, который капитан Шариф хорошо знал — через пустыню в Кандагар. Эти места капитан Шариф знал еще лучше, потому что именно через Кандагар его в свое время забрасывали к душманам, и знание местности помогало ему планировать операции по проводке. Полковник разрешил ему привлечь в отряд нескольких бывших офицеров народной армии — пакистанцы не были фанатиками, какая разница кто зарабатывает для них деньги. Сформировав караван в Шармане они вели его до Кандагара, за это брали немалые деньги — но торговцы их платили, потому что лучше заплатить положенное, известное и переложить цену на товар — чем лишиться по дороге всего товара, возможно и жизни. Большую часть денег отдавали полковнику, но и им что-то оставалось. Полковник отправлял большую часть из того что ему доставалось наверх, в Равалпинди, и им за это были так довольны, что в следующем году собирались произвести в генералы. Таким образом, довольны были все — Шариф, пакистанцы, афганские торговцы, полковник, генералы. Не была довольна только кабульская власть — ей от этого ничего не отстегивалось. Но ее мнение мало кого тут интересовало — руки коротки.
Небольшой караван из трех бронетранспортеров, кустарно усиленного броней Урала со спаренным ДШК в кузове и двух Тойот с ДШК остановился на обочине у самого городка Шарман на пакистанской территории. Несколько минут назад они прошли никем не охраняемую границу и теперь достигли места. Рынок — на самой окраине города, скопище автомобилей и морских контейнеров, перегруженное товаром. Когда то давно это был обычный маленький городок, ничем не примечательный, тут просто останавливались караваны с товарами, чтобы караванщики могли перекусить, потом в соседнюю страну пришли шурави и этот город вырос вдвое населением, за счет беженцев, здесь открылись вербовочные пункты всех партий "Альянса семи", здесь же, на окраине в чистом поле вырос большой базар из старых морских контейнеров — порт то был совсем недалеко. Потом на какое то время, на два-три года — рынок этот увял, но теперь снова воспрянул, не в последнюю очередь благодаря усилиям его, Алима Шарифа, майора межведомственной разведки Пакистана.
За все прошедшее время Алим Шариф разочаровался в коммунизме и в том, что он несет — он стал приверженцем теории жесткого порядка, и порядок этот должна была поддерживать армия. Он сильно пожалел о том, что выдал мятеж Таная, правильно тогда поступил рафик Шах Наваз, надо было взять Кабул и всех повесить. Вот Пакистан — как только Бхутто начал разводить демократию — его взяли и повесили, и в стране порядок. А разве людям нужно что-то кроме порядка, разве им интересна правота тех, кто грызется в Кабуле за власть, как беспородные дворняги грызутся за брошенную в пыль кость? Разве им интересно это, когда в стране упадок и хаос, разве важно — кто тогда прав? Нет, людям просто нужен порядок, и армия должна его обеспечивать. Вот и все.
Сначала к нему присматривались. Не доверяли, задвигали. Только с прошлого года, как пошли деньги, реально большие деньги откараванного пути — его признали, потому что каждый хочет кушать и неважно, кто поставит перед тобой тарелку с ароматным, дымящимся пловом.
Майор Шариф спрыгнул на обочину, держа руки на автомате, повешенном на груди — раньше так не спрыгнешь, везде мины, огляделся. Базар жил собственной жизнью, покупатели покупали, торговцы торговали, обманывали как могли — но уже стояли у контейнеров нагруженные добром машины, и уже бежали к Уралу торговцы — записываться в караван. Платили всем — русскими рублями, иранскими туманами, пакистанскими рупиями, в последнее время — много китайскими юанями. В Афганистане не было валюты, новое правительство не выпустило своих денег, их элементарно было не на что напечатать, в ходу были старые деньги, от королевских до коммунистических — но здесь их не принимали. Любые нормальные деньги нормальной страны — с удовольствием, но только не эти.
— Алиджон! — не оборачиваясь, позвал Шариф
От Тойоты к нему подбежал человек, рафик, бывший майор, учился в Союзе. Один из немногих, кто хорошо знает грамоту и языки.
— Сегодня по три восемьсот за маленькую машину, по пять с половиной за большую. Пусть выстраиваются заранее, чтобы не ждать как прошлый раз. Кто не успеет — уйдем без него. До четырнадцати ноль-ноль все свободны, только посты выставьте.
— Кха, рафик джагран[24].
Конвойщики — тоже закупали товар, небольшой, поценнее, обычно аппаратуру, чтобы немного подзаработать. Алим Шариф делал вид, что не замечал этого. Он сам ничего не закупал — вместо этого он пошел в то место, где когда то давно была вербовочная контора Хекматьяра. Сейчас там было что-то вроде харчевни, недорогой — а он был голоден. Сам не зная почему, он всегда заходил пообедать в это место.
Заказал он как всегда плов и лаваш с мясом, дорогие, очень дорогие блюда, в детстве они совсем не видели мяса, потом пришли шурави и мясо появилось, но его было немного. Теперь он был караванщиком и одновременно пакистанским разведчиком и мог кушать мясо хоть каждый день. Чтобы запить, он попросил бутылку обычной кока-колы. Все здесь было привычно — низкий потолок, мухи, заунывная мелодия из дешевого магнитофона — и когда ему принесли заказанное, с аппетитом принялся за еду. Ложкой, он всегда ел ложкой, носил ее с собой — приучили шурави, которые не ели руками.
Так как он сидел спиной к стене и лицом ко входу — то и нового посетителя он заметил сразу. Посетитель был одет в недорогой, синий с белым китайский спортивный костюм — дешевые китайские вещи здесь носили все больше и больше людей, у него не было ни оружия ни рации, ничего — только небольшая сумка. Ходить так по городу было опасно — могли ограбить и убить.
Это был бригадир Фахим.
Бригадир Фахим, ставший одним из руководителей пакистанской разведки, был тем кто "открыл" Алима Шарифа, и поэтому благоволил ему. Только поэтому его направили на станцию в Кандагар, в один из приоритетных для ИСИ городов, и направили оперативным, а не техническим работником. Алим догадывался что бригадир Фахим был основным адресатом заработанных им денег в Равалпинди.