— Прочь — сказал майор пакистанской разведки.
Талиб не ответил, не от ступил, он стоял как живой труп, как истукан.
Неизвестно, чем бы закончилась эта история, потому что этих тут было человек шестьдесят, но у Шарифа были опытные люди, были ПК и ДШК. Талиба отодвинул в сторону такой же, в черной чалме, но с нормальными, человеческими глазами. Просто молча отодвинул в сторону и вышел вперед — Тойоты уже увидели.
— Во имя Аллаха Милостивого Милосердного, Господа всех миров. Вся хвала Аллаху, Единому, Который ослабляет планы кафиров, Единому, Который сотрясает сердца тиранов и вселяет страх в отступников…
Майор Шариф прервал гнусавые, с надрывом в голосе причитания
— Скажи мулле, что я хочу его видеть. Я майор пакистанской армии, если ты понимаешь, о чем речь. А если не понимаешь — просто пропусти меня.
— Мы собирались встать на намаз.
— В таком случае, я хочу свершить намаз вместе с вами.
Отказать мусульманину в праве совершить намаз было тяжким оскорблением, и талиб знал это. Поэтому — он пропустил Алима Шарифа в здание школы, а следом ушел и "часовой", бросив на произвол судьбы пост.
Это был четвертый по счету намаз из пяти, которые каждый правоверный обязан выполнять в течение дня — намаз Магриб. Он выполняется сразу после захода солнца и является символом смерти. А время последних проблесков света до полного их исчезновения и наступления темноты, время между намазами магриб и иша (ночным намазом) — символизирует то, что обычно человека будут помнить лишь короткое время после его смерти. И потом забудут.
Майор Шариф разулся, совершил омовение — вуду, чтобы очиститься. Ему нашелся молитвенный коврик, старый совсем — но дело ведь не в этом, правда? В большой комнате, которая раньше была классом — снесли внутреннюю стену, объединив два класса в одном — майор встал на колени вместе со всеми и погрузился в мелодичный распев ракатов, делая то же что и все.
Отдав Аллаху положенные ракаты, прочитав фразы, завершающие молитву, майор Шариф поднялся. Ему почему то было неприятно на душе, как будто он кого то обманул.
Мулла тем временем приблизился к нему, бледный, с черной повязкой на глазу, со шрамом на лице. Когда шурави пришли сюда — он вступил с ними в бой и едва не был убит. Ходила легенда, что когда осколок шурави ударил его и глаз повис на нерве — это было как раз возле мечети — мулла рукой оторвал глаз, бросил его в сторону, потом отколупнул глины со стены мечети, пожевал и закрыл рану. Потом продолжил бой. Насколько это было правдой — судить никто не брался.
— Мы ради видеть брата в вере своей в нашем доме — нараспев сказал Мулла, голос у его был сильным и приятным
— Аллах направил мои стопы сюда, Аллах и мой долг — ответил Шариф
— Нет и не может быть никакого долга, кроме долга перед Аллахом, и долг этот так велик, что никогда нам не отдать его. Разве не сказал Дауд, обращаясь к своему Господу: `'О Аллах, как я могу воздать тебе полную благодарность, если за то, что я благодарю тебя, я уже опять должен благодарить тебя''. И Аллах ответил ему: `'О Дауд, теперь ты познал Меня''.
— Долг перед Аллахом не противоречит долгу пуштуна накормить гостя…
За столом они были все вместе, ели довольно бедно. Майора поразил один факт — несмотря на бедность, на столе было мясное блюдо, здесь было где пасти скот, и поэтому мясо здесь все таки было. Мулла Омар отказался есть мясо, хотя все муджахеддины ели его, накладывая из общего блюда. Вместо этого он взял лепешку, и макая ее в кислое молоко с зеленью стал ее есть, не обращая внимание на едящих мясо сподвижников.
— Почему вы не едите мясо? — спросил Омар с любопытством и подозрительностью, увидев это он тоже не стал есть мясо
— Горе нам, Аллах покарал нас раздорами и ненавистью за то что мы впали в ширк и безбожие, подчинились тагутам, и пока мы не придем к совершенству таухида — голод и болезни не уйдут с нашей земли. Только когда на последнем клочке нашей земли поклонение будет принадлежать одному лишь Аллаху и когда у самого последнего бедняка на столе будет мясо — только тогда и я внушу его, того, что разрешил нам Всевышний в пищу.
— Омен — синхронно оторвавшись от пищи, произнесли остальные
Майор Шариф смотрел ему в глаза — и видел, что мулла не шутит, он серьезен как никогда…
После совместной трапезы, они поднялись туда, где мулла спал — комнату охранял вооруженный талиб.
Поверил ли ему майор? Ни черта не поверил, скорее разуверился еще больше, потому что слова — это одно, а дела — совсем другое. Он знал, что делал мулла Омар со своими сподвижниками здесь. В этой школе работала учительница, присланная из Кабула, она была так глупа, что не бежала, как остальные. Моджахеды изнасиловали ее прямо в школе, все вместе, а потом четвертовали. Все это делалось со словами об Аллахе.
— Какие вести ты принес из Пакистана, брат? — мулла Омар сильно изменился, теперь он был почти нормальным
— Не из Пакистана. Я служу здесь.
— Я знаю — сказал Омар — ты безбожник, так и не пришедший к Аллаху
— Я совершил намаз вместе с вами.
— Это ничего не значит. Ты обращался к Всевышнему с положенными словами, но в твой душе нет жажды, ее напоили коммунисты ядом харама.
— Жажды чего?
— Жажды таухида. Ты чужой.
Майор покачал головой
— Тогда почему ты разговариваешь со мной? Убей меня и покончим с этим.
— Мы примем нусру[25] от тебя. Примем ради приближения того часа, когда на земле Афганистана не окажется ни одного человека, кто бы не признал Аллаха и не склонился перед ним в почтении.
— Скорее это мне нужна нусра. Мне нужны все люди, каких я могу собрать.
— Для чего тебе нужны люди?
— Чтобы покарать грабителей и убийц. Шариат запрещает воровать.
— Это правда, но он не запрещает брать на джихад. Кто эти люди?
Майор передал фотографии, вместе с пачкой денег и письмом. Письмо было написано на арабском языке, отправитель был в Пешаваре. Там же, где была мечеть и медресе Хаккани, рассадник ваххабизма.
Мулла снова повел себя странно, он прочитал это письмо несколько раз, раз за разом, потом — спрятал его за пазуху, как будто боялся, что его отнимут.
— Приказывай — коротко сказал он
Естественно, майор Шариф как опытный, подготовленный советскими военными специалистами диверсант и не подумал выдвигаться к логову банды на броне: даже шурави теряли броню в кандагарской зеленке, что уж говорить о них, не имеющих ни достаточного количества обученных людей, ни резерва, ни поддержки с воздуха. Зеленка была давно заминирована, тропы знали только местные — но местные то как раз были, люди муллы Омара привели того, кто эти тропы знал. Выступление наметили на следующий вечер.
Три грузовика — Урал и две разбитые бурубахайки, выехали этим вечером на дорогу, ведущую в Кабул, но остановились у самого края зловещей зеленки. Дальше ехать было опасно — местным было все равно и на шариат, и на Аллаха, они делали намаз, а потом шли разбойничать и грабить. Они пойдут на прорыв потом, на максимальной скорости, когда дело будет сделано.
— Здесь… — сказал проводник — здесь начинается дорога.
Майор Шариф надел маску, шерстяную, такие пользуют пакистанские коммандос, но здесь от нечистой шерсти только саднит лицо. Ничего, можно потерпеть.
— Точно здесь? — спросил он проводника
Один из боевиков Омара, сидевший в машине — тоже с бельмами вместо глаз, совершенно безумного вида, тронул и так испуганного проводника за плечо.
— Аллах жестоко покарает тебя, если ты солгал нам, ты умрешь смертью шакала и не услышишь даже запаха рая. Если ты лжешь сейчас — подумай, стоит ли это того.
— Я не лгу, эфенди, Аллах свидетель — испуганно сказал проводник — не лгу. Все так, как я и сказал.