Юноша согласился, и Варвара Николаевна приказала Параше приготовиться к отъезду.
Через неделю они ехали в отдельном купе на юг. Варвара Николаевна то плакала, то весело улыбалась под впечатлением горячих ласк влюбленного юноши.
Так доехали они до Ясс. В Яссах приходилось расстаться. Она упросила, однако ж, отдать ей один день. Он отдал ей этот день и на следующее утро наконец вырвался из горячих объятий влюбленной женщины и отправился догонять свой полк. Варвара Николаевна рыдала, как ребенок, и объявила Параше, что они поедут дальше. Она будет об этом просить военное начальство. Целый день просидела она печальная в номере и собиралась уже ложиться спать, как вдруг кто-то постучался в двери.
Ей почему-то показалось, что непременно войдет Привольский. Он вернулся, чтобы еще раз проститься с ней.
— Войдите! — весело крикнула она и бросилась навстречу.
Отворились двери, и в комнату вошел Башутин.
Варвара Николаевна остановилась в ужасе.
— Неожиданная встреча! — промолвил он, улыбаясь. — Что это вы так испугались?.. Так не встречают старых друзей, — заметил он, протягивая руку. — Присядемте… Мне надо с вами поговорить.
С этими словами он взял ее за руку, усадил на диван и сам сел подле.
— Так не поступают с верными друзьями! — нежно упрекнул Башутин. — К чему вы секретничаете со мной?.. Отчего вы не отвечали на мои письма?.. Я все знаю, что вы делали последнее время! Что вы на это скажете, милейшая Варвара Николаевна? — продолжал Башутин, дотрагиваясь до руки молодой женщины, — но что с вами? Вы нездоровы? Ваша рука холодна как лед!
Варвара Николаевна брезгливо отдернула руку.
— Не беспокойтесь о моем здоровье, Башутин, и продолжайте! — проговорила она спокойно.
Башутин взглянул ей в лицо. Она встретила насмешливый взгляд смелым, вызывающим взглядом. Она справилась с собой и скрыла свое волнение.
— Вот как! Вы совсем отрекаетесь от друзей! Впрочем, ведь у вас все длится медовый месяц восторженной страсти, и вы находитесь еще под влиянием идиллических прогулок в Ораниенбауме!
— Оставьте этот тон, Башутин! — остановила его Варвара Николаевна. — Надеюсь, вы не о чувствах пришли говорить со мной!
— И все это в награду за пятилетнюю любовь! — попробовал было Башутин, впадая в тон оскорбленного любовника.
Варвара Николаевна подняла на него глаза и презрительно усмехнулась.
— Нельзя ли без излияний. Мы, к несчастию, слишком хорошо знаем друг друга!
— Извольте! Я заговорю в другом тоне. Но понравится ли он вам?
— Приберегите эффектные места к концу.
Башутин позеленел от злости. Варвара Николаевна с какою-то отвагой отчаяния решилась во что бы то ни стало покончить с Башутиным.
— Вы объявляете войну? — проговорил Башутин.
— Без фраз, прошу вас… Скорее к делу!
Его раздражал этот спокойный, иронический тон. Он думал, что при первых словах угрозы она испугается и сразу согласится на все то, что он от нее потребует, а она вдруг еще смеется над ним.
— Первая любовь вас сделала забывчивой?
— Я все помню, Башутин… Все!
— Так отчего вы не отвечали на мои письма?
— Во-первых, не хотела, а во-вторых, что мне было отвечать? Вы просили опять денег, и вам позволено было бароном взять десять тысяч из кассы. Заплатила их, конечно, я.
— Позволено было!.. — повторил Башутин. — Я мог бы и без позволения взять их. Вы разве забыли, кому вы обязаны состоянием?
— Счеты? Я обязана вам, Башутин, многим, это правда… Я обязана вам, что сделалась знаменитостью в Петербурге! — проговорила Варвара Николаевна со смехом. — О, я вам многим обязана и никогда этого не забуду!.. Но я, кажется, заплатила вам за все деньгами… Я не хочу, слышите ли, вспоминать начало нашего рокового знакомства и дальнейшую историю…
Варвара Николаевна вздрогнула и с ненавистью взглянула на Башутина…
— Впрочем, и не к чему… Все равно поздно!..
— Период раскаяния? — усмехнулся Башутин. — Реабилитация посредством любви?! Я об этом кое-что читал в романах, и то плохих. Оставимте лучше романическую часть в стороне… Я ведь имел честь быть вашим alter ego[19] и кое-что знаю пикантное…
— И я знаю немало, Башутин! И если вы теперь на свободе, то вспомните…
— Послушайте! Не советую вам говорить так… — вскрикнул Башутин, вскакивая с места. — Я не пожалею себя, но и вас жалеть не буду!
— О, себя вы пожалеете, а потому, вероятно, пожалеете и меня!.. Чего вы от меня хотите? Вы долго были моим советником… Теперь довольно… Пора нам расстаться… Я намекала вам об этом… С этой целью вам предложили управлять делом в Бухаресте, то есть получать большое содержание… Что же вам еще надо? Я вам передала в течение последнего времени более пятидесяти тысяч!..
— Чего мне надо?.. — усмехнулся Башутин. — Мне надо, чтобы мы расстались дружески… Ваши пятьдесят тысяч давно истрачены… И что ваши пятьдесят тысяч?.. Мне надо доли по совести!..
— А в противном случае не обратитесь ли и вы к судебному следователю? — усмехнулась Варвара Николаевна.
— Я приберегу эту развязку к концу, а пока…
— А пока? — переспросила Варвара Николаевна, чувствуя, как забилось ее сердце.
— А пока я расскажу вашему возлюбленному юноше, из каких средств вы заплатили за него долги. Юноша ведь и не подозревает, что он на содержании. Но когда он узнает и когда узнают его товарищи, он, наверное, поблагодарит вас!
Варвара Николаевна не ожидала этого. Удар был нанесен метко, прямо в сердце. У нее помутилось в глазах. Сердце упало. Она опустила голову, и прошло несколько мгновений, прежде чем она подняла ее. Она попробовала ответить на слова Башутина презрительной улыбкой, но улыбка вышла печальная, и дрожащие ее губы неуверенно прошептали:
— Он не поверит вам!
— Тогда его убедят ваши письма!
Это было уж слишком. Вся энергия этой женщины исчезла под угрозой. Она взглянула на Башутина растерянным, умоляющим взглядом.
— Но вы не сделаете этой… этой подлости? Вы шутите? Не правда ли? — прошептала она упавшим голосом, с каким-то суеверным страхом заглядывая в лицо Башутину.
— Мы ведь перестали шутить, Варвара Николаевна! — холодно заметил Башутин. — Какие шутки!
— Послушайте, Башутин! Говорите скорей… сколько вы хотите? Назначайте цену. Я вам дам денег, но возвратите мне мои письма и дайте слово, что вы ничего не станете говорить Привольскому… Я на все готова!.. Довольны вы?
— Давно бы так! Нам пора свести счеты! Я не буду запрашивать. После Орефьева вы получили восемьсот тысяч… По совести, мне бы следовала половина, но я помирюсь на одной сотне.