— Впрочем, ты устала… Я пойду отдохнуть. После сна я, верно, поправлюсь…
— Послушай, не послать ли за доктором?
— Что ты, что ты, зачем доктора?
Он как-то странно усмехнулся, поцеловал Елену и пошел в свою комнату.
Не прошло и часу, как Елене подали телеграмму на имя Борского. На телеграмме было написано: «Экстренно». Елена колебалась, отнести ли сейчас мужу депешу или подождать, пока он проснется. Ей жаль было беспокоить его. Но в то же время Елену смущала эта надпись. «Быть может, что-нибудь важное!» — подумала она и решила подняться наверх и посмотреть, спит ли муж. Если спит, — она не потревожит его. Елена поднялась наверх, тихо подошла к дверям кабинета и стала прислушиваться. За дверями было тихо. Она приложила ухо, — ничего не слыхать. Ей вдруг сделалось страшно, что в кабинете такая тишина. Она нагнулась, взглянула в замочную скважину, и вздох облегчения вырвался из груди ее. Она увидала мужа. Он сидел за письменным столом, боком к ней, облокотившись на локти. Лицо его было серьезно и печально.
Она тихо постучала а двери. Ответа не было. Тогда она постучала сильней.
— Кто там? — раздался недовольный голос Борского.
— Это я! — тихо проговорила Елена.
Послышались шаги. Борский отворил двери, ласково протянул руку и, вводя Елену в кабинет, проговорил с какой-то задушевной нежностью:
— Это ты!.. Вот не ожидал!..
— Ты извини, что я побеспокоила тебя…
— Полно, Елена! — перебил ее Борский. — Напротив, очень рад… хотел заснуть, но не спалось…
— Сейчас принесли телеграмму, — тихо проговорила Елена, подавая телеграмму.
— Телеграмму!
Борский вдруг изменился в лице. Он почти вырвал из рук жены телеграмму и стал читать.
Елена не спускала с него глаз. Она увидала, как побледнело его лицо и не то испуг, не то страдание исказило его черты.
— Когда ее принесли?
— Минут пять тому назад!
— Пять минут? — машинально повторил он, хватаясь за спинку кресла.
У него кружилась голова. На лбу показались крупные капли пота. Он едва стоял на ногах.
Елена быстро налила стакан воды и, подавая ему, испуганно заметила:
— Выпей… Успокойся, ради бога… Что с тобой!.. Я сейчас съезжу за доктором!
Он только отрицательно покачал головой, но не сказал ни слова. Он глядел на Елену растерянным взглядом и крепко держал ее за руку.
— Выпей же соду… Выпей скорей!..
Борский с жадностью выпил воду, опустился в кресло и через несколько секунд заметил, стараясь улыбнуться:
— Я напугал тебя, Елена?.. У меня за последние дни нервы совсем расстроены… Мне надо совсем успокоиться! Всякое известие волнует меня… Вот хоть бы эта… эта телеграмма! В ней ничего особенного нет… Право, ничего!.. А ты испугалась… Вон какая стала бледная… Извещают, что завод не действует… Это надо было ждать!
— Прости мне за непрошеный совет. Оставь ты на время дела, Basile… Отдохни!
— Я их скоро оставлю… Еще не сейчас… теперь еще невозможно…
— Будто невозможно?.. Ведь если б даже дела твои и расстроились, неужели они стоят таких мучений?.. Послушай, Basile… Ведь не для меня же ты хлопочешь. Ты знаешь, я не привыкла к той роскоши, которою ты окружил меня… И если бы ты захотел, мы могли бы жить…
Она остановилась. Борский смотрел на нее пристальным взглядом, и горькая усмешка скользнула по его губам.
— Ты говоришь «мы», а следовало бы говорить про одного меня… Ведь есть, Елена, граница и твоему самоотвержению… не правда ли?..
Елена молчала.
— Я слишком далеко зашел, Елена, чтоб остановиться. И если бы хотел, то не мог бы… Ты этого не понимаешь! Ты не видала азартных игроков, которые ставят на карту все, и, когда проигрывают…
Он грустно усмехнулся.
— Но у меня еще есть исход… самый верный! — проговорил он как-то загадочно. — А теперь, Елена, надо ехать в город!
Он взглянул на часы.
— Поезд идет через четверть часа, и мне надо торопиться.
Они спустились вниз.
Он протянул руку, нежно заглянул Елене в глаза, прикоснулся холодными губами к ее лбу и вышел в сад.
— Я провожу тебя!.. — нерешительно заметила Елена.
— Нет, не беспокойся…
Борский послал ей приветствие рукой и твердыми шагами пошел к вокзалу.
Елена еще долго глядела ему вслед, потом тихо вернулась в комнаты и долго ходила взад и вперед.
— О господи, какая мука! — шептала она в бессильном отчаянии.
Она жалела мужа, и в то же время в голову ее невольно подкрадывался образ любимого человека.
Удар следовал за ударом с поразительной быстротой. Одна другой грознее телеграммы сыпались эти дни от доверенного Борского, посланного узнать на месте, в чем дело. Завод рухнул, американские печи оказались вздором. Джеферс бежал за границу, захватив из кассы сто тысяч; из громадного количества заготовленного хлеба более половины было подмоченного и гнилого.
На бирже уже известно было, что Борский накануне банкротства. Кредиторы пришли в смятение. Те, которые дали залоги, еще не теряли надежды, что они получат залоги из министерства.
Был девятый час ясного, необыкновенно теплого сентябрьского утра. Бледный, с ввалившимися от бессонной ночи глазами, осунувшийся, постаревший на десять лет, сидел Борский за письменным столом. Он быстро исписывал четвертый листок письма. На мгновение он останавливался, приподнимал голову, как бы приискивая выражения, и снова писал.
Наконец он кончил и стал перечитывать письмо. Печальная улыбка скользила по его сухим, горячим губам. Из глаз медленно скатилась слеза.