9032.fb2
— И Елена славная! — прошептал он. Перед ним пронесся чудный июньский вечер прошлого лета… Он и теперь, казалось, вдыхает аромат густого заросшего сада, где вдруг у него сорвалось признание… И как это случилось, ему и теперь не верится… Она тоже шептала ему ласковые слова и не удивилась признанию.
Как и все влюбленные, Венецкий глядел теперь на все светлыми глазами и окрашивал свои воспоминания в мягкие розовые краски.
— Вот тут, барин, превосходные комнаты! Все хорошие господа останавливаются! — заметил извозчик, останавливая лошадь у большого дома на Литейной.
— Ну и ладно! — промолвил Венецкий, вылезая из дрожек и приятно потягиваясь.
— Пожалуйте наверх, в третий этаж! Превосходные есть номерочки! — говорил швейцар, накладывая руки на чемоданы.
Венецкий поднялся в третий этаж, вошел в темный коридор, где сразу его обдало едким специфическим запахом петербургских меблированных комнат, и занял скромную комнату.
Через час он уже вышел на улицу, взял извозчика и приказал ехать на Моховую.
— Да поскорей… поскорей, пожалуйста!
Солнце выглянуло из-за туч. В воздухе тянуло весной. Улицы были оживлены. На углах разносчики газет совали всем в руки новые телеграммы, которые быстро раскупались. У поворота на Моховую разносчик протянул Венецкому телеграмму.
— Важное известие… не угодно ли?
Венецкий остановился и купил телеграмму. Телеграмма извещала, что все дипломатические переговоры с Турцией кончены.
— Что, барин, никак скоро война? — обернулся извозчик, молодой краснощекий паренек.
— Верно, что скоро…
— Тоже брат в солдатах. Пожалуй, и самому придется! Ребята сказывали, что придется идти…
— Тянет, что ли? — полюбопытствовал Венецкий.
Извозчик полуобернулся, серьезно взглянул на офицера бойкими голубыми глазами и заметил:
— На войну-то?.. Нет, ваше благородие, в извозчиках лучше!
— Сюда, к серому дому… У второго подъезда. Стой! — крикнул Венецкий, как школьник соскакивая на ходу с дрожек и отдавая деньги.
Сердце его сильно стучало, когда он бегом поднимался по устланной коврами лестнице в третий этаж.
Вот и площадка. Вот и широкая медная блестящая дощечка, на которой славянскою вязью было выгравировано: «Арсений Петрович Чепелев».
Он перевел дух и несколько раз прочел знакомую фамилию, прежде чем придавить пуговку от звонка. Какая-то робость вдруг напала на Венецкого.
«Не рано ли я забрался… Еще, может быть, спят!» — промелькнуло у него в голове.
Он взглянул на часы. Ровно час. Конечно, все встали. То-то она обрадуется…
И он так сильно надавил пуговку, что сам даже испугался, когда услышал сильный звонок.
Через несколько секунд, показавшихся Венецкому особенно длинными, послышались быстрые шаги, и перед Венецким показались знакомые бакенбарды котлетами на солидном лице Ивана.
— Здравствуйте, Иван! — весело приветствовал Венецкий и любезно глядел на Ивана, который в эту минуту казался ему таким хорошим и милым, что он готов был броситься ему на шею. — Ваши дома?
Иван вдруг смутился.
— Что же вы молчите, Иван? Дома?
— Никак нет, Алексей Алексеевич! — как-то участливо прошептал он. — Елены Арсеньевны дома нет…
— Но Елена Арсеньевна скоро вернется?.. Она здорова? — упавшим голосом спрашивал Венецкий, испуганно глядя на смущенное лицо Ивана. — Что случилось?
— Они, слава богу, здоровы, только…
— Арсений Петрович дома?
— Генерал у себя в кабинете!
— Так бы и говорили, а то, глядя на вас, я бог знает что подумал!
И с этими словами Венецкий быстро сбросил пальто и прошел в кабинет.
— Ничего еще бедняга не знает! — жалостливо проговорил Иван ему вслед, вешая на вешалку пальто.
Старый, плешивый генерал Чепелев сидел в кабинете за письменным столом, на котором была разложена большая карта театра военных действий. Он быстро передвигал булавки с флагами, изображавшие наши войска, по направлению к Константинополю. Старик, не знавший, куда девать свободное утро (он заседал в каком-то совете, и времени у него было достаточно), давно прочитал свою любимую газету от доски до доски, посердился на Биконсфилда[4] и на англичан, вместе с газетою повторил несколько раз, что все от мала до велика ждут только призыва, посердился, что призыва еще не последовало, умилился выносливости русского солдатика и, не дожидаясь распоряжений, начал кампанию у себя в кабинете.
Старик уже переправил войска через Дунай, перешел через Балканы (турки все отступали, и он поэтому даже и не вынимал булавок с красными флагами из коробки), занял без боя Адрианополь и был уже в нескольких шагах от «Царьграда» (в последнее время старик иначе не называл столицы Турецкой империи), как вдруг торопливые шаги Венецкого заставили его остановиться перед взятием Константинополя, приподнять очки на большой лоб и взглянуть своими добрыми, выцветшими глазами на вошедшего.
Увидав Венецкого, старик видимо смутился и торопливо привстал с кресла, поправил почему-то крест на шее, с какою-то особенною ласковостью обнял молодого офицера и, усаживая его около себя, осведомлялся, здоров ли он, когда он приехал, и, видимо, не решался о чем-то сообщить.
Венецкий быстро отвечал на вопросы и сам, глядя на смущенное, растерянное лицо Чепелева, словно боялся заговорить об Елене и нарочно тянул рассказ о том, как он получил место здесь, как он думает устроиться.
Но наконец ему было невмоготу, и он упавшим голосом, робко взглядывая на Чепелева, спросил:
— Елена Арсеньевна здорова?..
— Леля здорова… Она…
Он тихо положил свою сморщенную руку на руку Венецкого и, пожимая ее, тихо прошептал:
— Видишь ли (он почему-то заговорил с Венецким на «ты»)… видишь ли, Алексей Алексеевич, ты уж, бедняга, не сердись… Так уж оно вышло…
У Венецкого замерло сердце…
— Что же случилось… скажите!..
— Леля вышла замуж! — прошептал старик, отворачиваясь от Венецкого…
Венецкий сперва не понял, — до того поразило его это известие.