Город жил своей жизнью, похожей и не похожей на жизнь других городов. Ведь это был Шадизар, черная жемчужина Заморы, город воров и убийц, продажных девок и шарлатанов всех мастей, город торговцев и развращенной знати.
Богатые дома, дворцы и роскошные сады соседствовали с кривыми улочками мастеровых, кварталами воров и скупщиков краденого, грязными харчевнями и постоялыми дворами. Все это не могло существовать одно без другого, и невозможно было с уверенностью сказать, кого считать истинными хозяевами города — пресыщенных богачей, надменных купцов, дерзких грабителей или колдунов, в ночной тиши вершивших свои черные дела. Город был живым организмом, все части которого находились в завидном равновесии, и, как всякий организм, он имел сердце.
Базар, сердце Шадизара, поражал воображение своим великолепием и пестротой. Здесь продавалось и покупалось все, не было никаких запретов и ограничений — добро и зло теряли свое значение, отступая перед блеском золота. А солнце заливало город щедрым светом, и даже то, что в иной день могло бы показаться отвратительным, невольно радовало глаз…
Юноша, пробивавшийся через базарную толпу, вряд ли смог бы выразить это словами, и даже мысли о красоте бурлящей толпы, старых стен и ослепительного неба не возникали в его мозгу, но молодая радость жизни кипела в крови, сияла в глазах, требовала от тела немедленных и немыслимых подвигов или хотя бы громкого смеха.
Конан — так звали юношу — любил Шадизар, ему были по душе здешние нравы, бесшабашная разгульная жизнь. Опасности, подстерегавшие на каждом шагу, будоражили кровь, — но и он сам был опасен. Высокий, черноволосый, синеглазый, он выделялся в любой толпе спокойной силой и звериной грацией гибкого тела. Изысканные одежды не волновали его: простая туника, кожаные сандалии, широкий ремень — все, что нужно для той жизни, которую он вел. И конечно, самое главное — острый меч и верный кинжал. Остальное — вино, женщины, деньги — он брал от жизни силой и хитростью.
Конал врезался в толпу возбужденных зевак в самом центре базара. Это было излюбленное место городских представлений. Акробаты, жонглеры, борцы, фокусники, пожиратели огня… кого только не увидишь там! Вот и сейчас юноша заулыбался, предвкушая увлекательное зрелище, и еще активнее заработал локтями, протискиваясь поближе.
На небольшой площадке, ощерившись как волчата, дрались два юнца. Уличная драка — любимое развлечение шадизарцев, поэтому их и не пытались разнять, а, наоборот, подзадоривали, глумясь над каждым неудачным броском или выпадом. Неудачникам и недотепам нечего здесь делать — лишь сила, ловкость, хитрость и удачливость ценились в Шадизаре. Мальчишки злобно наскакивали друг на друга, ножи звеня высекали искры…
Вдруг в толпе взвизгнула женщина, раздались проклятия, люди поспешно стали расступаться — несколько воинов с мечами в руках прокладывали дорогу богатым носилкам. Четыре дюжих негра несли на плечах легкое сооружение, в котором, возвышаясь над толпой, сидела прекрасная женщина.
Конан обернулся на нее — и внезапно желание, точно огнем, обожгло его. Это было подобно удару молнии… Он не видел ни зеленого платья с богатой золотой каймой, ни сверкающего убора в волосах — только сладостные линии ее гибкого тела, только манящий взгляд и насмешливую улыбку. Она смотрела прямо на него, не мигая и улыбаясь все так же дерзко и загадочно. Носилки уже скрылись за поворотом, когда Конан пришел в себя. Не раздумывая, схватил за шиворот щеголеватого горожанина.
— Кто эта женщина? Ты знаешь ее?
Тот попытался вырваться, злобно сверкнул на Конана глазами, потом вдруг ехидно ухмыльнулся.
— А ты не знаешь? Да где тебе, оборванцу! Ведь это Деянира! Она не всякому вельможе по карману. Купить ночь ее любви может лишь очень богатый человек. Может, хочешь попробовать? — И он снова ухмыльнулся.
Глупец тут же понял свою ошибку, но было уже поздно: от пинка Конана он перелетел через улицу и врезался в жаровню с мясной похлебкой. Вопль обожженного и смех толпы слились и потонули в шуме базара.
Конан бесцельно побрел между шумных торговых рядов, ни к чему не прицениваясь, ни на что не обращая внимания. Образ женщины с каштановыми волосами, ее лукавый дразнящий взгляд стоял перед глазами. Сейчас он даже не мог вспомнить ее лица, но узнал бы в любой толпе.
Среди женщин его родной Киммерии было много красавиц, черноволосых и голубоглазых. Их любовь была прекрасна, как битва, и пьянила, как вино. Многих женщин встречал Конан, но ни одна из них не взволновала его так, как Деянира — истинная дочь Шадизара, где расы смешивались, даря миру либо грубое уродство, либо совершенную красоту.
Неожиданно раздавшийся рядом тихий смех привел Конана в чувство. Он снова увидел толпу, базар, услышал шум, крики, брань и хохот, и этот тихий смех, раздававшийся, казалось, из-под самых ног.
Опустив глаза, он заметил старика, сидевшего на корточках в нише стены. Чистая одежда из дорогой тонкой материи, сандалии из искусно выделанной кожи с драгоценными застежками, седые волосы, волной лежащие на плечах,— все говорило, что это не простолюдин. Но лицо, гладкое, почти без морщин, приветливое и веселое, было совсем не похоже на спесивые лица богатых торговцев.
Рядом со стариком на блестящем подносе лежало несколько странных плодов — и больше ничего. У других зеленщиков лотки ломились от товара и полные тележки фруктов и овощей стояли неподалеку, а этот старик сидел у своей жалкой горстки плодов и еще смеялся, глядя на Конана сияющими черными глазами:
— Покупай, киммериец! Тебе это скоро понадобится! Можешь мне поверить…— Голос старика, мягкий и глубокий, странным образом располагал и внушал доверие.
— А что это у тебя? И зачем они мне нужны, твои полосатые ягоды?
Ярко-красные, с желтыми полосками плоды и правда были не крупнее слив. Они сморщились, подвялившись на солнце, но старика это нисколько не заботило.
— Слышал про мисахи, киммериец?
— Мисахи? Так это и есть мисахи? Плоды, удесятеряющие силы и заживляющие раны?!
— Да, сынок, и не только это. Кто имеет мисахи, того не коснется никакое предательство. Покупай.
Конан усмехнулся, потряс кошельком, висящим на поясе — там звякнули мелкие монетки, которых не хватило бы и на самый скромный ужин и ночлег. Но старик лишь упрямо покачал головой.
— И все же они тебе скоро понадобятся.
Конан был не прочь еще поговорить со странным торговцем, но тут между ними протиснулся толстый крикливый купец, на чем свет честивший нерадивого слугу, тащившегося сзади… Когда они прошли, Конан хотел узнать цену мисахи — но ниша в стене уже была пуста.
Незаметно подкрались сумерки, и вот уже глубокая ночь раскинула над Шадизаром алмазную сетку звезд. Одни прохожие торопились домой, чтобы за тяжелыми засовами и высокими стенами дождаться утра, для других же наступало время настоящей жизни. Ночь была полна шорохов, тихих голосов, приглушенного смеха, из постоялых дворов доносились пьяные выкрики и хриплое пение. Изредка по улицам проходили группы вооруженных людей с факелами — городская стража. Тогда ночные голоса ненадолго затихали, а потом все начиналось с прежней силой.
Конан не спеша шел к постоялому двору. В темноте он видел, как кошка. Факелы, телохранители — роскошь изнеженных богачей, которые, сидя в своих дворцах, не видят в ночи ничего, кроме мрака и опасности.
Ему вдруг захотелось пройти мимо дома Деяниры — ему ничего не стоило узнать у пронырливых мальчишек, где тот находится. Зачем — он не знал и сам. Ему не на что было купить не то что любовь куртизанки, но хотя бы единственный поцелуй… и все же память об этой женщине не давала варвару покоя.
Небольшая круглая площадь, на которую выходили ворота нескольких домов, была совершенно пуста. Конан уже прикидывал, не перебраться ли ему через стену, а там будь что будет. Как вдруг бесшумно отворились ворота — ее ворота! — и на площадь вышли два телохранителя в латах и с факелами. За их спинами пугливо жался богато одетый юнец.
Прислонившись к стене неподалеку от ворот, Конан бросил взгляд на юношу. Так вот кто был с Деянирой этой ночью! Этот сопляк ласкал ее прекрасное тело… Ему она отдавалась сегодня-Дикая страсть молодого животного, не терпящего рядом с собой соперника, переполнила варвара, ярость горячей волной разлилась по телу, напрягла живот, сжала в кулаки руки. Ноги сами напружинились для прыжка, — и вот он уже стоит перед стражниками, обнажив меч и яростно сверкая глазами. Вид разъяренного киммерийца был настолько страшен, что даже видавшие виды стражники в первый момент растерялись. Конану этого оказалось достаточно, чтобы двумя взмахами меча перерубить факелы — и вот они уже с шипением гаснут, отброшенные в сторону…
Маленькая площадь огласилась звуками боя. Хриплые выкрики, звон стали, стоны — все это было привычно, и горожане затаились, думая лишь о своей безопасности.
Но длилось это недолго, И вот уже Конан, тяжело дыша, смотрел на то, что осталось от двоих дюжих стражников — разбросанные обломки доспехов, мечи, изрубленные тела… Его взгляд различил у стены шевельнувшуюся тень. Гнев вспыхнул в нем с новой силой.
Конан подскочил к стене и за плащ выволок на середину площади дрожащую фигуру. Луна, выглянувшая из-за облака, осветила бледным светом молодое, искаженное ужасом и ненавистью лицо, богато изукрашенную одежду. Гнев и презрение смешались в душе варвара. Этот сопляк не стоил того, чтобы марать об него клинок!.. Но внезапно тот, опомнившись, выхватил меч — и бой закипел с новой силой.
Хоть Конан и думал с презрением, что богачи в своих дворцах не имеют понятия о настоящих битвах, теперь ему пришлось убедиться в обратном. Его противник, легкий и гибкий, молниеносно парировал удары, нападал ловко и уверенно, его меч нанес Конану несколько чувствительных царапин. Такой противник внушал уважение, такой бой приносил наслаждение, и Конан, забыв о Деянире, весь отдался битве, ничего другого не видя и не слыша.
Постепенно юноша, более хрупкий и изнеженный, стал уставать, его удары сделались менее точны. И вот последний вскрик — и меч торчит в его груди… Конан выдернул клинок, вытер его об одежды противника, убрал в ножны и собрался было уносить ноги. Но тут его взгляд упал на богато расшитый кошель на поясе убитого. Вот и добыча, можно будет повеселиться, ночь еще только началась!.. Неслышными шагами Конан двинулся прочь, держась в тени стен.
На постоялом дворе, как обычно, шла разгульная жизнь. Хозяин только успевал поворачиваться. В воздухе висела плотная завеса дыма, тянущегося от жаровни, пахло горелым мясом, кислым вином, разгоряченными телами — но никто этого не замечал. Кто играл в кости, кто тянул вино, кто рассказывал о своих похождениях, вызывая взрывы хохота и одобрительные возгласы. Возле самых удачливых увивались девушки — это был их промысел, их работа.
Конан вошел в харчевню и осмотрелся в поисках свободного угла. Несколько приятелей подняли головы от кружек, и, увидев его порванную одежду, запачканную кровью, заулыбались:
— Ого, наш северянин опять угодил в переделку! Ну как, есть добыча?
Конан потряс кошельком, и хозяин немедля бросился расчищать столы, спихивая на пол самых пьяных постояльцев. Киммериец, довольный, опустился на скамью, девушки с двух сторон повисли у него на шее, и гулянка началась с новой силой.
Почти до рассвета гудел постоялый двор. Но вот гуляки расползлись кто куда, зал потихоньку опустел. А Конан все еще сидел, пил вино и вспоминал недавний поединок. Руки еще помнили напряжение схватки, глаза угрожающе щурились… Ничто не доставляло варвару такого наслаждения, как хорошая драка, ощущение опасности и риска!
Вдруг кто-то потянул его сзади за тунику. Ткань прилипла к ране, ощущение было не из приятных, и Конан резко повернулся, чтобы как следует проучить наглеца. Но кулак, занесенный для удара, застыл в воздухе. За спиной у него стоял карлик, ненамного выше половины человеческого роста. Его одежда — туника, сандалии, пояс, на котором висели меч и кинжал — выглядела нелепо на столь несуразном существе… однако смех застрял в горле у Конана, когда он внимательнее разглядел незнакомца.
Квадратное короткое туловище карлика напоминало кряжистый пень. Руки, непомерно длинные, и ноги, слишком короткие для взрослого человека, играли буграми мышц, выдавая огромную силу. Голова сидела прямо на плечах, космы волос непонятного цвета свисали на грудь. Лицо же, крупное, с орлиным носом, твердыми губами, лохматыми бровями над маленькими живыми глазами, было лицом воина и невольно внушало почтение.
— Ты — Конан-киммериец? Меня зовут Зурр-аль-Асар. Мне говорили, ты берешься за самые рискованные дела и всегда выполняешь то, что обещал. Такой человек мне и нужен. Как ты смотришь на то, чтобы провернуть вместе со мной одно дельце? Внакладе не останешься, обещаю.
Конан с сомнением хмыкнул, глядя на коротышку. Что-то насторожило его в речи и манерах незнакомца — но в голове гудело от выпитого, и сосредоточиться на столь смутных ощущениях было трудновато. К тому же он давно сидел на мели, ничего стоящего пока не подворачивалось. Почему бы не послушать, что ему предложат? В конце концов, уже не раз и не два самые интересные приключения начинались для него именно таким образом.
Он плеснул карлику вина из кувшина и пожал могучими плечами.
— Рассказывай.
Все тем же уверенным, не терпящим возражений тоном, что с самого начала так не понравился Конану, тот начал говорить: