Карлик, сверкая безумными от злобы глазами, теснил Конана к краю провала. Мечи высекали искры, камни сыпались из-под ног. Вдруг Конан почувствовал, что теряет опору. Огромная глыба, на которой он стоял, покатилась в пропасть. Отразив мощный удар карлика, Конан не удержался на краю и тоже полетел вниз. Чудом ему удалось зацепиться руками за острый выступ. Он повис над бездной. Сверху на него обрушился град камней. С трудом найдя опору для ног, Конан вжался в стену. Он задыхался от дыма, снова повалившего из колодца. Надо было скорее выбираться отсюда. Никакие волшебные силы мисахи не помогут, если снизу его начнет поджаривать подземный огонь. Осторожно ощупывая каждый выступ, Конан карабкался вверх. Наконец его нога оперлась о довольно большой камень, руки достали до края колодца, и он тихонько выглянул.
В двух шагах от него стоял Зурр-аль-Асар, что-то озабоченно высматривая между камнями. Вот он отбросил в сторону большую глыбу, присел на корточки и довольно рассмеялся. Однако в следующий миг карлик уже бился в могучих руках Конана, как крыса в когтях орла.
Бездна получила свою жертву, и последний крик эхом отозвался в ее глубине.
Отойдя от края провала, Конан встал на то самое место, где только что стоял карлик. У самых его ног лежала огромная голова удава, вся сморщенная и растрескавшаяся. В глубоких впадинах, где еще недавно сияли смертоносные глаза, лежали две крупные, величиной с вишню, жемчужины, переливаясь мягким лунным светом и вспыхивая острыми огоньками. Конан вынул их из глазниц, положил на ладонь. Ничего прекраснее он в своей жизни не видел. Полюбовавшись жемчужинами, он сунул их в потайной кармашек своего пояса и стал разбрасывать камни, отыскивая голову второго удава. Она оказалась совсем рядом. И вот уже четыре жемчужины лежат в кармашке воровского пояса, а Конан стоит среди обломков и думает: «Что дальше?»
Легкий шорох за спиной вывел его из задумчивости. Схватившись за меч, Конан резко обернулся, ожидая новой опасности, но, увидев торжественную процессию, медленно двигавшуюся ему навстречу, успокоился и отпустил руко-ять меча. Впереди шел старый жрец, глядя на Конана улыбающимися просветленными глазами. За ним, веером расходясь по площадке, двигались монахи, молодые и ста-рые. Одни несли большие кувшины, другие — корзины с плодами. Там, где проходила молчаливая процессия, камни тут же исчезали. Старик остановился возле Конана, а монахи стали медленно обходить их по кругу. Вскоре площадка очистилась от обломков, остались лишь бесформенный зияющий колодец и неподвижные тела удавов, пронзенные сверкающей стрелой.
Старик улыбнулся Конану, прикоснулся к его помятой кольчуге и сказал:
— Осталось одно, последнее. Сбрось то, что осталось, в колодец — и мы снова наложим печать на это место. Зло побеждено, и можно будет совершить обряд очищения.
Монахи окружили провал, и Конан принялся сбрасывать в колодец окаменевшие куски змеиных тел. Каждый раз, когда в бездну падал чешуйчатый камень, из-под земли раздавался тягучий стон.
Старый жрец задумчиво стоял около змеиных голов с пустыми глазницами. Когда и их поглотила тьма колодца, он тяжело вздохнул и испытующе посмотрел на Конана.
Но Конан ничего не заметил — он глядел в колодец и прислушивался к подземному гулу.
Когда все было кончено, старик взял большой кувшин из рук служки, подошел к Конану и стал медленно лить воду ему на голову. Прикосновение целительных струй к обожженной и израненной коже оказалось таким блаженным, что Конан невольно зажмурился. Служки передавали старику полные кувшины, и вода все лилась и лилась на Конана, смывая усталость и боль. Когда опустел последний кувшин и Конан открыл глаза, ему показалось, что снова вернулся тот волшебный сон: колодец был аккуратно сложен из грубых камней, рядом высилась башня с лестницей, вокруг ярко зеленели подстриженные кусты… И ни следа страшной битвы. Взглянув на свои руки, Конан чуть не вскрикнул: такими руками можно было хоть сейчас биться с чудовищем или снова раскидывать камни, а ведь еще совсем недавно они были в кровь изодраны и обожжены. Кольчуга сияла новенькими звеньями, сандалии были совершенно целыми. Конан благодарно посмотрел на жреца и спросил:
— Старик, скажи, это опять сон, или все уже позади? Мы с тобой встретились совсем недавно, и уже столько всего произошло. У меня просто в голове не укладывается… Зурр-аль-Асар — он был или тоже только приснился? Постой, постой, я ведь его сбросил вниз, туда…
— Он получил свое. Теперь, очистив тебя от скверны всех смертей, мы должны совершить обряд очищения колодца. И тогда Зло снова будет заперто под землей. Оно начнет искать другие места, чтобы вырваться на свободу… Навсегда запечатать его там нельзя, иначе недра Земли не выдержат этой страшной силы, и огонь пожрет весь мир. А теперь дай мне руку, Конан, и мы пойдем наверх.
Конан ожидал, что они опять поднимутся к верхним пещерйм с помощью волшебства, но перед ними появилась длинная лестница, удивительно легкая и красивая на фоне угрюмых скал. Старик и Конан шли впереди, остальные монахи поднимались на некотором расстоянии, шепча заклинания. Конану уже поднадоела вся эта торжественность, но деваться было некуда.
Поднявшись на верхний ярус, старый жрец вошел в одну из пещер и оглянулся, приглашая Конана. Пещера осветилась множеством факелов, и Конан увидел, что это не храм, а скорее пиршественный зал. Огромный стол, стоявший посередине, был накрыт словно в ожидании гостей. Дорогие кубки, изящные кувшины, золотая посуда — все это обещало богатый пир, и Конан приободрился. Старик усадил его рядом с собой в центре стола. Монахи раскладывали на блюда принесенные плоды. Появились лепешки, такие ароматные, будто их только что испекли, и жареная дичь, запах которой сразу напомнил Конану, как он голоден. Старик, улыбаясь, налил в кубки вино, пододвинул киммерийцу блюдо с дымящейся дичью. Конан впервые имел дело с монахами и не представлял, как надо держаться на таком пиру. Негромкие разговоры, безмолвные служки, подливавшие вино и менявшие блюда, да и сам старик, хоть и приветливый, но все же серьезный и величественный, быстро надоели Конану. Чувствуя, что ему уже невмоготу, он спросил старика:
— Ты говорил, что спрашивал обо мне звезды. Скажи, мне нужно еще что-то сделать или же я могу уйти? Я хотел бы вернуться в Шадизар, там у меня…— Он умолк — Де-янира стояла перед его мысленным взором как живая — и нащупал спрятанные в поясе жемчужины.
— Сегодняшнюю ночь ты проведешь здесь, а завтра сможешь отправиться в путь.
— Я думаю, наши кони наверняка испугались этого адского грохота, и вряд ли я их теперь найду. А идти пешком отсюда до Шадизара или даже до ближайшей деревни — это я опять продеру все подошвы.
Старик молча протянул руку, и вместо стены Конан увидел знакомую поляну и коней, мирно пасущихся у ручья. Постепенно картина растаяла. Конан сам наполнил кубки и сказал:
— Спасибо, отец. Теперь я спокоен. Давай еще выпьем твоего вина — до ночи ведь далеко!
Вскоре Конан перестал обращать внимание на молчаливую братию и с удовольствием пил отличное вино и насыщался редкими яствами. Старик расспрашивал его о пути из Шадизара, о том, что тянет юношу обратно. Конан охотно вспоминал, не жалея красок. Вино развязало ему язык, и он уже собрался было рассказать о Деянире и о том, что заставило его покинуть Шадизар, как вдруг перед глазами у него все поплыло, он склонился на стол и мгновенно уснул.
Монахи бережно подняли Конана и перенесли в смежную с залом небольшую комнату. Там с него сняли кольчугу, меч, кинжал и сандалии и уложили на богатое ложе. У порога остался молоденький служка, остальные вместе со старым жрецом скрылись за массивной дверью, ведущей внутрь горы.
До самого вечера слышалось приглушенное пение. Монахи обходили все пещеры и совершали обряд очищения. Когда стемнело, в пещерах зажглись факелы, и вся гора засияла, как царский дворец.
Жрец вошел в комнату, где спал Конан. Теперь он совсем не походил на того улыбчивого старика, который предлагал киммерийцу мисахи и рассказывал историю монастыря. Длинное красное одеяние и накинутый на плечи серебристый плащ придавали ему царственно-величественный вид. Обруч с черными камнями, поддерживающий волосы, и жезл усиливали это впечатление. Жрец прикоснулся к Конану, откинув со лба спутанную прядь волос. Конан вскочил, нащупывая меч, но тут же успокоился, узнав старика. Вбежали служки, неся воду и фрукты. Конан ополоснул лицо, напился, с косой усмешкой вытерпел процедуру одевания и, чувствуя себя удивительно отдохнувшим, ждал, что скажет жрец.
— Пойдем, сынок, скоро появится луна, — наконец произнес старик. — Надо совершить обряд, чтобы закрыть колодец и успокоить Сердце Земли.
Жрец величественно направился к выходу, и Конан поплелся за ним вслед, мечтая только об одном: чтобы все это поскорее кончилось.
Спустившись на площадку, где их ждали монахи, они остановились. Жрец снял со своей головы обруч и надел на Конана, потом протянул ему жезл и сказал:
— Когда появится луна, трижды обойди вокруг колодца и поднимайся на башню. Иди медленно. Попытайся ни о чем не думать. И не смотри вниз.
Конан кивнул, глядя в серьезные глаза жреца. Жезл, который он теперь сжимал в руке, был таким тяжелым, что стоило больших усилий его удерживать. Стараясь не думать, как же старик с легкостью носит такую тяжесть, Конан смотрел на скалу, из-за которой показалась луна. Время тянулось невыносимо медленно, тишину нарушало лишь потрескивание факелов в пещерах и стук его собственного сердца. Наконец луна выбралась из-за уступа, и киммериец почувствовал легкий толчок в спину. Не убыстряя шагов, чтобы не споткнуться, Конан три раза медленно обошел вокруг колодца. Сзади с пением двигались монахи, разбрызгивая из кувшинов воду. Неторопливо поднимаясь по ступенькам на башню, Конан заставлял себя смотреть на луну, хотя его так и тянуло хоть краем глаза взглянуть на колодец.
Жрец взял из его рук жезл и, подведя к краю башни, изрек:
— Бери то, что тебе будут подавать, и не глядя бросай вниз, ни о чем не думая.
Сначала Конан почувствовал в руках трепещущие тела связанных между собой птиц. Бросив их, он услышал донесшийся из глубины слабый вздох. Потом ему подавали плоды, кувшины с маслом, кувшины с вином и что-то еще, совсем непонятное… Он размеренно и торжественно бросал все это в бездну, с наслаждением вслушиваясь в легкие нежные вздохи. Казалось, это сама женская суть мира дышит там, внизу, благодаря его за жертвоприношение. Внезапно скалы, тускло освещенные луной, засверкали яркими разноцветными бликами. Яркий свет, брызжущий из колодца, играл и переливался, вспыхивая всеми цветами радуги.
Жрец поднял жезл и громко возвестил:
— Жертва принята! Радуйтесь, дети мои! Взгляни вниз, Конан!
Конан с опаской опустил глаза и увидел, как из глубокой, бездонной черноты вырываются ослепительно яркие снопы света.
— Вот он, Шрипур-Аим, Путь Силы, не оскверненный кровью и предательством! Сегодня тебе была дарована великая честь принести искупительную жертву. Возможно, тебе еще не раз предстоит ее приносить.
Жрец снял с головы Конана обруч и снова надел на себя. Спустившись по лестнице, он повел его в одну из нижних пещер, приказав монахам удалиться.
Эта пещера больше походила на обычное жилище, нежели те, где Конан побывал раньше. Ни намека на роскошь, простое ложе, стол, несколько стульев, звериные шкуры на полу и стенах. Только в углу, на возвышении, сиял ограненный как алмаз черный камень, испуская из глубины трепещущие искры. Жрец, преклонив колено, положил на него жезл и обруч. Теперь он снова стал похож на того, прежнего старика. Конан, все еще находясь во власти увиденного, в изнеможении опустился на стул. Нежные вздохи бездны до сих пор волновали его кровь, желание слышать их снова и снова не проходило. Старик посмотрел на него с понимающей улыбкой, потом принес кувшин и два кубка, наполнил, и они выпили какого-то легкого искристого вина, сразу прогнавшего наваждение. Все стало на свои места. Конан сидел и ждал, что скажет старик. А тот не торопился, внимательно глядя Конану в глаза и лишь изредка переводя взгляд на его мощные руки, спокойно лежавшие на столе.
Наконец Конан не вытерпел:
— Ты что-то хотел мне сказать? Рассвет уже близко, я сделал все, что ты хотел, и теперь мне надо уехать.
— А ты уверен, что хочешь уехать? Разве ты не почувствовал, что Шрипур-Аим зовет тебя? Разве ты не ощутил нежности и любви Сердца Земли?
Видя, что Конан в сомнении и не знает, что ответить, старик продолжал:
— Я вопрошал о тебе звезды, ты знаешь. И у тебя, как у каждого человека, есть два пути. Один путь — остаться здесь, постичь нашу мудрость и служить Сердцу Земли. Если ты останешься, в будущем тебя ждет жезл Главного Жреца. Второй путь…— Старик замолчал, испытующе глядя на Конана.
— Ну и какой же он, второй путь? Договаривай, я все хочу знать.
— Второй путь — это жизнь в скитаниях, жизнь, полная сражений и побед, которые чаще оказываются поражениями. Это погоня за призраками, не приносящая истинной радости, а лишь усталость в конце жизненного пути…
Пока старик говорил, Конан представлял себя в таком же серебристо-красном, как у жреца, одеянии, с сияющим обручем на голове… Охранять мир от Зла? Служить Сердцу Земли?.. Остаться?.. Или — вернуться в Шадизар?.. Глаза женщин сияют ярче, чем драгоценные камни, а вздохи их в ночи любви ничем не хуже вздохов колодца… Что выбрать? Конан молчал, не зная, что ответить. Старик понимающе смотрел на него — ведь и его путь был во многом похож на путь этого варвара, и он в свое время сделал свой выбор…
А Конан вспоминал постоялые дворы Шадизара, игру в кости, ночные вылазки, опасные путешествия, и все это казалось ему более желанным, чем вздохи колодца и тихое пение. Решение его окрепло. Выбор сделан. Он встал, подошел к алтарю, на котором лежал жезл, последний раз посмотрел на то, к чему так стремился Зурр-аль-Асар, повернулся к старику и сказал:
— Я выбираю второй путь. Прощай, я еду в Шадизар. В последний раз мне, к сожалению, пришлось уносить оттуда ноги, но сейчас я, пожалуй, уже могу вернуться.— Конан с улыбкой похлопал рукой по поясу, где лежали жемчужины. Правда, кошелек, сморщившийся и слипшийся от сока мисахи, был по-прежнему пуст.
Старый жрец вздохнул, грустно посмотрел на киммерийца и сказал: