Человек — создание нетерпеливое, и ждать чего-то ему всегда трудно, особенно если это мужчина, которому предстоит свидание с женщиной. Время становится самым коварным врагом — так издевательски-медленно оно тянется. Солнце зависло над головой, как будто его навеки пригвоздили к небосводу. И даже люди, обычно такие суетливые, теперь еле передвигаются, беспрестанно путаясь под ногами.
Конан и сам не заметил, как вышел к базару. Здесь, среди знакомого шума и толкотни, ему стало легче. Торговцы надрывались, зазывая покупателей и стараясь перекричать уличных музыкантов, которые этой весной просто наводнили город. И кого только сюда не принесло — и плясуний, доводящих до неистовства толстых купцов, и бродячих певцов, распевающих героические песни о славных битвах могущественных царей, и факиров со своими дудками… Конан ходил от одной толпы к другой, радуясь, что хоть так может скоротать время. Он постоял возле мальчика, наигрывающего на флейте тягучую мелодию, и старика, изрыгающего изо рта огонь, потолкался около силачей, старательно тискавших друг друга на потеху толпы, и, наконец, остановился напротив шатра с танцовщицами. Здесь было больше всего народу — шадизарцы любили поглазеть на юных красавиц, громко обсуждая их прелести. Звенели бубны, мелькали пестрые одежды, глаза манили, звали, обещали… Конан вспомнил высказывание Абулете-са: «Девочки рождаются каждый день!», усмехнулся и побрел дальше. На утоптанной площадке, примыкающей к задней стене старого дома, шла оживленная игра в кости. Среди игроков Конан заметил худенького парнишку с плутоватым лицом, который с улыбкой махнул ему рукой. «Сто, и Гохард здесь. Значит, крупная игра, стоит посмотреть»,— заключил Конан и подошел поближе.
Гохард, знаменитый жулик и пройдоха, непревзойденный игрок в кости, облапошивал новичков, как хотел. А те слишком поздно понимали, с кем имеют дело. Чаще всего Гохард благополучно уносил ноги, но случались и нешуточные потасовки.
Сейчас с Гохардом играл здоровенный детина с глуповатым лицом, наверное, сынок богатого купца. Просаживать отцовские денежки на танцовщиц и проигрывать их в кости — главное занятие таких юнцов, но себе они кажутся опытными гуляками и игроками. Гохард так раззадорил парня, то намеренно проигрывая, то отыгрывая свое назад, но постепенно повышая ставки, что тот от возбуждения покрылся красными пятнами. Он то и дело дрожащими руками доставал из толстого кошелька все новые и новые монеты, пока наконец под восторженный свист приятелей Гохарда не понял, что обобран до нитки. Несколько зевак, наблюдавших за игрой, как видно, поняли в чем дело и стали с угрозами наскакивать на Гохарда.
Назревала драка. Бежать было некуда: на этот раз Гохард занимал весьма неудачную позицию — спиной к стене, да и толпа явно была настроена против него. Проигравший вцепился в его плащ, пытаясь добраться до кошелька. Стаканчик и кости полетели в сторону. Началась всеобщая свалка. Создавалось впечатление, что вся эта толпа только и ждала случая подраться: били всех подряд — кого-то, может, и за дело, а кого-то только за то, что просто попался под руку.
Конан получил увесистый удар в ухо. Ошеломленно вытаращив глаза на обидчика, который во всю глотку орал: «Вы заодно! Я сам видел, как этот ублюдок махал тебе рукой! Сейчас мы из тебя падаль сделаем!» — Конан так вломил ему, что парень кубарем покатился в пыль. Все напряжение сегодняшнего утра вложил киммериец в этот удар. И вообще давно уже он с таким удовольствием не дрался. Когда четверо дюжих мужичков навалились на него и уронили на землю, ему пришлось здорово поднапрячься, работая кулаками, зато потом, войдя в раж, он как разъяренный зверь набрасывался на противников, пинками и затрещинами разгоняя их по закоулкам. Но проигравший и его дружки тоже вошли во вкус. Краем глаза Конан заметил кинжал, сверкнувший в руке одного из них. Остальные окружали его, не скрывая намерения с ним разделаться. Гохард, как всегда, улизнул, и вся их злость обрушилась на Конана. Народ, помятый в драке, потихоньку снова собирался в кучу. Горе-бойцы потирали бока и размазывали по лицу кровь, текшую из разбитых носов. Никто не хотел пропустить самого интересного, и Конана и его противников обступили со всех сторон, обсуждая, чем кончится драка.
Разделаться с изнеженными купеческими сынками было для Конана простой забавой. Однако раздосадованный тем обстоятельством, что в этой случайной драке его новый плащ был порван, на сандалиях лопнули пряжки, а туника, вся в крови и пыли, годилась разве только для свалки, Конан решил, что и эти субчики уйдут отсюда в таком же потрепанном виде.
Для начала киммериец полоснул кинжалом по дорогому плащу проигравшего. Треск рвущейся материи и разлетевшиеся в стороны клочья меха, которым был подбит плащ, привели его в бешенство. Он кинулся на Конана, но варвар, ловкий как пантера, моментально увернулся, и вся тяжесть удара обрушилась на его приятеля. Они сцепились и покатились по земле, вопя и ругаясь, а Конан тем временем уже отбивался от двух других, с коварной улыбкой высматривая, к какой бы еще купеческой одежке ему приложиться кинжалом. Народ, уразумев, что он задумал, с хохотом давал советы, сдобренные солеными шуточками. Противники Конана вертелись вокруг него, сопя и пыхтя, но все их удары попадали в пустоту или же они лупцевали друг друга, а он, быстрый, как молния, резво наскакивал на них, чтобы пройтись кинжалом по плащу или штанам.
Тупое сидение на мягких подушках, обжорство и попойки не сделают руку твердой, тело — гибким, а глаз — точным. Одышкой, потом и дрожью в коленях приходится расплачиваться за покой и сытость. Купцы не готовили своих сыновей для суровой жизни — они учили их только считать деньги и прибыль. Однако кое-кому и эти уроки не пошли в прок — деньги уплывали от купчиков к таким мастерам своего дела, как Гохард, а ума-разума они набирались у таких бойцов, как Конан.
В толпе, окружившей дерущихся, было полно воров и мошенников, товарищей Конана по ночным вылазкам и дневному разбою. И сейчас они, свистя и улюлюкая, виртуозно срезали кошельки у богатых горожан, глазевших на драку разинув рты. За всякое удовольствие надо платить — этот принцип соблюдался здесь свято.
Нахальные мальчишки дергали задиристых молодчиков за полы плащей, превратившихся в клочья, но те уже ничего не замечали: как взбесившиеся быки они кидались на Конана, сатанея от бессильной ярости. Наконец киммериец решил, что с них хватит. Перекинув кинжал в левую руку, он правой со всего маху врезал противнику в челюсть. Верзила тут же рухнул на землю как куль. Вскоре и остальные последовали его примеру. На земле образовалась бесформенная груда из окровавленных, истерзанных, исцарапанных тел, прикрытых жалкими лохмотьями.
Толпа ликовала. Мальчишки, деланно суетясь, помогали чуть живым забиякам подняться, не забыв позаботиться и об их кошельках. Смотреть больше было не на что. Народ потихоньку стал расходиться, Конан тоже не собирался торчать тут слишком долго и поспешил свернуть в узкую* улочку. Негромкий свист заставил его обернуться. На стене, прячась в ветках цветущего дерева, сидел, ухмыляясь, Гохард и махал ему рукой. Кругом не было ни души. Конан подошел ближе.
Гохард спрыгнул вниз и спросил:
— Давно в городе? А то я слышал, что ты теперь засел в Заминди. Городишко, конечно, хороший, но уж слишком там все благопристойно — не развернуться как следует!
— Да, это тебе не Шадизар,— согласился Конан.— Кстати, я видел, как ты его нагрел. А мне пришлось раздеть. Вот была потеха! Теперь бы мне надо где-нибудь приодеться и смыть с себя все это.— И Конан показал руки, до плеч измазанные кровью и грязью.
— Пойдем, я знаю местечко. Как раз совсем рядом. Они миновали пару тихих улочек и свернули к домику, по самую крышу спрятавшемуся под огромным каштаном. На свист вышла немолодая женщина. Гохард ей что-то шепнул, она кивнула, молча принесла огромный кувшин с водой и, подождав, пока Конан скинет с себя растерзанную тунику, стала поливать ему на спину, шею, руки. От ледяной воды Конан почувствовал себя как заново родившимся. Так же молча женщина принесла вино, сыр, лепешки и исчезла в доме.
Когда вино было выпито, новости рассказаны, Гохард предупредил Конана:
— Об этом доме забудь, сам сюда не приходи, разве только со мной. Это моя мать. Когда в Шадизаре становится слишком жарко, я снова становлюсь примерным сыном, тихо живу здесь и никуда носа не показываю.
Гохард зашел в дом и вскоре вернулся, неся в руках поношенную, но отнюдь не рваную тунику. Конан оделся, застегнул пояс и сказал:
— Спасибо, друг, выручил. Теперь пойду раздобуду себе приличную одежду.
— Если хочешь принарядиться, иди в лавку Агассия — он знает толк в нарядах и не так дерет, как остальные.— Гохард понимающе улыбнулся и махнул на прощание рукой.
Конан выскользнул из калитки, огляделся по сторонам и не спеша отправился на базар. Среди множества лавок он вскоре отыскал лавку купца Агассия и вошел, сопровождаемый почтительно кланяющимся зазывалой.
Лавки Шадизара — это поистине чудо из чудес! Описывать их можно часами, а разглядывать всевозможные удивительные вещи, которые предлагает радушный купец,— с утра до вечера.
Молодые красавицы покупали здесь дорогие ткани, украшения, благовония. Почтенные хозяйки любовались богатой посудой, ювелирной чеканки светильниками, пестрыми туранскими шалями. Шитые золотом платья и роскошные головные уборы облегчали кошельки любящих мужей, но и сами мужья не могли остаться равнодушными к плащам, отделанным мехом и искусной вышивкой, туникам, привезенным издалека и вытканным чудесными узорами. Кинжалы в серебряных ножнах, кожаные пояса с ажурным тиснением, сандалии, легкие и прочные, казалось, так и ждали юношей, славных своей молодой силой и ловкостью. Даже беззубые старухи не уходили без покупки из лавки Агассия — любезный хозяин всегда знал, кому что нужно.
Теперь он хлопотал вокруг Конана, опытным взглядом определив, что тот собирается на свидание к женщине. От бесчисленного множества туник, плащей, головных уборов у киммерийца просто глаза разбежались. Хозяин прикладывал к Конану то одно одеяние, то другое, при этом попеременно хмурясь или восторгаясь. Невероятно, но Конану впервые в жизни была приятна эта кутерьма, и он позволял купцу вертеть себя и так и эдак, выслушивая то поток восхищенных возгласов, то бурю сомнений.
Купец, чувствуя его неопытность, не скупился на похвалы, превознося свой товар. По его словам выходило, что ни один король в мире еще не носил такого плаща, а туника из тончайшего полотна была привезена из Немедии специально для него, Конана. А сандалии! Боги, что за сандалии! Кожа мягкая, как щеки юной девушки. Застежки сверкают драгоценными камнями. Подошвы так крепки, что в них можно обойти весь свет. А что еще хотел бы купить славный юноша? В лавке Агассия есть все. По если нет у него, значит, нет нигде!
Конан от души забавлялся тарахтением купца и хлопотами помощников, сломя голову носившихся из лавки в кладовую и обратно. Оказывается, и в самом деле нужно совсем немного, чтобы почувствовать себя королем: горсть монет, новый наряд да побольше шуму вокруг своей особы.
Если Конан чувствовал себя в этот час королем, то Деянира, разумеется,— королевой.
Азимандр, единственный наследник умершего год назад богатого вельможи, уже давно добивался благосклонности Деяниры, но она, капризная и своенравная, прекрасно усвоив все уроки старой Кханды, играла с ним как кошка с мышью. Порой ему казалось, что он близок к цели — но тут Деянира вдруг надувала губки, придумывая несуществующую обиду, и для влюбленного начинался новый виток сладостных мучений. Кханда колдовала над своим котлом — Деянира то многообещающе улыбалась, то озабоченно хмурилась — и вот уже юноша готов отдать все свое богатство за один только миг обладания такой ускользающей и такой переменчивой красотой.
И сейчас Азимандр рад был пожаловать ей своего лучшего жеребца, лишь бы она подарила ему улыбку и надежду.
Кони, воистину великолепные, молодые, только что объезженные, были выведены на большую площадку возле конюшен. Для хозяина и его гостей соорудили невысокий помост, на котором стояли богато украшенные кресла. Чтобы полуденное солнце не утомляло и не слепило глаза, над помостом натянули пестротканый балдахин. Деянира и Азимандр, окруженные слугами, подававшими вино, фрукты и сладости, неторопливо обсуждали достоинства каждого жеребца.
Особенно хороши были три коня, доставленные из Вендии. Разной масти — белый, гнедой и вороной,— они и по характеру были разными. Деянире сразу понравился гнедой — игривый, капризный, как она сама, но в то же время удивительно послушный под седлом опытного наездника. Юный конюх, сидевший на нем, совсем еще безусый мальчишка, тоже был очень хорош. Деянира любовалась и конем, и всадником. Азимандр, словно почувствовав это, стал расхваливать белого жеребца, приказав остальных отвести в сторону. Надув губки, Деянира отвернулась. Но Азимандр смотрел на нее такими преданными и влюбленными глазами, так старался ей угодить, что она невольно представила, как он стоит на четвереньках рядом с Рино, ее любимой комнатной собачкой, а она, Деянира, бросает им лакомые кусочки. Картина встала перед ней так ясно, что она засмеялась. И Азимандр словно ожил, довольный, что его любимая больше не хмурится.
— Душа моя, тебе понравился гнедой? Он твой, я сейчас же прикажу отвести его к тебе.
— Мне кажется, тебе жаль с ним расставаться, ведь такие прекрасные кони встречаются реже, чем красивые женщины,— Она безмятежно смотрела на молодого конюха, улыбаясь и перебирая бусины своего ожерелья.
Азимандр, уже в который раз пойманный в ловушку, чувствовал, что лишился коня, не получив ничего взамен.
Наконец Деянира позволила себя уговорить, и коня отвели к ней в конюшню. Она покинула Азимандра, одарив его насмешливым взглядом и словами притворной благодарности. Обманутый в своих ожиданиях, обозленный неудачей, Азимандр приказал высечь молодого конюха.
Когда, вернувшись домой, Деянира показала колдунье, какого чудного коня она получила в подарок, старуха хрипло рассмеялась, а потом сказала:
— Да, дочка, я вижу, ты и мне в хитрости не уступишь. Пользуйся, пользуйся красотой, пока молода! — Она загадочно взглянула на Деяниру и похлопала коня по холеной лоснящейся шее.
Круто повернувшись, Деянира ушла в свои покои, а старуха заковыляла на кухню, чтобы присмотреть за приготовлением блюд. В кушанья она добавила приправы и пряности, возбуждающие и поддерживающие любовное влечение, в вино подмешала одурманивающих трав из своих заветных мешочков. Сдобренный таким образом ужин должен был разжечь настоящий пожар в душе и теле молодого варвара.
Пока старуха колдовала на кухне, служанки готовили Деяниру к ночи любви. Они наполнили большой, выложенный разноцветным мрамором бассейн прозрачной водой, источающей едва ощутимый запах цветов. Деянира возлежала в бассейне, любуясь собой и наслаждаясь бархатным прикосновением воды, мягко обволакивающей и освежающей ее тело.
После купания служанки стали умащивать ее плечи, бедра, спину благовонными мазями и растертыми цветочными лепестками. Под их нежными, но крепкими руками кровь приливала к коже, и Деянира ощутила, как вместе с бодростью ее тело обретает удивительную легкость, почти невесомость. Прохладное прикосновение шелка приятно волновало, когда прислужницы облачали ее в платье, мягко ниспадавшее золотистыми складками. Волосы, забранные в причудливый узел, от малейшего прикосновения готовы были заструиться шелковистыми каштановыми волнами. Глаза и губы улыбались собственному отражению в зеркале — Деянира казалась себе богиней, сошедшей с небес на Землю. Служанки надевали на нее украшения, поправляли складки платья, но она их не замечала, погруженная в созерцание своей красоты, как будто гляделась в зеркало последний раз.
В это время Конан, в своем новом наряде похожий не на искателя приключений, а по меньшей мере на молодого военачальника, не спеша прогуливался по городу. Ведомый таинственной силой старой Кханды, он, улица за улицей, неминуемо приближался к дворцу Деяниры. И вот наконец киммериец остановился на знакомой площади, где полгода назад произошла роковая схватка. Теперь все было по-другому. Солнце приближалось к закату, косые тени перерезали площадь. Ворота распахнулись, словно приглашая его войти. Черные охранники стояли неподвижно, как изваяния. Конан с любопытством посмотрел на них, проходя мимо, но они даже не шелохнулись. Ворота тихо закрылись за его спиной.
По дорожке, ведущей к парадному входу, важно шел павлин. Дойдя до ступеней, он пронзительно закричал, вскочил на невысокую мраморную колонну и, свесив свой роскошный хвост и склонив набок изящную головку, уставился на незнакомца. Конан не переставал удивляться тому, что его окружало. Совсем не так он представлял, как войдет в этот дом. Вернее — совсем не представлял. Но ожидал, что это будет непросто. А тут… Тяжелая резная дверь отворилась, и две молоденькие служанки выбежали к нему, встречая его как долгожданного гостя. Конан шел за служанками, на ходу отмечая богатство отделки комнат и переходов и их поистине царскую роскошь. Наконец они вошли в большой зал, убранный намного богаче других. Ярко освещенный факелами из душистого сандалового дерева, со стенами и потолком, покрытыми затейливой позолоченной резьбой, он был похож на волшебный ларец, внутри которого хранилось бесценное сокровище — необыкновенной красоты женщина в золотистом платье, гордо, как на троне, восседавшая в кресле с высокой спинкой. Лицо ее не выражало ни удивления, ни испуга. Глядя прямо на Конана, она встала и пошла ему навстречу. Тихая музыка, доносившаяся как будто издалека, успокаивала и завораживала. Взяв Конана за руку, Деянира подвела его к одному из кресел, села рядом и заговорила:
— Ты, наверное, удивлен, киммериец, что тебя здесь так встречают? Еще вчера и я бы удивилась, если бы мне сказали, что я буду с нетерпением ожидать у себя какого-то варвара. Но сегодня! Сегодня — это не вчера.
Она улыбнулась и хлопнула в ладоши. Тотчас вбежали прислужницы, пододвинули невысокий стол с ножками в форме крылатых существ с разинутыми пастями. Их рубиновые глазки удивительно живо поглядывали на Конана. Ему, как совсем недавно в лавке Агассия, было приятно, что вокруг него вертится столько слуг, что молодая прекрасная женщина, которую он собирался завоевывать деньгами или силой, сама проявляет к нему интерес.
Служанки легкой стайкой упорхнули, снова оставив их одних. На столе дымился роскошный ужин, ароматы дивных кушаний и пряных вин защекотали ноздри киммерийца. Деянира с улыбкой разлила вино в кубки, отпила глоток и снова заговорила:
— Мне с детства снятся вещие сны. Снятся довольно редко, но я их очень люблю и жду с нетерпением. Сны всегда обещают мне радость — или подарок, или новую любовь, или какое-нибудь чудо. Вот и сегодня ночью мне снился молодой великан, и в руке у него светилось что-то ослепительно белое, как маленькая луна. Я спросила: «Кто ты?», и великан ответил: «Я — Конан-киммериец. Я шел к тебе издалека. Жди меня!» Я проснулась и долго лежала, стараясь удержать сон, а когда он все-таки ушел, поняла, что сегодня меня ждет большая радость. И вот ты здесь, со мной.— Она улыбалась и глядела на Конана лучистыми глазами, выражавшими, казалось, самое искреннее восхищение.
Допив вино из тяжелого золотого кубка, Конан достал одну жемчужину, покатал ее на ладони, любуясь бликами, и протянул Деянире:
— Сон и вправду вещий,— подтвердил он.— Эта жемчужина достойна твоей красоты, и я надеюсь, что остальные три тоже станут твоими.