И когда Павел утвердительно кивнул, профессор-женоубийца кивнул на шутливую выписку из уэллсовского устава зверолюдей: "Не ходить на четырех лапах. Не жрать рылом из корыта". Кивнул и добавил:
- Ходи прямо, Пол, разве мы с тобой не люди?!
Точно сказано... Разве мы не люди? Мы все зверолюди, исполосованные вивисекторами из административного блока.
Остров профессора Моро. Шарашка в Ред-Рок...
Но чем там у Уэллса закончилось?
Сожрали там зверолюди своего администратора! Схарчили заместо "Педигри"!
"И только мы здесь, наоборот, - думал про себя Павел, только здесь, в этой шарашке, мы - наоборот - люди, превращенные в зверолюдей. Нас, наоборот, заставляют ходить на четвереньках, свободных от природы людей, бесстрашных от природы - нас запугивают тигровыми акулами в океанариуме!.."
Павел вошел в кабинет и дерзко посмотрел администратору прямо в глаза.
Прям как персонаж знаменитой картины Дейнеки "Допрос комсомольцев-добровольцев в белогвардейском штабе"...
- Администрация довольна вашей работой, мистер Розен, и мы хотим вас поощрить, предоставив вам внеочередное незапланированное свидание с женой, - сказал администратор, жестом предлагая присесть в кресло.
И кресло понадобилось. Понадобилось, потому что ноги подкосились.
Воистину - есть Бог! Он услышал его робкие неумелые вечерние молитвы!
И если великий кенигсбергский девственник вывел четыре доказательства существования Бога, то Павел теперь имел для себя пятое!
Бог его услышал...
- Во время свидания вы будете обязаны соблюдать оговоренные в нашем соглашении правила о сохранении тайны, - напомнил ему администратор, - вы не должны рассказывать вашей супруге, где и над чем вы работаете, вы ограничитесь той информацией, которую мы специально подготовили для вас в брошюрке - что и как можно рассказывать жене. В случае же нарушения этих правил свидание будет немедленно прервано, а вас ждет наказание в виде полного лишения свиданий и ужесточения режима содержания, вплоть до возвращения вас в тюрьму Брикстон Призон...
У Павла пела душа.
Вечером он, сам себе дивясь, вдруг поцеловал изображение Иверской Богоматери.
Видел бы он сам себя, будучи советским геологом или даже уже будучи топ-менеджером "Блю Спирит"... Он бы не поверил, что сможет так измениться и вдруг протянется губами к картонной вырезке из журнала!
Не ходить на четвереньках, разве мы не люди?
Не жрать рылом из корыта, разве мы не люди?
Не бояться администратора и его бассейна с акулами - разве мы не люди?
Я все расскажу Татьяне, разве я не человек?
Я не должен бояться! Они не тронут детей! Она уже слишком знаменита, они не посмеют!
* * *
Тюрьма, где, как ей сказали, теперь сидел ее ослик-Павел, называлась по-испански "Каса де Койот", а по-английски "Исправительное учреждение Министерства юстиции штата Техас" в Форт-Джэксон. Это было в получасе езды автомобилем по пустынной местности от крайней оконечности Далласа.
Эрон позаботился, и "кадиллак" был прикреплен за ней на весь срок ее пребывания в Техасе.
Ночь в гостинице была бессонной. Не потому, что Татьяне было некомфортно, или она всегда плохо спала на новом месте. Напротив, для нее был забронирован лучший номер в лучшем пятизвездочном отеле Далласа. А к переездам она привыкла, и обстановка уже давно перестала влиять на ее способность засыпать. Нет, причина была в другом. В том волнении, которое она испытывала: волновалась, как студентка перед госэкзаменом, как молоденькая девочка накануне первого свидания. Завтра был решающий день, судьбоносный день. Она твердо решила добиться от Павла чистосердечного признания в несовершенных им злодеяниях. А если они не были несовершенными?.. Такого она почти не допускала. Ее женская интуиция, шестое чувство, подсказывала ей: не виновен. И завтра, завтра развеются последние сомнения. Завтра...
Как медленно идет время, когда ты ждешь. Кажется, оно специально замедляет темп, чтобы поиздеваться над человеком, чтобы лишний раз доказать ему: ты всего лишь песчинка на дне океана жизни, ни на что не годная, ни на что не способная песчинка. Ты можешь только ждать, лежать на дне и дожидаться нужного тебе течения. Дождешься ли - тоже не тебе решать.
Таня лежала на мягкой кровати. Шелковые простыни сбились, сложились в гармошку. Сон не шел. Она без конца ворочалась. Пыталась считать слоников, чтобы отвлечься от всех мыслей. Но испытанный, известный с детства прием не срабатывал. Примерно на двадцатом слоне она постоянно сбивалась. Вернее, это слон начинал вести себя самым неподобающим образом. Он трансформировался в ослика, смешного мультяшного ослика, а потом вдруг превращался в Пашку. И тогда Таня в очередной раз включала светильник и смотрела на часы. И оказывалось, что стрелка продвинулась всего на несколько минут.
И снова Таня погружалась в пучину своих раздумий: "Может, Павел тоже сейчас не спит? Так же, как я, ворочается с боку на бок и думает, думает, думает. Обо мне, о том, сможет ли он рассказать мне правду. Ах, если бы я могла сейчас телепатическим путем передать ему свои мысли! Я бы сказала ему, что я его люблю. Несмотря на все страдания, сквозь которые по его вине мне пришлось пройти. Страдания очищают, помогают понять истину. И я поняла, я почти уверена, что ты не злодей, ты - жертва... Я бы сказала, что люблю тебя и пожелала бы тебе приятных снов. Самых светлых, таких, какие снятся детям и людям с кристально чистой душой...". Таня, наконец, заснула. Было уже утро, за окном первые золотые лучи посылали остывшей за ночь земле свое ласковое тепло. Днем солнце будет палить нещадно. Но до той изнуряющей поры есть еще несколько часов.
Татьяне снилось, что они с Пашей стоят на песчаном морском берегу. Стоят молча, не глядя друг на друга, устремив взгляд туда, где тоненькая темно-синяя ниточка сшивает воедино два полотнища: изумрудную ткань океана и багряную материю закатного неба. Время от времени налетает легкий прохладный ветерок. Шуршит вода, набегая на прибрежный песок и отступая, чтобы взять разбег и повторить все сначала. Горизонт постепенно темнеет. И, как будто бросая дерзкий вызов наступающей тьме, все ярче высвечивается на поверхности воды серебристая лунная дорожка.
- Нам пора, - произносит Павел. И Таня не может понять, куда им идти. Вперед, по лунной дороге, рука об руку. Или назад, туда, где, она это знает, они никогда не смогут вновь оказаться рядом. И она продолжает стоять, а Павел все повторяет:
- Нам пора, Таня. Пора. Нам пора...
* * *
Павел тоже долго не мог уснуть.
В "Каса де Койот" он ехал в сопровождении трех дюжих молодцев, с квадратными челюстями и целым арсеналом оружия на поясе. "Шаг вправо, шаг влево расценивается как попытка к бегству и карается расстрелом, - подумал он, глядя в их непроницаемые лица. - Впрочем, почему бы мне не представить себя суперзвездой под охраной бдительных бодигардов? Легендарный Павел Розен. Для него забронирован супер-пупер-люкс-номер в супер-пупер-гостинице. Господа администраторы, позаботьтесь, чтобы к приезду столь важной персоны все было подготовлено должным образом".
На ночь Павла поселили в отдельную камеру.
Она была похожа на клетку в петербургском зоопарке: три серые стены и решетка вместо четвертой.
- Вот твои апартаменты, заходи, будь как дома! - надзиратель считал, что пошутил весьма остроумно и, видимо, ждал от заключенного соответствующей реакции. Но Павел не рассмеялся, чем больно задел самолюбие упитанного детины в форменной фуражке.
- Имей в виду, меня не волнует то, что ты здесь на одну ночь. Для меня ты обычный зэк, ясно? Если я захочу, то сделаю так, что ты эту ночь на всю жизнь запомнишь! Понял?
- Понял, - вежливо ответил Павел.
Ему сейчас надо быть осторожным. Иначе он рискует все испортить. Поэтому вскипевшую в нем злость Павел запер на замок, только подумал: "Заехать бы сейчас этому ублюдку по сытой физиономии. А впрочем, он того не стоит. Жалкий человечек, нагромождение комплексов. Упивайся своей минутной властью, пока какая-нибудь прожженная горилла-убийца, что сидит в одной из здешних камер, не вырвалась из своего тесного вольерчика и не свернула тебе жирную шею".
Впрочем, в соседних камерах не было никаких горилл, вообще никого не было. Они были пусты. Царящей здесь тишине, столь не свойственной для подобного места, Павел удивился еще тогда, когда его ввели в этот длинный зал. Он подумал, что, видимо, здешние обитатели дадут знать о себе позже. Но когда "король бензоколонки" в униформе удалился и затихли его тяжелые шаги, в помещении воцарилась мертвая тишина. Павел подошел к решетке: все камеры-клетки, попадавшие в его поле зрения, оказались необитаемы. Остальные, судя по всему, тоже. Зверинец без зверей. Похоже, он единственный живой экспонат в этом зоопарке.
- Эй, есть здесь кто живой?!
- Ой-ой-ой... - отозвалось гулкое эхо.
"Как странно! Неужели они так боятся, что я кому-нибудь проболтаюсь? Или сегодня утром была объявлена всеобщая амнистия? Или американское общество неожиданно переродилось в здоровую духом нацию, полностью искоренив преступность в своих рядах? Ладно, как бы там ни было, для меня сейчас главное - хорошенько выспаться", - Павел лег на жесткую койку. Но уснуть не смог. Лежал, уставившись в серый потолок, и размышлял.
Как непредсказуемо все в этой жизни. Крах, обвал случается именно в тот момент, когда тебе кажется, что наконец-то все наладилось и перед тобой простерлась залитая светом дорога, конца которой не видно. Именно тогда над головой вдруг сгущаются грозовые тучи и все вокруг неожиданно погружается в беспросветный мрак. И весь твой мирок рушится смертоносными порывами ураганного ветра. Откуда пришла эта гроза? Какой извращенный ум предписал ей обрушиться именно в этот день и в этот час?
Со временем ты привыкаешь к этой тьме. Привыкаешь видеть во мраке и слышать над головой раскаты грома. И только тут тебе дают шанс понять, каким счастливым может сделать тебя один маленький лучик, нежданно-негаданно пробившийся сквозь черную завесу. Сколько надежд и переживаний пробуждает он в душе. Может быть, для того и нагнал ветер эти тучи, чтобы человек научился по-настоящему ценить свет. И носить его в своем сердце. Ведь свет это и есть любовь, высшее проявление любви.
Павел представлял себе Татьяну. Счастливую, смеющуюся, такую, какой она была в день их свадьбы. Как это было давно! А потом снова Татьяна - в глазах испуг и недоверие. И боль. "Это правда?" - "Да, Таня, да...". И нет никакой возможности взглянуть в эти глаза - столько в них боли.