Зачем я только пустил его к себе? Почему сразу же, с порога не прогнал прочь? Ведь я же знаю, что это за человек, на что он способен. Хотя, признаться, никогда раньше не подумал бы, что он способен на такое. Продать ЭТО - разве можно было подумать, что такое вообще возможно? Кем же надо быть, чтобы додуматься до такого? Говорят, что тот, кто откажется надеть ЭТО, если оно попадет к нему в руки, потеряет душу. Выходит, он сегодня продал свою душу за шестнадцать золотых. Я-то, конечно, не дал бы за нее и ломаного гроша. Впрочем, кто знает, быть может, такие вот люди с грошовой душонкой попросту не способны понять, что в руки к ним попало ЭТО?
Однако запросить шестнадцать золотых он не постеснялся. И уверен был, что я заплачу да к тому же еще и напишу ему поручительство. Поручительство - вот ведь черт, и как это только рука у меня поднялась написать его? Дурень старый, а ты подумал, что этот мерзавец может делать с твоим поручительством? Подумал, как он может запятнать твое честное имя? Написал - теперь вот думай и терзайся.
Я подошел к окну, выглянул из-за портьеры. Солнце уже скрылось за холмами, но было еще светло. В окнах напротив ничего не было видно. Да и что я там высмотрю?
И все-таки поверить до конца я не мог. Так уж я устроен - во всем сомневаюсь, ничего на веру не принимаю. Я задвинул портьеру, отошел к столу, зажег свечку. Затем запер дверь на крючок. Старый Бунго имеет обыкновение пускать ко мне всех без разбора, и сейчас это было бы в высшей степени неуместно. Одного он уже сегодня допустил, хватит с меня. Несколько секунд я простоял у двери, раздумывая, не приказать ли ему говорить, что меня нет дома, потом передумал и отошел к столу. В такое время никогда не скажешь заранее, кто может заглянуть. Лучше оставить двери в свой дом открытыми, как и всегда. Да и подозрений не будет.
Я подошел к шкафу, достал с полки старинный фолиант, написанный еще три века назад магистром Ракеном, положил его на стол перед подсвечником, сел. ЭТО я по-прежнему сжимал в кулаке, я не решался даже опустить его в карман, даже положить на стол перед собой. Левой рукой я стал перелистывать коричневые от времени страницы, исписанные убористым почерком магистра, пока не нашел нужного мне места. Что ж, ты никогда не верил в эти сказки - теперь самое время поставить решающий опыт. Всего-то и требуется для проверки кусок серы да тряпка. Я достал серу с полки, на которой хранил вещества для своих опытов, оттуда же взял глиняное блюдо чтобы не было пожара. Не верю, не верю, убеждал я себя, но, наверное, в глубине души уже верил. Потому что, достав из кармана платок, вышитый еще моей покойной женой, подумал и положил его обратно. Почему-то мне не хотелось рисковать им сейчас, хотя в случае успеха проверки какое все это имело значение? Но я положил платок обратно в карман, подошел к двери и взял другой, из кармана уличного камзола. Затем сел к столу, еще раз перечитал то, что писал Ракен.
И сделал все, что следовало.
Сначала положил кусок серы на блюдо. Накрыл его платком. И положил сверху ЭТО - так, чтобы сера под платком оказалась прямо под ним.
Я не думал, что все произойдет так быстро.
Я даже не поверил сначала своим чувствам, когда услышал шипение и увидел, как вспыхнула сера. Секунд десять, наверное, я ошалело смотрел на это, и, только когда немыслимо защипало глаза и запершило в горле, я вскочил, чтобы что-то сделать. Но тут же согнулся пополам в мучительном приступе кашля, и лишь через минуту, наверное, кое-как, вслепую - глаз я открыть не мог, глаза немыслимо резало, и из них текли потоки слез добрался я до окна, рванул в сторону портьеру и распахнул створки.
Я приходил в себя минут десять. Лежал, навалившись животом на подоконник и жадно глотал ртом свежин ночной воздух. Дурак старый, думал я про себя, прислушиваясь к сердцу, которое постепенно успокаивалось, в твои ли годы такие опыты проводить? Окно еще занавесил, чтобы не увидел никто. Да твой кашель небось все соседи теперь слышали, а вонища эта до ратуши, наверное, доносится. Впрочем, не страшно, соседи привыкли к тому, что у меня вечно что-то сгорает или взрывается. Да и что мне теперь соседи?
Я попытался отойти от окна, но в комнате стоял такой дух, что сделать это удалось, лишь прикрыв рот и нос платком. Кое-как, почти ничего не видя слезящимися глазами, я нащупал на блюде ЭТО и зажал его в кулаке. Сера уже догорела, блюдо было горячим, но я не побоялся обжечься - ЭТО, как и писал Ракен, нисколько не нагрелось. Я положил его в карман - теперь я почему-то смог спокойно сделать это, - кое-как добрался до окна и стал ждать, пока комната проветрится. Мне было очень плохо. Тошнило, ноги подгибались в коленях, голова болела, глаза до сих пор слезились. Хотелось пить. Временами снова накатывались приступы кашля, но я старался сдерживаться.
Я стоял и думал.
Теперь, когда сомнений не оставалось, думать было просто. Теперь я знал правду - дракон навис над городом и готов его разрушить. Дракон существует, и час его близок - ЭТО никогда не появляется напрасно. Дракон готов обрушиться на всех нас - и на ремесленников, и на торговцев, и на стражников, и на камаргосов, и на стариков, и на детей. Он уничтожит всех, всех без разбора, потому что ярость его копилась веками. Он сотрет этот город в порошок, его зловонное дыхание выжжет все живое, он уничтожит все, что создавалось столетиями, если только кто-то не встанет у него на пути.
Кто-то, имеющий силы для борьбы с ним.
Кто-то, имеющий ЭТО.
Я? Я снова закашлялся, мучительно и надолго. Сразу же закололо сердце и печень отдала тупой болью. Я? Хороший же воин из меня получится. Дракону достаточно один раз дунуть - от меня и следа не останется. Чем с ним сражаться? Как? Я даже не знаю, как держать меч, как надевать доспехи. Какой смысл мне выходить против дракона, даже если ЭТО даст мне силы для битвы? Я все равно не смогу биться.
Но все это были слишком слабые отговорки. Я уже знал, почему их выискиваю. Уже тогда знал. Просто потому, что мне было страшно. Просто страшно. Потому что я знал, что такое страх. Можно быть бесстрашным, пока этого не знаешь, вполне можно не бояться того, о чем имеешь лишь смутное представление. Но, когда знаешь, на что надо идти, когда испытал уже, что такое настоящий страх, настоящий ужас, решиться гораздо труднее.
А я это испытал.
Я помню, как сидел тогда в зале, в бывшем тронном зале старого герцогского дворца. Мрачном, лишенном всех украшений. Сидел среди множества таких же несчастных, согнанных в ту ночь со всего города. И вслушивался в жуткие крики, долетавшие из подземелья. И знал, что пройдет еще час, два, три, и меня тоже позовут на допрос, и я буду точно так же кричать, кричать, кричать. И говорить. Говорить все, что от меня захотят услышать, подтверждать любую ложь, любой поклеп.
А наутро меня отпустили. Я до сих пор не знаю почему.
Но я не забыл того страха.
Внизу раздался цокот копыт, стук колес по булыжнику. Повозка остановилась под самым окном. Я высунулся, но в сгустившихся сумерках видно было плохо. Послышался стук в дверь, неразборчивые голоса. Через пару минут Бунго постучал ко мне.
Я открыл. Прошел, наверное, уже час с тех пор, как я проделал опыт с серой, и комната почти совсем проветрилась.
- Там приехали из ратуши, господин магистр, - сказал Бунго. - Вас вызывают к господину бургомистру.
- Попроси подождать пять минут, - ответил я. - Я оденусь и спущусь.
Я закрыл за Бунго дверь, вернулся к окну и затворил его. Интересно, чего им от меня надо. Конечно, с ЭТИМ их вызов никак не мог быть связан. Если бы они знали про ЭТО, ко мне заявились бы камаргосы.
Я надел парадный камзол, с трудом нагнулся и зашнуровал уличные башмаки. Иногда Бунго помогает мне сделать это, но ведь он тоже немолод, еще постарше меня будет, и я стараюсь без нужды не обременять старика работой. ЭТО я положил в карман камзола, накинул плащ, надел шляпу и спустился вниз.
Посыльный от бургомистра - молодой человек лет двадцати тут же вскочил с лавки у входа, поклонился.
- Господин бургомистр просил узнать, не будете ли вы столь любезны посетить его сейчас по весьма важному поводу, - сказал он.
- Хорошо, я готов.
Мы вышли. Перед домом стояла карета бургомистра, кучер, дремавший на козлах, встрепенулся. Молодой человек распахнул передо мной дверцу, и я с трудом вскарабкался на высокую подножку и уселся на мягкое сиденье спиной вперед - так меньше трясет. Мой провожатый сел напротив, и мы поехали. Бургомистр, видимо, решил оказать мне честь, прислав карету, потому что пешком мы дошли бы быстрее. Мой дом в трех кварталах от Ратушной площади, но карете, приехавшей с той стороны, пришлось минут десять плутать по узким переулкам, пока мы сумели развернуться и поехать назад. Наконец мы остановились перед ратушей, мой провожатый распахнул дверцу, выскочил и помог мне спуститься.
Такой суеты в ратуше я не видел давно, со времени событий шестилетней давности. Везде толпились стражники - и на площади, и внутри здания. На каждом углу, у каждой двери стояли часовые, но нас никто не задержал, нас узнавали и пропускали без каких-либо вопросов.
Бургомистр был занят, и нам пришлось подождать в его приемной минут десять. Наконец дверь его кабинета раскрылась и оттуда вышли два камаргоса, судя по манере держаться - высокопоставленных. Они прошли мимо, недовольно разговаривая о чем-то вполголоса, и мой провожатый тут же вскочил и скрылся за дверью кабинета.
- Бургомистр ждет вас, господин магистр, - сказал он, появившись из кабинета через пару минут. Я поднялся со скамьи и вошел к бургомистру.
В кабинете было темно. Даже в приемной, освещенной двумя факелами над дверью, было светлее. Здесь же горели лишь две свечи по углам стола бургомистра, бросая круги света на стол под собой. Сам бургомистр терялся в темноте за ними, и я вздрогнул, когда он внезапно встал мне навстречу и подал голос.
- Добрый вечер, господин магистр. Очень рад, что вы изволили принять мое приглашение.
- Добрый вечер, господин бургомистр, - ответил я, подходя и пожимая ему руку. Я не очень-то люблю нашего бургомистра. Да и за что его любить? Он - ставленник нашего дорогого герцога, он делает все, что приказывают ему свыше. Известно, что ему приказывают, и за одно это я уже не могу питать к нему никаких теплых чувств. Но иногда - как, например, сегодня мне становится по-человечески жалко его. Он совсем неглуп, и в других условиях из него вполне мог бы получиться стоящий человек. А так получилась лишь игрушка в руках сил, представляющих реальную, а не номинальную власть в городе, в руках камаргосов и прислужников герцога. Временами мне кажется, что он и сам сознает ту жалкую роль, которую ему приходится играть, и тогда я перестаю презирать его и начинаю жалеть. Впрочем, и жалость, и презрение имеют один корень.
- Вы, наверное, знаете, господин магистр, - сказал он, усадив меня на мягкий диван в стороне от стола и усевшись рядом, - что в городе неспокойно. Не стану скрывать от вас, вы и сами это прекрасно знаете, что для беспокойства имеются серьезные поводы. Опять, знаете ли, ожидается недород, подняли, правда незначительно, налоги, участились грабежи на дорогах. А тут еще эти знамения. Вы, надеюсь, слышали о знамениях?
- Что-то слышал, - сказал я, сказал каким-то чужим голосом, потому что вдруг вспомнил про ЭТО, вдруг ощутил его тяжесть в кармане, и мне стало неспокойно.
- Да, вот именно. Понимаете, все слышали что-то, все знают людей, которые что-то видели. Слухи, слухи... Вы прекрасно знаете, как быстро расползаются слухи. И вот уже и зарево над башней чуть не все видели, и знаки дракона разве что в нужниках не красуются, и вообще черт-те что творится. Народ буквально с ума сходит. Представляете, сегодня утром стражники поймали на площади одного безумца, который кричал, будто бы город вот-вот погибнет. Его, конечно, схватили, посадили пока в подземелье наше. Наверняка несчастный, больной человек. Впрочем, с ним мы разберемся, не в нем дело. Дело в том, что и это уже, по донесениям наших осведомителей, разнеслось по всему городу, и теперь только и разговоров, что дракон вот-вот вырвется на свободу и всех нас огнем спалит. В такой накаленной обстановке только дракона нам и не хватало! Как вы считаете?
Я хмыкнул, пожал плечами.
- Вот именно! - Бургомистру и не нужен был мой ответ. - Вот именно! Мы стремимся всячески поддерживать порядок, сохранять покой и благополучие горожан, а тут распускаются такие слухи. Сами понимаете, к чему это может привести в такой обстановке. Какие-нибудь горячие головы спьяну решат, что теперь, когда дракон все равно вот-вот обрушится на город, можно позабыть о порядке, позабыть о законе, о герцоге, наконец, и начнется самый настоящий бунт. А ведь вы понимаете, что из бунта никогда ничего хорошего не получится. Было, не раз уже было, шесть лет назад, например. И что? Хоть кому-то лучше от этого стало? Хоть кто-то чего-нибудь добился этим бунтом? Нет. Потому что от бунта в принципе ничего хорошего быть не может. Потому что те, кто бунтует, не имеют цели. Так, вымещают на ком попало злобу свою и неудовольствие свое.
- Вы хотите сказать, что, имей они цель, и из бунта могло бы получиться что-то хорошее? - поддел его я.
- Хм, я просто неудачно выразился, - смутился бургомистр. Заговорился. Я хотел сказать, что и не может быть никакой разумной цели. Да, именно так. А раз так, то и смысла никакого в бунте быть не может. Вы согласитесь?
- Раз так, то соглашусь, - ответил я.
- А что из этого следует? А вот что: все мы, добропорядочные граждане - и простые горожане, и стражники, и вы, светочи знаний, и я, ваш покорный слуга - должны все усилия сейчас приложить к тому, чтобы хоть как-то, хоть чем-нибудь разрядить обстановку.
Ну, вы меня понимаете... Знамения эти, слухи... Надо ну, что ли, почву у них из-под ног выбить. Вы меня понимаете?
- А как вы себе это мыслите, господин бургомистр?
- В таком деле, мне кажется, хороши все средства. Цель, знаете ли, оправдывает. И к тому же, - он понизил голос, - я этого, конечно, не должен говорить, но между нами: получено распоряжение от самого герцога в ближайшие дни навести в городе порядок. А то, знаете, все может случиться. Я даже не исключаю того - это мое предположение, сами понимаете, - что герцог для наведения порядка может, как и шесть лет назад, ввести в город войска. Вы понимаете, что тогда начнется? Но это между нами, я надеюсь. Так вот, о средствах. Невежественным людям свойственно во всем знамения видеть. Как что хоть чуть непонятно - так сразу знамение. Взять хотя бы это свечение над башней. Мало ли что там могло светиться? Может, там загорелось чего, никто же внутрь уже столько лет не заходил. Нет, пожалуйста - знамение. Я не понимаю, ну как так можно? - Он даже руками развел, как будто не со мной говорил, а перед советниками на заседании выступал.