Отец кончил и выпрямился. Дядя Джордж и индейцы тоже поднялись. Ник отнес таз на кухню.
Дядя Джордж посмотрел на свою руку. Молодой индеец усмехнулся.
- Сейчас я тебе промою перекисью, Джордж, - сказал доктор.
Он наклонился над индианкой. Она теперь лежала совсем спокойно, с закрытыми глазами. Она была очень бледна. Она не сознавала, ни что с ее ребенком, ни что делается вокруг.
- Я приеду завтра, - сказал доктор. - Сиделка из Сент-Игнеса, наверно, будет здесь в полдень и привезет все, что нужно.
Он был возбужден и разговорчив, как футболист после удачного матча.
- Вот случай, о котором стоит написать в медицинский журнал, Джордж, сказал он. - Кесарево сечение при помощи складного ножа и швы из девятифутовой вяленой жилы.
Дядя Джордж стоял, прислонившись к стене, и разглядывал свою руку.
- Ну, еще бы, ты у нас знаменитый хирург, - сказал он.
- Надо взглянуть на счастливого отца. Им, пожалуй, всех хуже приходится при этих маленьких семейных событиях, - сказал отец Ника. - Хотя, должен сказать, он это перенес на редкость спокойно.
Он откинул одеяло с головы индейца. Рука его попала во что-то мокрое. Он стал на край нижней койки, держа в руках лампу, и заглянул наверх. Индеец лежал лицом к стене. Горло у него было перерезано от уха до уха. Кровь лужей собралась в том месте, где доски прогнулись под тяжестью его тела. Голова его лежала на левой руке. Открытая бритва, лезвием вверх, валялась среди одеял.
- Уведи Ника, Джордж, - сказал доктор.
Но он поздно спохватился. Нику от дверей кухни отлично были видны верхняя койка и жест отца, когда тот, держа в руках лампу, повернул голову индейца.
Начинало светать, когда они шли обратно по дороге к озеру.
- Никогда себе не прощу, что взял тебя с собой, Ник, - сказал отец. Все его недавнее возбуждение прошло. - Надо ж было случиться такой истории.
- Что, женщинам всегда так трудно, когда у них родятся дети? - спросил Ник.
- Нет, это был совершенно исключительный случай.
- Почему он убил себя, папа?
- Не знаю, Ник. Не мог вынести, должно быть.
- А часто мужчины себя убивают?
- Нет, Ник. Не очень.
- А женщины?
- Еще реже.
- Никогда?
- Ну, иногда случается.
- Папа!
- Да?
- Куда пошел дядя Джордж?
- Он сейчас придет.
- Трудно умирать, папа?
- Нет. Я думаю, это совсем нетрудно, Ник. Все зависит от обстоятельств.
Они сидели в лодке. Ник - на корме, отец - на веслах. Солнце вставало над холмами. Плеснулся окунь, и по воде пошли круги. Ник опустил руку в воду. В резком холоде утра вода казалась теплой.
В этот ранний час на озере, в лодке, возле отца, сидевшего на веслах, Ник был совершенно уверен, что никогда не умрет.
2
За топкой низиной виднелись сквозь дождь минареты Адрианополя. Дорога на Карачаг была на тридцать миль забита повозками. Волы и буйволы тащили их по непролазной грязи. Ни конца, ни начала. Одни повозки, груженные всяким скарбом. Старики и женщины, промокшие до костей, шли вдоль дороги, подгоняя скотину. Марица неслась, желтая, почти вровень с мостом. Мост был сплошь забит повозками, и верблюды, покачиваясь, пробирались между ними. Поток беженцев направляла греческая кавалерия. В повозках, среди узлов, матрацев, зеркал, Швейных машин, ютились женщины с детьми. У одной начались роды, и сидевшая рядом с ней девушка прикрывала ее одеялом и плакала. Ей было страшно смотреть на ото. Во время эвакуации не переставая лил дождь.
ДОКТОР И ЕГО ЖЕНА
Отец Ника нанял Дика Боултона из индейского поселка распилить бревна. Дик привел с собой сына Эдди и еще одного индейца - Билли Тэйбшо. Все трое пришли из лесу через заднюю калитку. Эдди нес длинную поперечную пилу. Пила раскачивалась у Эдди за спиной и звонко гудела в такт его шагам. Билли Тэйбшо нес большие багры. У Дика под мышкой были три топора.
Он повернулся и затворил за собой калитку. Остальные пошли вперед, к берегу озера, где лежали бревна, занесенные песком.
Бревна эти оторвались от больших плотов, которые пароход "Мэджик" вел на буксире вниз по озеру, к лесопилке. Их вынесло на берег, и если они так и останутся здесь, то "Мэджик" рано или поздно вышлет лодку с плотовщиками, плотовщики разыщут бревна, вобьют в каждое по костылю, выведут их в озеро и соберут в новое звено. Но может случиться и так, что с парохода никто не явится, потому что несколько бревен не стоят тех денег, которые пришлось бы заплатить плотовщикам за работу. А если за бревнами никого не пришлют, они будут валяться полузатопленные и в конце концов сгниют.
Отец Ника решил, что именно так оно и будет, и нанял индейцев из поселка распилить бревна поперечной пилой и наколоть дров для плиты и большого камина.
Дик Боултон обогнул коттедж и спустился к озеру. На берегу лежали четыре больших буковых бревна, почти совсем занесенных песком. Эдди повесил пилу на дерево, ручкой в развилину. Дик положил топоры на мостик. Дик был метис, и многие фермеры, жившие у озера, принимали его за белого. Он был большой лентяй, но если уж брался за работу, то работал как следует. Он вынул из кармана плитку табаку, откусил кусок и сказал что-то Эдди и Билли Тэйбшо на оджибуэйском наречии.
Они воткнули багры в одно из бревен и налегли на них, высвобождая бревно из песка. Они налегли на рукоятки багров всей своей тяжестью Бревно сдвинулось с места. Дик Боултон оглянулся на отца Ника.
- Как я погляжу, док, - сказал он, - порядочно вы накрали.
- Зачем так говорить, Дик! - сказал доктор. - Их же прибило к берегу.
Эдди и Билли Тэйбшо вывернули бревно из-под сырого песка и покатили его к воде.
- Толкай, толкай! - крикнул им Дик Боултон.
- Зачем это? - спросил доктор.
- Надо обмыть его. Счистить песок, а то пилу испортишь. Я хочу посмотреть, чье это бревно, - сказал Дик.
Бревно плескалось в воде. Взмокшие от натуги Эдди и Билли Тэйбшо стояли, опершись на свои багры. Дик опустился на колени и стал искать отметку, которую дровосек ставит на конце бревна.