Комдиву очень бы хотелось сейчас выглянуть из железобетонного бункера, полюбоваться рукотворным огневым шлейфом, разрывающим землю, но нельзя…
После посадки все командиры групп были вызваны к командиру корпуса на разбор.
— Вы атаковали колонну? — спросил генерал Захара Хиталишвили.
— Так точно, товарищ генерал.
Генерал по-отечески похлопал летчика по плечу и, пристально глядя ему в глаза, с хитринкой спросил:
— А как обнаружили появившуюся цель?
— Да это просто, — ответил Хитали. — Привычка еще со Сталинграда.
— Молодец! Ей-богу, молодец! И много у вас в дивизии таких орлов? — поинтересовался генерал у комдива.
— Все сталинградцы стреляют и бомбят отлично — ответил комдив, не кривя душой.
— Спасибо, товарищи, так держать!
Комкор кивнул головой в сторону незнакомцев в штатском, стоявших поодаль.
— Это представители завода. Хотят знать ваше мнение о двухместном штурмовике и его вооружении.
К нам подошли двое пожилых людей; как потом мы узнали, оба они — потомственные оружейники с Урала.
— Как наш «Березин», товарищи? — спросил один из них.
— Сейчас вроде ничего, — ответил кто-то из воздушных стрелков. — Вот прилетим на фронт, посмотрим.
Из рассказов рабочих мы узнали, как создавался новый пулемет конструкции М. Е. Березина. Станков для обработки деталей этой сложной «машины» не было, но рабочий класс не мог подвести…
— Вначале не все ладилось, — вспоминали рабочие. — Особенно тяжело было, когда стволы «не шли».
— Как не шли? — удивились мы.
— Хороший ствол — вещь капризная. Старые мастера говорили, что ствол может «не пойти» из-за многого. Давление атмосферы на сталь влияет, да и с маслом трудновато: ведь на чистом растительном сверлили! Его и по карточкам не всегда достанешь, а мы железо им поливаем!
Рабочий замолчал, будто снова увидел, как течет масло в горячее сверло, а оттуда — в поддон станка вперемешку с металлом.
— Голодновато в тылу, — обронил говоривший, — и что греха таить, — иной раз так засосет под ложечкой, что возьмешь сохранившуюся корочку хлеба от дневного пайка, завернешь в тряпицу, чтоб стружка не попадала, и обмакнешь в масло. Ведь держаться-то надо…
— А с этим маслом был еще такой случай, — вступил в разговор другой рабочий. — Масло закончилось, а нового не подвезли, и цех мог остановиться. В заводской столовке, правда, еще оставалось бочки две-три подсолнечного, по пять граммов в пустые щи его наливали специальным черпачком — на сколько бы обедов хватило! Но рабочие попросили директора столовой отдать это масло на станки. И отдали…
Рабочий-оружейник так произнес «отдали», что мне показалось, будто он очень обрадовался этому слову.
— В начале сорок второго стволы опять «не пошли», — продолжал рабочий. Срочно созвали заводской партактив. Повестка дня — «О стволе». А завтра стволы снова «шли» как надо…
Встреча с представителями завода и состоявшийся разговор дали нам сильный внутренний импульс, которого хватило не на один боевой вылет.
И тот, кто однажды послушал рабочих-ижевцев и воочию убедился в их заботе о своем детище, уже не мог остановиться в бою ни перед какими трудностями и испытаниями.
Перед отправкой на фронт всегда испытываешь чувство, которое невозможно выразить одним словом. Появляется волнение, тревога за себя и подчиненных: сумел ли поставить их на «крыло»? Все ли успел сделать?
Добрая слава — как дорога она командиру! Кому не хочется, чтобы твое звено, эскадрилья оценивались только высшим баллом, а о тебе говорили как о дельном командире. Это значит, что твой труд, за которым стоит так много забот, радостей и тревог, нашел признание.
Вчерашние курсанты — еще почти мальчики, но не выдают своего волнения. Их влечет романтика летной профессии, она заслоняет собой фронтовые трудности.
А трудности их ждут большие. Это на фронте. Сейчас же с затянутых пепельными облаками небес льется рассеянный зыбкий свет, наполняя все вокруг удивительным спокойствием.
Голова кружится от запахов сирени и весенних трав. Веет вечерней прохладой. Вдруг отчетливо, хотя и негромко, из темнеющих кустов прозвучала трель соловья. И вот он уже запел в полный голос.
Мы подошли к кустам поближе и замерли. Я знал, что соловей не пуглив. Он может петь даже рядом с шумным аэродромом. Его не смущает повседневный грохот моторов, но он не любит, когда на него смотрят. Заметив взгляд, птица оборвет песню или поспешит спрятаться. Однако сейчас птаха просто не могла молчать, и уже через минуту из того же куста раздались сначала негромкие, а затем оглушающе звонкие весенние трели.
И вдруг показалось, что жить на свете просто и радостно! Но нет! Впереди нас ждет все та же война, долгожданные встречи с освобожденными жителями в украинских селах и городах, бои, гибель близких и дорогих друзей.
Рядом со мной по улице идут Саша Амбарнов, Захар Хитали, Василий Пальмов. Переглядываюсь с Амбарновым, моим комэском. Глаза у него голубые, чубчик мягкий, как ленок, кажется, парень — сама доброта. А вот поди ж ты — ни себе, ни другим слабости и легкомыслия не прощает. Вот и сегодня строго-настрого предупредил: из квартир не отлучаться. Значит, не видать сегодня танцев, не встречаться со знакомыми девчонками…
Молчит Захар. Может, мечтает о милой черноокой полтавчанке Наташе?
Идем, не нарушая тишины. Она так нужна каждому из нас. Ведь завтра на рассвете Моторы в десятки тысяч лошадиных сил разбудят степь. Послышится голос дежурного: «Тревога!» — и все придет в движение. Взметнут аэродромную пыль винты, поднимутся в воздух с насиженных мест грачи и долго будут кружить над зеленым полем аэродрома, ожидая, когда все вокруг стихнет. Прозвучит в эфире знакомое волнующее: «Курс…» и три эскадрильи займут свои места в боевом порядке полка. Останутся позади старенькие колодезные журавли, беленькие домики с черепичными крышами. Проснутся матери и, услышав громоподобный рев авиационных моторов, догадаются: улетели соколы на войну…
Еще в январе 1943 года гитлеровское командование приступило к строительству оборонительных полос в низовьях Кубани. Вдоль реки Курка враг использовал высокие земляные валы. Далее шла водная преграда — голубая линия тянулась по болотистой местности вдоль реки Адагум до станицы Киевской, где находились главные узлы обороны. Передний край был перекрыт густой сетью проволочных заграждений, завалами и минными полями.
Большое внимание гитлеровское командование уделяло укреплению захваченной части Новороссийска. В районе между портом и горами был узкий проход длиной около трех километров и шириной до километра, через который можно было проникнуть в восточную часть города — к поселку Мефодиевский. Но и этот проход гитлеровцы заполнили сетью оборонительных сооружений. В Новороссийске дома и кварталы были оборудованы, как опорные пункты.
Удерживая город и Таманский полуостров, враг обеспечивал себе использование морских коммуникаций, прикрывал подступы к Крыму и ограничивал действия нашего флота, базировавшегося на кавказском побережье.
Особую надежду гитлеровское командование возлагало на свою авиацию. Воспользовавшись тем, что на фронте в этот момент с обеих сторон крупных наступательных операций не велось, немецко-фашистское командование на аэродромах Таманского полуострова и в Крыму сосредоточило 38 процентов всей авиации, действовавшей на всем советско-германском фронте.
Предстояли тяжелые воздушные бои.
Перед началом боевых действий в дивизии была проведена теоретическая конференция, посвященная предстоящей боевой работе. А через несколько дней руководящим составом полков был организован облет линии фронта. Впереди летел комдив Чумаченко, о боевых делах которого мы были наслышаны еще на Сталинградском фронте.
Обнаружив нашу группу, фашисты открыли ураганный огонь. В течение считанных секунд обстановка в воздухе крайне осложнилась. Десятки глаз наблюдали за самолетом комдива: какое же он примет решение? Полковник Чумаченко понимал, что наступил момент проверки участвующих в боевом вылете экипажей, да и вообще подготовленности дивизии к боевым действиям.
Признаться, многие из нас были удивлены, когда комдив, резко развернув всю группу, начал отклоняться от линии фронта в сторону своих войск. Может, испугался зениток? Оказалось, что он свернул умышленно, чтобы ввести в заблуждение врага и не дать возможности ему понять, по какому объекту будет наноситься удар.
Как только зенитки перестали угрожать группе самолетов, комдив сделал энергичный доворот вправо и с небольшим снижением, увеличивая скорость, устремился к линии фронта. Несколько десятков тонн смертоносного груза посыпалось на головы врага. Зенитки опоздали. Маневр получился уверенным, четким. Атака удалась.
Настал и наш черед.
— Участок фронта бойкий, — предупреждал комдив. — Линию фронта пересекайте на бреющем. Это, пожалуй, единственная возможность обойти опорный пункт и внезапно ударить по противнику с тыла.
Комэск мысленно перебирает в уме ориентиры, которые запомнились при облете линии фронта. Как сложится первый боевой вылет на этом участке фронта, трудно сказать.
До вылета остаются считанные минуты. Слышим команду «По самолетам!».